26-29 липня 2021 року пройшов вебінар «Безпека персональних даних в онлайні. Покрокова інструкція». Організувала захід Академія української преси за підтримки Фонду Фрідріха Науманна за Свободу.
Тренерами заходу виступили:
Протягом чотирьох днів учасники досліджували що реально загрожує журналістам та активістам, які інциденти цифрової безпеки трапляються найчастіше; розбирали, що таке соціальна інженерія та фішинг, як виглядає сучасний фішинг і як від нього захиститись; освоювали базовий захист облікових записів; вчилися робити резервні копії даних.
Андрій Юричко звернув увагу, що журналісти дуже часто «зливають» як свої так і чужі персональні дані в матеріалах та публікаціях. Тому варто засвоїти найпростіші правила поведінки в онлайн та розуміти, як відбуваються процеси ідентифікації в мережі та як цьому можна протидіяти.
Gefördert durсh die Bundesrepublik Deutschland
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Георгий ПОЧЕПЦОВ, rezonans.asia
Большие группы людей затем объединяла религия, правда, делая это уже в противопоставлении другим религиям. Коммуникация в виде развития книгопечатания создала новый тип мозгов человечества, способствуя развитию образования и науки. Как до этого человек перешел на новую ступень, овладев инструментарием внешней памяти, что позволяло осуществлять хранение и передачу знаний вне ограниченных возможностей мозга отдельного человека, так книгопечатание сделало это для всего человечества. Мы смогли знать то, что узнали другие. Знание имеет тенденцию становиться общим, покидая мозг отдельного человека, поскольку он хочет поделиться своим знанием с другими.
Объединившись, благодаря коммуникациям, в единое целое люди смогли стать сильнее для атаки и защиты. Это чисто физическое последствие коммуникации. Они могли координировать свои действия. Но было и интеллектуальное, первым шагом которого было открытие использование памяти, которое по сути является памятью социальной. То есть на место биологического человека пришел человек социальный.
Затем пришли другие позитивные результаты в виде передачи и накопления знаний в виде книг и книгопечатания, а сегодня и интернета. Сегодня нет ограничений в хранении любых объемов информации, преодолены и другие биологические ограничения. Люди стали меньше болеть, дольше жить, они уходят от кровавых войн, правда, заменяя их информационными, который, оставляя в сохранности тело, меняют разум. Но это и до этого делали религия и идеология, которые всегда относятся отрицательно к другим религиям и идеологиям, поскольку считают достоверными только себя.
Коммуникация ведет к принятию чужой картины мира, особенно если она подается индустриальными методами типа кино или литературы, тогда она легко становится из “чужой” – “своей”. А когда пропаганда начинает повторять эту картину мира разными способами, она может захватить не только свою страну, но и другие. В мире всегда есть место не только подвигу, но и пропаганде.
Сегодня накоплены примеры интенсивных вариантов трансформации картины мира в случае военных конфликтов. Это, например, война Россия – Грузия [1] и Россия – Украина [2]. Здесь надо было вынести за скобки советскую “дружбу народов”, чтобы оправдать применение силы.
Коммуникация в принципе отражает мир и точно, и неточно. Даже полицейская сводка называет количество протестующих, которое расходится с оценками независимых наблюдателей. Не говоря уже о том, ради чего они вышли на протест. Все, что касается нематериальных факторов, не поддается такому же однозначному пониманию, как это имеет место с материальными факторами.
А. Колесников сравнил диссидентство советское и сегодняшнее в таком измерении: “Невозможность молчать – внутреннее этическое чувство – это мощный стимул протестной активности. Многие из тех, кто сегодня высказывается открыто, подписывая петиции или выходя на улицы, подписались бы, возможно, под самыми важными словами в истории гражданского сопротивления в советский период. Лариса Богораз сказала их на суде по «делу семерых», вышедших на Красную площадь протестовать против советского вторжения в Чехословакию: «Я оказалась перед выбором: протестовать или промолчать… Промолчать значило для меня солгать… Для меня мало было знать, что нет моего голоса за, – для меня было важно, что не будет моего голоса против»” [3].
И о судах над диссидентами в советское время: “Процессы становились поводом для информационных войн. Конечно, тогдашние силы государственных и машинописных медиа были совсем уж неравными, но характер их противостояния и стиль шельмования диссидентов схожи с сегодняшними образцами жанра. Кому-то даже не нужно было переступать через свою совесть – обливание грязью давалось легко, потому что, как и у сегодняшних телекиллеров, было профессией. Иные утешали себя тем, что «выполняли приказ»”.
Уроки прошлого сегодня плохо воспринимаются и потому не принимаются во внимание, поскольку произошло резкое убыстрение развития мира, отдаляющее прошлое все дальше и дальше. В прошлом мире прошлое и настоящее были более близки. В сегодняшнем настоящее стремится скорее в будущее, чем в прошлое, поэтому прошлое уходит из нашего поля видения мира.
Вице-спикер Госдумы Петр Толстой, журналист в прошлом, рассуждает о сегодняшних протестах так, даже вводя новое слово-обозначение “интернет-власовцы: “Есть попытки расшатать ситуацию изнутри уличными акциями, делая ставку на прозападные элиты и сидящую в соцсетях молодёжь, пытаясь лишить нас истории. Атаки на главу государства, на президента Путина, всё это мы в нашей стране помним. История повторяется. Только вместо пломбированного немцами вагона самолёт без досмотра и псевдорасследования про биллинг гульфика. Меня, как и многих в этом зале, поразило поведение жеманного блогера на суде по делу о клевете на ветерана. Он не только не извинился, что было бы самым простым и приемлемым, но и назвал 95-летнего старика «куклой в орденах». Он его оскорблял прямо в зале суда! Это кощунство и атака на нашу историю. Это не случайность. Это не тактика, а стратегия. Стратегия Запада в отношении нашей страны. Она всерьёз и надолго. Те, кто её продвигают, это предатели Родины, интернет-власовцы. Призывы к санкциям, инструктажи с послами иностранных государств — что это, если не измена Родине в идущей гибридной войне, которую сегодня ведут против нашей страны? Призывы светить фонариками в темноте. На самом деле это не милая акция про любовь. Это не просто попытка мобилизации молодёжи. Это такая цветная технология Шарпа. И вообще, это калька с действий перебежчиков-коллаборационистов во время блокады Ленинграда, когда они фонариками подсвечивали цели немецкой авиации. Все сценарии невоенного свержения власти давно описаны. Один из них сегодня пытаются реализовать в России” ([4], см. также [5]).
Странно, что он еще не взялся за борьбу с анекдотами, например, такими:
Соловьёв (в другом варианте - Киселев) заявил, что надел трусы Навального и с ним ничего не произошло
Или: Учительница спрашивает второклассников: - Кто знает - какая настоящая фамилия Ленина? - Ульянов, - дружно слышится в ответ. - А Сталина?- Джугашвили, - отвечают только двое. - Ну а Путина?Гробовое молчание. Наконец Вовочка изумлённо: - Неужели Ротенберг?
Правда, анекдоты бытовали и во времена Сталина, несмотря на жесткость системы. А. Архипова и др. собрали целый свод таких анекдотов той эпохи [6]. Причем тогда «рассказчик антисоветских анекдотов» становится таким же клише как «вредитель», «фашистский наймит» и т. д., что говорит об особой опасности такого человека. В результате наказания блокировались коммуникации, которые могли быть сильными.
И это действительно анекдоты, граничащие по своему воздействию с листовкой, например: Поспорили Сталин с Рузвельтом, у кого телохранители преданнее, и приказали им выпрыгнуть из окна пятнадцатого этажа. Телохранитель Рузвельта категорически отказался прыгать, сказав: «Я думаю о том, что будет с моей семьей». Телохранитель же Сталина выпрыгнул в окно и разбился насмерть. Рузвельт был сильно поражен и спросил Иосифа Виссарионовича: «Скажите, а почему ваш человек это сделал?». Сталин, раскурив трубку, ответил: «Он просто подумал о том, что будет с его семьей».
Или: — Крупская скончалась. Сообщите товарищу Сталину, только осторожно — у него грудная жаба. — Вы думаете, доктор, что он очень огорчится? — Нет, я боюсь, чтобы он не умер от радости.
— Почему наша партия такая бескрылая? — Потому что Сталин оторвал ей оба крыла — и правое, и левое.
Интересно, что анекдоты пережили все газетные статьи того времени, поскольку те сегодня представляют интересе только для историков, а анекдоты вполне живы, понятны и смешны.
Коммуникация предоставляет мне то, чего я не вижу своими глазами и не слышу своими ушами. То есть информация – это то, что создано другими. Она может рассказывать о физических событиях типа разгона демонстрации, а может акцентировать виртуальные истины типа “мы самая демократическая страна в мире”. Мы говорим в данном случае о виртуальности, поскольку такие истины не являются проверяемыми в физическом пространств. С другой стороны, жесткий разгон протестов является подтверждением противоположной точки зрения.
Сегодняшняя информационная экосистема потеряла множество характеристик, которые характеризовали ее в прошлом. Одной из них была максимальная приближенность к более точному отображению событий физического мира. Это происходило и прямо, и косвенно. Прямо – за достоверность своих текстов отвечали традиционные медиа. Косвенно – читатель сам старался выбирать тот тип издания и того автора там, которые не подводили его в достоверности до этого.
Разрушение этой системы началось еще до интернета. Информационные войны были и до этого. Попытки диффамации тоже. Реклама и паблик рилейшнз получили право на определенные отклонения от достоверности. Государственная пропаганда имела еще большие права, которые она реализовала в усилении похвалы себе и хуле врагам.
Отбор новостей, которые отвечали картине мира, а не опровергали ее, был характерен и для левых, и для правых изданий. Действовал явно несформулированный, но вполне работающий принцип “Дайте мне рупор, и я переверну мир”.
В монологической системе ничей голос не слышен, кроме того, что несется из телевизора, радио, газеты. А чужие голоса просто не допускались к распространению и тиражированию. И человеку, и человечеству трудно жить в мире с противоположными мыслями.
И сегодня их пытаются “приглушить”, например, так произошло с неодобрительными словами А. Невзорова о фильме, как он говорит, о “сталинской фанатичке Зое Космодемьянской”: “вероятно, в этом споре главная точка поставлена окончательно. Это сделал не я, это сделал так называемый второй уик-энд проката. Этот пропагандистский фильм, сообщаю вам, провалился настолько позорно в прокате, насколько это вообще возможно. Сборы в два раза меньше за этот уик-энд, чем даже те хилые сборы в прошлый раз. Он не то что своего бюджета не окупит, он не окупит даже треть. То есть это очередные огромные выброшенные деньги, очередная пропагандистская брехня. И это пролетело. Ладно я, у меня профессия над пропастью по раскаленной проволоке ходить. Я просто это умею делать. Но просто хочу отметить, что эта забава Мединского под названием «Зоя» стоила примерно столько же, сколько канализация 200 домов. Примерно столько же, сколько 10 хороших, благоустроенных приютов – 10. Вместо тех бараков и сараев, в которых каждую зиму сгорают заживо старушки. И вот вместо этого они опять развлекаются и поднимают патриотизм своими забавами, потому что для них всегда открыт бюджет. И ведь это разговор на самом деле – мы же все понимаем – это разговор не о Мединском, это разговор не о Космодемьянской. Это разговор о свободе. Для очень многих людей так называемые герои, особенно в юности, особенно в молодости – это чертовски важная штука, и выбор эти героев тоже. Я просто тому, что выбор героев в молодости должен быть абсолютно свободным, а не продиктованным ЦК КПСС, Мединским, пропагандонами или какими-нибудь толпами черносотенцев, которые обо всем имеют свое представление и всегда его пытаются навязать. Я говорю только о свободе” [7].
И это разговор, по сути, не о ней, а о героике: кто был героем тогда и кто может быть героем сегодня. Понятно, что эти списки не могут совпадать. Они повторяются только потому, что массовое сознание насильно вгоняют в рамки той старой идеологии, в соответствии с которой государство – это все, а человек – ничто.
Мы уже многое забыли из того времени, но государство хочет, чтобы мы помнили. Но те, кто пострадал в то время, помнят лучше нас. Например, известный диссидент В. Быковский говорит так [8]:
– об Андроповском решении о профилактике: “После введения этого указа Андропов докладывал: за период 1971—1974 гг. было профилактировано 63.108 человек. За этот же период только путем профилактики пресечена на стадии формирования деятельность 1839 антисоветских групп. Выходит, среднегодовое число последних ничуть не сократилось, а число “профилактируемых” выросло примерно в 10 раз. Но и это было еще не все, так как не всех активных врагов КГБ подвергал “ профилактике”: «Наряду с профилактикой использовались и продолжают использоваться оперативные н другие меры, не связанные с уголовным преследованием, – продолжал Андропов в том же докладе. — Удалось разложить на стадии возникновения ряд опасных группирований националистической, ревизионистской и антисоветской направленности. Компрометация авторитетов, инспирировавших антиобщественные проявления, позволила предотвратить нежелательные последствия в ряде районов страны. Оправдали себя и такие меры, как лишение некоторых лиц советского гражданства н выдворение их за границу. (…) Оздоровлению оперативной обстановки способствовало также разрешение выезда многим экстремистам из Советского Союза в Израиль”;
– о Яковлеве: “Не преминул воспользоваться этим и режим, оказавшись на краю гибели. Режим дряхлел, режим дышал на ладан, и надо было как-то спасаться “партийной элите”. Тогда-то и появился “либерал” Яковлев, главный прораб перестройки. Вдруг запестрели газеты нашими лозунгами двадцатилетием давности: “правовое государство”, “период застоя” и, конечно, гласность. Целые куски из наших самиздатских работ стали вдруг появляться в официальной печати, а то и в партийных решениях, разумеется, без кавычек и без упоминания авторов. А “раскрепощенное” общество, старательно пряча глаза, делало вид, что только теперь все это узнало. Ликовал Запад, поражаясь свободомыслию партийной элиты. Партийная “глазность” — как произносили это словечко зачарованные иностранцы – их вполне устраивала, она стала последним писком западной моды, хотя никто так и не понял, что это значит. Тем более никто не вспоминал про нас – мы даже приехать в Москву не могли: до 1991 года наши имена все еще значились в “черных списках” КГБ”;
– “А Яковлев теперь в отставке, политикой не занимается. Он теперь заведует Комиссией при президенте России по реабилитации репрессированных. Как если бы в 1945 году реабилитацией жертв Освенцима заведовал Геббельс”;
– “советская пропаганда и дезинформация были па Западе гораздо эффективнее, чем в СССР. Достаточно вспомнить, например, многомиллионное “движение за мир” , словно по волшебству возникшее в начале 80-х, или восторги прессы по поводу прихода к власти “скрытого либерала” Андропова в 83-м (не говоря уж о всеобщей вакханалии счастья в связи с появлением Горбачева и его “ перестройки”), чтобы в этом убедиться. Человек и вообще-то, по самой своей природе, склонен селективно воспринимать только ту информацию, которую он ожидает или очень хочет получить; тем более усиливается это свойство под влиянием эмоций, желаний и верований. Лучший тому пример — история с чернобыльской катастрофой, которая никак не отразилась на восторгах по поводу Горбачева, пытавшегося ее скрыть в ущерб здоровью миллионов людей, никак не поколебала светлой веры в социализм, но была воспринята лишь как доказательство опасности любых атомных электростанций, где бы, кто бы и как бы их ни строил. Чудесным образом весь общественный гнев обратился не на тех, кто был повинен во лжи и безразличии к жизни людей, а на тех, кто ни в чем повинен не был”;
– “меры по компрометации” сопровождали буквально каждое событие, от публикаций книг до арестов и судов, от побегов за границу деятелей искусства до международных происшествий крупного масштаба. Разумеется, далеко не все эти “ мероприятия” были удачны, но и отрицать их значение было бы крайней наивностью: ведь в результате создавалась гигантская машина дезинформации, целая система “ агентов влияния”, против которых у Запада не было никакой защиты. Напротив, демократия была вынуждена защищать право своих заклятых врагов распространять заведомую ложь. Во многих странах, например в США, закон практически даже не защищает вас от клеветы в печати: вам, а не клеветнику надлежит доказывать в суде наличие у клеветника умысла вас оклеветать. А если вы, не дай Бог, человек известный, клеветать на вас считается священным правом прессы”.
КГБ было сильной системой, которая боролась с мозгами, применяя методы воздействия на тело, одновременно плотно контролируя информационные и виртуальные потоки. И в этом был залог выживания. Как только был запущен процесс “гласности”, под которым понимали порождение негатива, СССР пришлось уйти с арены.
Система всегда способна “сломать” человека, поскольку она может работать и над его физическим телом, и над его разумом. Все работало и на одну цель, и по единым лекалам. И медиа, и наука, и образование тоже были определенным щитом, не пускающим в страну “чужие” мысли. Цензура строила советский мир так, как это было нужно власти.
О цензуре, например, в кино пишут так: “Эксперты считают, что формальных «с резолюциями» списков не существовало. Работа партийных, госкиношных и безопасности органов велась постоянно, подковерно и точечно. Но главное — в разнообразнейших формах. Например, неупоминание. Допустим, приезжают «воронки» и забирают в ссылку гениального Николая Эрдмана и его соавтора Владимира Масса прямо на съемках «Веселых ребят» в Гаграх. И в любимой комедии Сталина (говорят, он хохотал до слез) вообще не было их имен… до нового тиража фильма в 1961-м. Во время съемок «Волги-Волги» под хор «Эх, грянем сильнее! Подтянем дружнее!» арестовали и расстреляли оператора и соавтора режиссера Александрова — Владимира Нильсена, и оператором фильма вдруг стал значиться его помощник Борис Петров” [9].
Откуда все это взялось, понятно, что в царской России такого не было, то есть это создание чисто ХХ века, когда возникли возможности по управлению массовым сознанием с помощью массмедиа. Тогда мозги стали “раздваиваться”, люди видели одно, а им говорили другое.
Произошло “раздвоение” мира на правильный, как следовало говорить, и неправильный, как не следовало говорить. Спецслужбы и цензура следили за соблюдением этих правил. Нарушителей подвергали репрессиям.
Историк спецслужб А. Колпакиди дал еще такой ответ о причинах сталинских репрессий, как бы частично снимающий вину с самого Сталина: “Первые же годы индустриализации показали очень низкий уровень ответственности и дисциплины. Люди разболтались за время гражданской войны и нэпа. Сроки не выполнялись, было много аварий с человеческими жертвами из-за того, что кто-то недоглядел, не учел, не додумал. Похоже, в какой-то момент Сталину надоело разбираться, политическое вредительство это, непрофессионализм или всего лишь дурь человеческая. И он просто решил карать. В результате лишенная всякой политической подоплеки безалаберность стала выдаваться за вредительство” [10].
Но такая версия не может нам помочь, ведь “вредителями” объявлялись все: и колхозники, и ученые. Без удержания людей в пространстве “страх – смерть” страна бы не выстояла. Как только инструментарий страха убрали в период перестройки, произошло моментальное крушение, правда, сделанное руками самих правителей.
Страх является биологическим инструментарием управления. Человеку трудно жить в такой системе. Любое творчество стопорится. Страх строится на искусственном удержании подчинения начальству. Но лучшие результаты достигают не запуганные, а свободные люди.
Т. Эйдельман пишет о пропаганде страхом: “Реклама – это тоже пропаганда. Сначала нас запугивают: «Как же жить без этого дезодоранта?!» А потом появляется спаситель: «Купите наш продукт и вы будете жить прекрасно!» Пропагандисты работают так же, и в этом смысле любая пропаганда вне зависимости от идеологии пытается нами манипулировать. Но дальше пути расходятся: условная «пропаганда зла» агрессивна и не оставляет человеку пространства для собственного суждения. Она направлена на наше иррациональное начало, на чувства. «Мирная пропаганда» обращается к разуму, предлагает подумать, взвесить все за и против. К сожалению, такой подход, как правило, проигрывает, потому что вызвать страх из нашего бессознательного намного проще. Однажды я слышала интервью с рекламщиком, которого спросили: «Как вы относитесь к тому, что реклама использует в своих целях добрые чувства?» И он ответил: «А вы хотели бы, чтобы использовали плохие?» В пропаганде добра и любви есть что-то более человечное, чем в пропаганде ненависти”[11].
Советский человек был и умным, и добрым. Но власть заранее рассматривала его как предателя, за которым следует смотреть и присматривать, как за ребенком. Власть все трактует как покушение на себя. Она боится даже анекдотов.
А. Ципко акцентирует случайный характер людей, пришедших к власти в перестройку. И во многом он прав, поскольку им надо было не только учиться госуправлению высшего уровня, но и доказывать, что они этого достойны. Ципко говорит так [12]:
– “Русским царям, которые верили, что они помазанники божьи, не надо было ничего себе доказывать. Поэтому Александру III не нужны были никакие войны, чтобы доказать свое право на царствование в России. Но когда власть тебе дарит господин случай, приходится все время доказывать себе, что ты оказался при власти не случайно. Я не знаю лично Владимира Путина, но думаю, что он осознает: во времена СССР он никогда бы не пришел к вершинам власти. Это заставляет его все время обращать на себя внимание. Конечно, решение МОК провести зимнюю Олимпиаду 2014 года в Сочи было достижением Путина. Но этого ему было мало, он решил, что именно Россия должна стать победителем на этих Олимпийских играх. Отсюда – позор антидопингового скандала, за который мы расплачиваемся до сих пор. Я думаю, личностная драма Путина состоит в том, что его сверхвласть над тысячелетней Россией породил случай”;
– “Так уж получилось, что спустя несколько дней после решения Путина присоединить Крым к России Евгений Примаков собрал свой клуб бывших – номенклатуры ЦК КПСС. Последний министр иностранных дел СССР и последний руководитель КГБ говорили, что никто из бывших руководителей СССР, кроме Сталина, не решился бы на присоединение к своей стране территории другого государства, на откровенное нарушение международного права. Но Путин на это пошел, ибо он считал, что моральное оправдание присоединения Крыма к России выше требований международного права”;
– “Трагедия августовской революции 1991 года состояла в том, что все, кто пришел к власти, кроме Бориса Ельцина, получили свою сверхвласть благодаря случаю. Что сделали для России Борис Березовский или Анатолий Чубайс, чтобы советовать президенту Ельцину, куда надо вести страну и кого надо назначить его преемником? Ничего! Что сделали для российской экономики Михаил Ходорковский, Владимир Потанин, Роман Абрамович, ставшие хозяевами национальных богатств? Ничего!”;
– “Проблема не в том, что у власти нет возможности повернуться лицом к правде русской жизни и делать все возможное для ее очеловечивания. На мой взгляд, дело не в растерянности Путина, а в том, что он устал от своего всевластия. Я думаю, он все больше и больше сожалеет о том, что согласился стать хозяином неуправляемой и непредсказуемой России. Западник Путин, дитя Дрездена, от своей сверхвласти больше потерял, чем выиграл. Никакие дворцы, пока он у власти, ему на самом деле не нужны. А когда он власть потеряет, все эти дворцы у него заберут, как Ельцин забрал у четы Горбачевых их прекрасную квартиру на улице Косыгина на следующий день после ухода Михаила Сергеевича из Кремля”.
Можно утверждать, что никто не знал правил играемых ролей: ни те, кто наверху, ни те, кто были внизу. Перестройка выглядела как сериал или видеоигра, поскольку советский человек в тот период не знал и законы построения этой увлекательной видеопродукции, ему пришлось учиться на ходу. На место “злодеев” быстро пришли “герои”, которых на ходу учили, как изображать из себя героев. Население по ходу перевели из одного виртуального мира в другой, поменяв для большей убедительности лишь памятники и названия улиц и площадей. Известное изречение “Назвался груздем, полезай у кузов” превратилось в такое – “Назывался демократией, избирай президента”. И выборы были единственным понятным правилом, демонстрирующим, что же такое демократия. Собственно говоря, так оно и осталось доказательством демократии по сегодняшний день.
Перестройка вмонтировала в массовое сознание новую идентичность. Люди должны были теперь восхищаться другим и ненавидеть иное. А демократией стало называться хождение раз в пять лет на выборы президента. Другого проявления пока особо и не видно.
Но смена режима вскрыла на определенный период творческий потенциал. Так когда-то сделал и оттепель, породив поколение режиссеров, писателей, художников с иным видением мира. Казенная советская идентичность стала рушиться.
К. Мартынов видит в качестве создателей идентичности кино: “в XX веке кино давало людям идентичность. Продолжая романтическую тему, если вы идете на свидание, вы перед этим смотрели голливудские фильмы о том, как люди ходят на свидание. Или, если у вас альтернативный взгляд на вещи, может быть, вы смотрели «Служебный роман». Вы знаете, как люди ходят на свидание, и ведете себя соответствующим образом. Поэтому и существуют образцовые типажи: мачо, романтическая загадочная красотка, какие-то люди, которые изображают из себя интеллектуалов, какие-то люди, которые показывают крутого полицейского, который все время нарушает закон, потому что хочет добиться справедливости. И еще миллион других идентичностей. Как в принципе быть кем-то, мы в течение XX века узнавали из кино и до какой-то степени продолжаем узнавать и сегодня” [13].
И он же раскрывает более широкую историческую перспективу разных видов коммуникации: “если вы спросите себя, почему Шекспир и драматурги его эпохи писали пьесы и не писали, например, романов, ответ будет довольно очевидным: не было аудитории. На рубеже XVI–XVII веков было довольно мало грамотных людей, и, если вы хотели обращаться к массовой аудитории, вам нужно было делать представление. И английская аристократия того времени очень пафосно писала, что эти простолюдины, вместо того чтобы работать и молиться Господу, за последние деньги идут в этот вертеп и там предаются ужасным театральным зрелищам, отвлекаясь от реальной жизни. И дальше похожая история с романами, которые в XVIII веке получили большое распространение, поскольку грамотных людей стало больше. Кто имел возможность в XVIII веке читать романы, какая основная социальная группа? В основном образованные женщины-аристократки. С одной стороны, они были грамотные, с другой стороны, у них было какое-то свободное время, с третьей стороны, у них не было никаких общественных обязанностей. И в газетах тех времен, которые выпускались мужчинами, можно было прочитать довольно очевидные вещи. Они говорили, что наши жены и дочери вместо того, чтобы варить варенье, воспитывать детей и присматривать за слугами, зачитываются этими паскудными романами, книжонками, в которых их учат каким-то глупостям, которые не имеют никакого отношения к реальной жизни. В русской литературе даже есть сюжет на этот счет: в «Евгении Онегине» Татьяну обвиняли ровно в том, что она многовато читает и в ее голове один сплошной ветер.Я думаю, что также мы можем найти и критиков кинематографа. Соответственно, видеоигры прекрасно встраиваются в историю о том, что, когда появляется новое медиа или новый вид искусства (в данном случае это одно и то же), общество считает, что происходит черт-те что и что с этим нужно срочно бороться” (там же)
Общество, а точнее власть, чаще борется с новым, чем поощряет его. Такая “строгость” все же не так плоха, поскольку работает на стабилизацию человеческого общества, на что направлено в принципе множество механизмов. Но жизнь невозможна без взгляда в будущее, оно должно быть и у человека, и у страны. И надо бороться за свое будущее, поскольку множество сил навязывают каждому из нас чужие варианты будущего.
К. Мартынов говорит о феномене соучастия геймеров в игре, об общем игровом опыте, но ведь и перестройка была таким же “игровым общим опытом”, которого давно у советского человека не было, поскольку все было слишком регламентированным. “Шаг влево, шаг вправо…”
О геймерах Мартынов пишет так: “идея соучастия геймеров в создании видеоигры, игрового опыта — это самый важный сдвиг, который мы пережили в культуре в последние 15 лет. Тезис «видеоигры важнее кино» во многом опирается на мысль, что они позволяют нам совершенно иначе работать с произведением искусства, с эстетическим объектом — теперь мы понимаем, что эстетический объект, вообще-то, подвержен манипуляции. В кино мы сидим и смотрим на экран, и, если фильм нам нравится, мы испытываем восторг, но сам фильм — это немного музейный экспонат. Видеоигры музейными экспонатами не являются, даже если они выставлены в музее” [14]
Сегодня массовый человек вмешался в процессы распространения за счет соцмедиа, и именно это создало проблему. Он и раньше мог конкурировать с информационными потоками, например, пересказывая анекдот, но его роль никогда не создавала сегодняшнюю массовость, которую ему дали соцмедиа. Его активность, условно говоря повторяя опыт перестройки, создает симуляцию создания своего продукта, включает его в действие, поскольку он не чувствует ограничений, которые у него есть. Он считает самого себя и автором и хозяином положения, но им руководят другие правила, и другие люди. И это оказалось особенно заметным с приходом соцмедиа.
Вот еще несколько взглядов на эти проблемы [15]
– А. Загданский: “Если бы нам продавали рекламу, то речь шла бы об обычном медиа – на телевидении продается реклама, в газетах продается реклама, где угодно. Речь идет о том, что нами жестко манипулируют. Эти компании управляют нашим вниманием, направляя его в нужное им русло. Иначе ничего не получается, иначе не будет того самого прикрепления к этим социальным сетям, которые и определяют рекламный мир. Алгоритм, которым управляются все эти программы, – точка зрения, прописанная в коде. Вам навязывают не просто товар, точку зрения – вот что самое главное”;
– А. Генис: “Когда империя Билла Гейтса достигала расцвета, ему сказали: вы наших детей приковываете к компьютеру. И он сказал: “Но я же их оторвал от телевизора”. То есть компьютер съел телевизор. Сейчас мы уже забыли, какой страшной нам казалась власть телевизора над нами. А ведь так было всегда. Что плохого в книге? Но когда Гуттенберг изобрел печатную книгу, то наступило величайшее потрясение всего тысячелетия – реформация, век религиозных войн. А когда появились романы, то боялись, что люди переселятся в романы. Скажем, в начале XIX века многие действительно жили в основном в книгах, они читали утром, днем, а потом еще вечером немножко вслух все вместе. Потом было то же самое с радио, с телевизором. Мне кажется, что нельзя бороться с технологией, с ней невозможно бороться, даже инквизиция не смогла остановить прогресс…”;
– А. Генис: “Маклюэн говорил, как вы помните, что если бы изобрели сначала телевизор, а потом радио, то не было бы ни Гитлера, ни Ленина. Потому что эти люди могли существовать невидимыми – в радио, на экране они бы выглядели клоунами. Так же, как не было бы Трампа, если бы не было твиттера. Технология порождает определенный тип людей, властей, сознания масс, это связано со способом распространения информации”;
– А. Загданский: “Вы зря сказали, что не было бы Трампа без твиттера. В действительности Трамп – это переходная технологическая цепочка. Ведь он появился как ведущий телевизионного шоу “Ученик”, по-английски Apprentice, телевизионная слава была началом его восхождения. Как, между прочим, с президентом Зеленским в Украине – телевизионная слава, телевизионный сериал подняли его в статус сначала воображаемого президента, а потом сделали его президентом настоящим. То есть они дети предыдущих медийных технологий”.
Технологии оказались сильнее человека, поскольку за ними стоят иллюзии. А иллюзии хорошо переходят и переносятся из одной сферы в другую. Новые технологии мимикрируют под старые, а старые могут возрождаться под видом новых. Первым примером было появление телевидения, вторым – возрождение пропаганды в сегодняшних реалиях. Новое в этом случае не просто забытое старое, новое – это поднятие старого на новый уровень.
Но раньше всех и сильнее всех над разумом человека работала религия, создавая виртуальную реальность. Религия – сильный стимулятор мнения и поведения, поскольку опирается на сакральность, а она никогда не подвергается сомнению.
Политиков тоже все время пытаются вывести в квази-сакральность, когда бы их действия не могли подвергаться осуждению. В прошлом этим активно занимался Г. Павловский по отношению к Путину: “Я считал это политически правильным — укреплять тогдашнюю ось системы, собственно говоря, ее генератор. А генератор — путинская харизма, это массовая любовь к нему” [16]
И такое замечание: “Мы чрезмерно много обсуждаем Путина. Путин — это наше зеро, пустое место, экран, на который мы проецируем наши желания, ненависть, любовь”.
Г. Павловский видит ситуацию виртуализации Путина так: “Любая политическая цель у нас к концу 90-х годов превращалась в повод для криков «ура, вперед» и «долой, импичмент». В этой ситуации больше ничего нельзя было делать, никуда нельзя было двинуться. И вот, наконец, появился лидер, его все любят, его все слушают, можно двигаться. Но я хочу сказать, что в этой ошибке поучаствовали почти все, включая и людей, которым нравилось на это смотреть, и людей, которые сами это делали, как я. Реально возникший политический лидер был превращен в главного героя вечного сериала, а не наоборот. Понимаете? Лидер ушел в кино и не вернулся оттуда. Он же не возник как телепрезидент, его сделали телепрезидентом. И свита несет за это львиную долю ответственности. А теперь уже и самому герою понравилось шоу”.
Религиозная сакральность другая, она вообще не поддается проверке, в нее можно только верить. И это тоже очень мощная сила, поскольку она четко соответствует нашим представлениям о добре и зле. Религия формирует в нас многие законы совместного общежития.
Р. Белла видел символизм религии так: “Человек – это животное, разрешающее проблемы. Что делать и что думать, когда отказывают другие способы решения проблем, – вот сфера религии. Религия занимается не столько конкретными проблемами, сколько общей проблематикой природы человека, а среди конкретных проблем – такими, которые самым непосредственным образом примыкают к этой общей проблематике, как, например, загадка смерти. Религия имеет дело не столько с опытом конкретных пределов, сколько с предельностью вообще. Таким образом, до известной степени можно считать, что религия основывается на рефлексирующем опыте второго порядка, более общем и отвлеченном, чем конкретно чувственный опыт” [17].
И еще: “даже для самого примитивного дикаря область религии – это нечто отличное, хотя и не очень близкое, нечто такое, что можно услышать, но нельзя увидеть, а если можно увидеть, то мельком. Передаваемые религиозные символы, кроме того, сообщают нам значения, когда мы не спрашиваем, помогают слышать, когда мы не слушаем, помогают видеть, когда мы не смотрим. Именно эта способность религиозных символов формировать значение и чувство на относительно высоком уровне обобщения, выходящего за пределы конкретных контекстов опыта, придает им такое могущество в человеческой жизни, как личной, так и общественной”.
И еще о роли телесности, что понятно, так как символы приходят позже: “меня еще более привлекает идея, согласно которой в процессе эволюции мы приобретаем новые способности, и в частности, одной из них является, на мой взгляд, способность взаимодействовать со своим телом. Люди могут пользоваться своим телом так, как не в силах ни одно другое существо, и, возможно, именно это оказывается ключевым при возникновении религии. Даже шимпанзе не обладают чувством ритма, не могут синхронно двигаться в такт. А на ранних стадиях существования религии, возможно, именно это и оказалось первостепенно важным: наша способность выражать свою сопричастность той или иной общности посредством игры на каком-то ударном инструменте, пения или танца. А наша способность говорить? Мерлин Дональд полагает, например, что не мифы возникли из языка, а язык развился, поскольку мы нуждались в нем для изложения мифов. Как бы то ни было, язык и впрямь привел к поразительному расширению человеческих возможностей, немыслимому ни для одного другого вида. И наконец, в качестве третьей важнейшей новой способности я выделяю теоретическое мышление, потенциал которого поистине необозрим, ибо оно включает не только философию и теологию, но и науку. Итак, все эти способности повлияли на развитие религии, но в то же время эти черты свойственны людям в принципе и проявляются во множестве других сфер помимо религиозной. Так что религия — часть эволюции человека; я, пожалуй, не дам окончательного ответа на вопрос, прошла ли она свой собственный эволюционный путь, но в любом случае не думаю, что процесс ее развития протекал независимо от хода человеческой эволюции в целом” [18].
И еще: “человеческое тело чрезвычайно тонко приспособлено для невербальной коммуникации, я предполагаю, что религия могла появиться прежде возникновения грамматически развитого языка в современном его понимании. Но прав я тут или нет, неважно — тело все равно занимает в религии центральное место. Религия — это телесная практика. Я принадлежу к традиции, в которой центром богослужения является таинство евхаристии. Но причастие — это физический акт. Ты принимаешь в нем участие, и потому можешь сказать себе: «Я причастился тела Христова». Бесспорно, эта телесная вовлеченность не исчезнет из религии никогда”. Вдобавок к этому религия никогда не сведется к набору абстрактных высказываний, она немыслима без рассказа. Религия всегда полна историй — любая религия”.
Это очень важное замечание на фоне того, как за последние лет двадцать все развернулось в сторону нарративов. Все виды воздействия на людей теперь “измеряются” эффективностью нарративов: от кино до пропаганды, которая именуется теперь тоже по-иному – операциями влияния, информационными войнами.
И кстати об осевом времени как о порождении альтернативной картины мира: “Важными субъектами осевого времени Белла считает тех, кого он называет «моральными выскочками» (moral upstarts), полагающимися не на силу, а на слово. Это «похожие на пророков личности, которые с большим риском для себя обвиняли существующие структуры власти в несоответствии моральным стандартам. Осевой век… был эпохой, когда подобный вызов господствующему культурному порядку стал широко распространенным феноменом». К таким выскочкам (в другом контексте Белла называет их «отшельниками» (renouncers) причислены царь Давид, Будда, еврейские пророки, Платон, Конфуций и другие. Благодаря им в осевом времени впервые возникла универсальная эгалитарная этика в отличие от партикуляристской этики архаического периода. При этом Белла подчеркивает, что универсальные ценности существуют в любой культуре, но они всегда выражены на конкретном языке в данном времени и месте, и это необходимо иметь в виду, чтобы правильно интерпретировать их с других культурных позиций” [19].
В данном случае альтернативная картина мира победила, исходившее от “пророков” победило власти, и мы живем именно в ней. Эти “авторитеты” пришли как бы ниоткуда, но снова-таки в один период и во многих странах. Видимо, определенным образом официальная картина мира пришла в упадок, ей потребовалась смена.
Сегодня новая и неясная картина мира идет от соцмедиа, порождая много негативных последствий. Люди выражают там свое негодование, поскольку это а) можно сделать легко и быстро, б) они не видят другого способа сообщить это миру. Но в результате этот онлайновый негатив возвращается в офлайн: “В 2014 году австрийские исследователи выяснили, что 20 минут, проведенные в Facebook, оставляли пользователей в худшем настроении, чем после просмотра других страниц в интернете. Очевидно, это было связано с тем, что пользование соцсетями казалось им пустой тратой времени, считают ученые. По мнению исследователей из Калифорнийского университета, хорошее или плохое настроение способно быстро распространяться между пользователями социальных сетей. В период с 2009 по 2012 год ученые проанализировали эмоциональную составляющую более миллиарда статусов около 100 млн пользователей Facebook. Анализ показал, например, что плохая погода увеличивала количество негативных сообщений на 1%. Один негативный пост, написанный кем-то во время дождя, влиял на 1,3 сообщения друзей в других городах, где погода на тот момент была солнечной. Хорошо, что веселые сообщения имели сильное влияние. Как выяснили ученые, каждый приятный пост вдохновлял 1,75 сообщения, написанного на позитивной ноте” [20].
Человечество находится под воздействием новых информационных потоков, пришедших вместе с интернетом: “Согласно результатам опроса, положительное влияние на психическое здоровье пользователи видят у YouTube, а также Twitter и Facebook. Самые плохие оценки получили Instagram и Snapchat.
“Интересно, что Instagram и Snapchat оказались в конце рейтинга в контексте психического здоровья и благополучия – обе платформы заточены под изображения, и, по всей видимости, это заставляет молодых людей чувствовать себя неполноценными и вызывает тревогу”, – говорит глава Королевского общества здравоохранения Ширли Крамер. В исследовании предупреждается, что соцсети могут усиливать проблемы с психикой у молодежи, но смогут и оказывать положительное влияние, если онлайн-платформы будут целенаправленно над этим работать” [21].
При этом в противоположность интуитивному представлению о важности информации от друзей, неожиданные “находки” могут быть как раз от малознакомых людей, связь с которыми оценивается как “слабая” [22].
Новым феноменом эпохи пандемии стало то, что люди даже знакомятся в видеоиграх и женятся впоследствии, что является еще одним пересечением онлайна и офлайна, можно сказать, неожиданным: “Пока COVID все еще парализует общество в целом, легко представить развитие этой тенденции в виде игры для свиданий, где игроки ухаживают друг за другом через аватары из своих спален по всему миру. Но было бы ошибкой рассматривать уже существующие внутриигровые отношения как второсортное решение на время жесткой социальной изоляции и несовершенный симулякр реальных вещей. Ведь в целом вовсе не удивительно, что именно такие сплоченные, страстные сообщества, как те, что обычно тяготеют к компьютерным играм, могут привести к плодотворным романтическим отношениям” [23].
Мир получил новую среду обитания, поскольку люди проводят там многие часы. Идет захват внимания современного человека, лишающий его реального мира, который остается лишь за окном. Многие часы у экрана возникают не только из-за видеоигр, но и из-за стриминговых структур, приносящих кино прямо домой. И это привело уже к трансформации кино.
М. Скорсезе опубликовал эссе об этой трансформации, которое было перепечатано десятком изданий ([24], см. также [25]). Он пишет так, увидев такую проблему: “искусство кино систематически девальвировалось, отодвигалось, унижалось и преуменьшалось до уровня наинизшего общего элемента – “контента”. Пятнадцать лет назад термин “контент” был слышен только при серьезном обсуждении кино, противопоставляемый “форме”. Затем постепенно он стал использоваться все больше и больше людьми, взявшими в руки медийные компании, большинство из которых ничего не знали об истории этой формы искусства. <…> “Контент“ стал бизнес термином для любых движущихся имиджей: кинофильма Д. Лина, видео с котиком, рекламы на суперкубке, фильма о супергерое, эпизода телесериала. Он был связан, конечно, не с театральным опытом, но с домашним просмотром на стриминговых платформах, перехватившим опыт хождения в кино, как Амазон перехватил физические магазины. С одной стороны, это было хорошо для создателей кино, включая меня самого. С другой, это создало ситуацию, где все представляется зрителю на уровне игрового поля, что звучит демократически, не являясь таким. Если дальнейшее смотрение “предлагается” алгоритмами на базе того, что вы уже видели, и эти предложения базируются только на тематике или жанре, тогда где здесь искусство кино?”.
Скорсезе подчеркивает, что алгоритмы рассматривают зрителя исключительно как потребителя, то есть проблемы искусства здесь не присутствуют, они просто исчезли. В прошлом выход фильма мог базироваться на риске или храбрости дистрибьюторов. То есть Скорсезе акцентирует тот факт, что кино было не только бизнесом, каким оно стало сегодня. В бизнесе ценность определяется объемами денег, которые можно получить. Мы можем “перевести” это наблюдение так: языком кино стал язык денег, хотя раньше это был язык человеческой души. Сюда можно добавить также и то, что “подсказка” определяет твой будущий фильм по твоему прошлому опыту. Отсюда следует, что у зрителя не будет возникать иных интересов, кроме старых. В сумме бизнес модель принесла деньги, но победила искусство кино в его прошлом понимании. Наверное, это не плохо и не хорошо в чистом виде, это просто приход другой модели.
Собственно говоря, такой же трансформирующей функцией обладала и пропаганда. Кино было любимой “игрушкой” в тоталитарных странах. “Алгоритмы”, сидящие в головах цензоров и, соответственно, режиссеров должны были держать в голове одновременно искусство и страх за свою голову, за возможную потерю профессии. Сегодняшние фильмы прямиком идут к провалу, когда берут на себя пропагандистскую миссию, хотя ее и стимулирует, и финансирует государство.
Чем это можно объяснить? С одной стороны, изменился человек, живущий теперь в мире множества источников информации, когда его уже невозможно оградить от другой точки зрения. Новые поколения – действительно, другие в этом плане. С другой стороны, сфера искусства очень чувствительна к такого рода инородным вкраплениям в художественную ткань, вызывающим отторжение у зрителя.
Когда других фильмов не было, с радостью смотрели и такие фильмы, обладавшие четкой идеологической нагрузкой. В довоенное время, например, дети ходили на “Чапаева” по несколько раз. Вот несколько мнений о сталинском периоде в кино [26]:
– С. Волков: “Потому что и в музыке, и в данном случае в кино, и в литературе тоже, между прочим, недооценивалась всегда роль того, что мы называем институциональной политикой, то есть роль институтов, не просто личностей, а институтов в творческих судьбах, в судьбах направления целого в советской культуре в данном случае. Там очень любопытные процессы имели место. Потому что по мысли Белодубровской, она говорит, что считается, согласно лозунгу Ленина “из всех искусств для нас важнейшим является кино”, что Сталин тоже считал кино мощным орудием массовой агитации и пропаганды. Считается, что он преуспел в этом”;
– А. Генис: “Сталинское кино – это тема для исследователя, я бы сказал, фольклора. Потому что многие сталинские фильмы и были таким фольклором, который был внедрен в массового зрителя. Я однажды очень внимательно пересмотрел фильм “Кубанские казаки” и обратил внимание на то, что это фильм-сказка, она и поставлена как сказка, по Проппу. Там есть одна любопытная деталь: как известно, в фильме все время показывают еду. Но какую еду? Исключительно растительную, там есть арбузы, фрукты бесконечные, но мяса там нет. Знаете, почему? Потому что в раю мясо не едят. Это любопытнейший идеологический момент, который, по-моему, никто кроме меня еще не заметил”;
– А. Генис о фильме : “другой ее фильм, раз мы говорим о “формулах пропагандистской выразительности”, шедевр. Это “Олимпия”, там нет прямого воспевания нацизма, но там есть строительство арийского мифа. Она показывает атлетов как напрямую пришедших из Древней Греции. И вот тут разворачивается скрытый сюжет о нацистах, которые защищают арийский мир, эллинистическую Европу от Азии, от Востока, от коммунистов. И тему она решила, ни разу не нажав на болевые кнопки. Это пропаганда, но не в лоб”;
– С. Волков об Эйзенштейне: “Он снимал художественные фильмы, которые затем становились документальными мифами. Скажем, “Броненосец “Потемкин”, знаменитый расстрел под брезентом, которого не существовало, но который стал хрестоматийным свидетельством того, как это восстание на “Потемкине” и его подавление происходило. Затем, конечно же, самый псевдодокументальный кадр Эйзенштейна, который до сих пор, по-моему, воспроизводится, когда делают фильмы об Октябрьской революции: штурм Зимнего, не существовавший в действительности, Эйзенштейн придумал этот штурм”.
М. Белодубровская при этом считает, что Сталину не удалось наладить “правильное” управление производством фильмами, поскольку все замыкалось на нем: “Настоящая проблема состояла в том, что от отрасли требовалась самоцензура, несмотря на нетерпимость к недостаткам, информационный вакуум и жесткие идеологические требования. Сочетание неясности цензурных правил и партийных запретов готовых фильмов не давало внутриотраслевой цензуре играть в кинопроизводстве более конструктивную роль. Запрещая фильмы, власти использовали наказания с целью установления цензурных ориентиров, что было слишком грубым инструментом для руководства цензорами. На верхушке цензурной иерархии находились авторитетные партийные цензоры и, что важнее, — Сталин, и это вело к крайней неопределенности. В связи с тем, что реакция ЦК была непредсказуемой, работники отрасли понимали, что рекомендации цензоров могут не влиять на судьбу фильма. В сочетании с растущим количеством цензурных органов неопределенность выливалась в уменьшение ответственности конкретных цензоров, и цензурный процесс становился всё менее эффективным. Справиться с неопределенностью можно было, только переложив функцию принятия решений на более высокую инстанцию. Страх перед принятием решений, возникший из-за Сталина, требовал его участия в роли высшего арбитра” [27].
Раньше главным развлекательным механизмом для массового сознания было кино. Сегодня это видеоигры и телесериалы, “пришедшие” прямо домой. Их в этой же функции дополняют и соцмедиа.
Соцмедиа, как и кино когда-то, – это гигантский чужой “мозг”, который способен управлять нашими реакциями, направляя их в ту или иную сторону. Мы часто живем в его картине мира, поскольку опираемся на информацию, приходящую оттуда,а не из нашего непосредственного опыта. Этим инструментарием пользуются, в том числе для влияния на чужое население, США [28] и Китай [29], Россия и Франция [30].
Человек живет в системе новой и старой информации, известного и неизвестного для него. Сегодняшний человек сместился из системы доминирования известного в систему доминирования неизвестного. Наш мозг наполняется рассказами о новых и новых событиях, которые часто не поддаются пониманию. Мы их принимаем такими, какими получили.
Литература
20-21 липня 2021 року пройшов вебінар «Як уникнути професійного вигорання та критичне мислення». Організувала захід Академія української преси за підтримки Фонду Фрідріха Науманна за Свободу.
Тренерами заходу виступили:
Протягом двох днів учасники вебінару розбиралися у бар’єрах у журналістів та вчителів, вивчали формули особистості та успіху, знаходили ресурси у журналістів і вчителів, формували інформаційну та психологічну стійкість особистості в часи інфодемії, виконували вправи на пошук тем і натхнення, аналізували повідомлення у соціальних мережах.
Валерій Іванов зауважив «Робота журналіста пов’язана з високим рівнем психологічного напруження. Це, на жаль, часто призводить до проблем особистого характеру. Ми ставили за мету допомогти колегам знімати психологічне напруження, зберігати себе для ефективної професійної діяльності».
Галина Гандзілевська прокоментувала «Зауважую зі своєї психологічної практики та наукових досліджень певне загострення проблеми професійного, та й в цілому особистісного вигорання, Безумовно, це продиктовано зовнішнім негативним інформаційним фоном, карантинними умовами, невизначеністю щодо завершення пандемії. Люди – стомлені, виснажені, потребують відновлення життєвих ресурсів. Особливо освітяни й журналісти, яким довелось адаптовувати свою професійну діяльність в онлайн просторі. Відповідно вони менше уваги стали надавати своїм бажанням та мріям, розвитку саногенного (позитивного) мислення, яке сприяє подоланню негативних емоційних переживань а отже й профілактиці емоційного вигорання».
Сергій Штурхецький зазначив «Проблема психологічної стійкості (ширше - психологічної безпеки) журналістів і всіх, хто причетний до сприйняття, обробки і створення інформації надзвичайно актуалізувалася під час інфодемії. Тому іноді лише знань про основи критичного мислення, володіння його інструментарієм виявляється недостатньо. Тож важливим є оволодіння основами психологічного захисту, формування опірності (резилієнсу) - як інформаційного, так і психологічного. Ми вперше на вебсемінарах в межах проєкту АУП спробували поєднати напрацювання соціальної комунікації та психології».
Андрій Юричко звернув увагу, що «критично мислити та адекватно реагувати на професійні виклики має вміти кожен, хто працює в медіа».
Gefördert durсh die Bundesrepublik Deutschland
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Георгий ПОЧЕПЦОВ, rezonans.asia
Асимметричная война направлена на точки уязвимости, которые сам противник не рассматривает как таковые. По этой причине они часто находятся в массовом сознании граждан, о чем военные думают в последнюю очередь. Военные в принципе ориентированы не на мягкий, а на жесткий инструментарий, который подается внятному просчету. То есть на материальные силы, а не на нематериальные, поскольку материальные силы можно выразить количественно.
К последствиям такого инструментария можно отнести и любимые фильмы. Пандемия продемонстрировала колоссальный рост смотрения старых любимых сериалов [1]. Люди как бы опирались на них, чтобы восстановить свое психическое самочувствие.
Дж. Деррик говорит: “Мы обнаружили, что просто думания о любимых телесериалах было достаточно, чтобы заставить людей чувствовать себя лучше после отрицательных событий типа спора или периода одиночества” [2]. Отсюда можно понять однотипную фразу Сталина, а потом Андропов, требовавших от кинематографистов побольше комедий.
И еще одна фраза из этого исследования: “Возможно, люди обращаются к телевидению, чтобы не «отключиться» или сбежать, как часто думают, но чтобы восполнить потерянные ресурсы от изнурительной деятельности».
Любовь советского человека к фильмам типа “Кубанских казаков” теперь становится тоже понятнее. Они могли понимать, что это все неправда, а точнее правда пропаганды, но не могли уклониться от позитива. Получается, что в этом позитивный, хотя и временный результат пропаганды.
Исследователи видят такие последствия в результате взаимодействия с социальными суррогатами – взаимодействия с фиктивными социальными объектами. Все вытекает из того, что люди очень социальны. Дж. Деррик формулирует это так: “Люди очень социальны. К сожалению, мы не всегда можем достичь того социального взаимодействия, к которому стремимся. Когда люди чувствуют себя одинокими или находятся в ссоре с близкими, они часто обращаются к фиктивным или нечеловеческим объектам, чтобы ощутить чувство принадлежности. Мы изучали, как люди могут, по крайней мере временно, почувствовать связь с телевидением, фильмом, книжными героями (или знаменитостями). Мы также обнаружили, что эти фиктивные отношения, или “социальные суррогаты”, могут увеличивать энергетику человека и способность к саморегуляции, помогают им избавиться от курения или стать меньше пить” [3].
Вероятно, однотипно переносится и негатив, когда мы соприкасаемся с подобного рода негативно окрашенными событиями. Например, после появления информации о якобы готовящемся покушении на Лукашенко, на телевидении Беларуси возник всплеск антизападной риторики в устах комментаторов. Можно привести такие примеры [4]:
Время от времени власти прибегают к фиктивным фактам, чтобы подтвердить свои обвинения. Причем интересно, что опровергнуть фиктивный факт даже сложнее, чем реальный, поскольку о нем в принципе отсутствует информация, кроме как у самих пропагандистов. Например, кочующий в их текстах мифический план Даллеса: “Можно вспомнить про знаменитый «план Даллеса», в котором, вне зависимости от степени его реальности, чётко прослеживаются все базовые аспекты информационной или, если хотите, ментальной войны. Давайте сравним для наглядности две фразы.
Советник министра обороны России в 2021 году говорит о том, что целью новой войны является уничтожение самосознания, изменение ментальной, то есть цивилизационной основы общества противника. А в доступном варианте плана Даллеса 60-летней давности написано, что «человеческий мозг и сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности поверить». На мой взгляд, налицо полное совпадение смыслов. Допускаю, что Андрей Ильницкий под термином «ментальная война» подразумевал суть войны информационно-психологической. Но тогда сложно согласиться с тем, что США во главе коллективного Запада только сейчас начали эту войну против России. Это началось давно и было успешно реализовано в нашей стране в период перестройки и в начале 1990-х гг.. Сейчас мы наблюдаем очередной виток этой войны, причём не то что суть, но даже методики особо не поменялись [5].
Реально мы впитываем атмосферу вокруг нас. Оптимистический фильм будет делать оптимистом, а иной фильм может навевать пессимизм. Мы лишь часть большого социального объекта, поэтому перенимаем все его реакции.
В. Соловей называет еще одну характеристику общества: “Я бы так сказал, что дефицит рациональности просто характерен для всех в России. Посмотрите, наше общество не только стареет, что мы видим невооруженным глазом. Оно, к сожалению, еще и глупеет. И во многом это результат воздействия пропаганды. И во многом результат воздействия тех передач, которые в огромном количестве идут по разного рода телевизионным каналам. Колдуньи, экстрасенсы – конечно основы рационального мышления просто подрываются” [6].
И это вновь происходит в определенные исторические периоды. Медиумы в начале прошлого века и экстрасенсы сегодня являются реакцией массового сознания на возрастающий уровень неопределенности. Сегодняшние общества не имеют оптимистической картины своего будущего, что в очередной раз продемонстрировала пандемия. Советский Союз погибает не от одной причины, а от суммы материальных и нематериальных факторов. При этом у него была своя картина будущего, которой нет и впомине сегодня.
Советская секретность принимала болезненные формы. Экономист М. Задорнов вспоминал одну интересную подробность: “Премьер-министр не всегда мог иметь доступ к бюджету страны или, например, к его оборонной части. Это был определенный баланс сдержек и противовесов. То есть генсек знал все, премьер — не обязательно, министр финансов и министр обороны могли быть достаточно автономны от премьер-министра” [7]. Этим он комментировал воспоминания Горбачева, что, когда они пришли к Андропову вместе с Рыжковым, просить посмотреть бюджет, и Андропов им сказал: «Ну что вы хотите? Нет. Даже вам бюджет нельзя показывать».
Задорнов также формулирует такую закономерность: амбиции страны ограничиваются размером ВВП. Мы можем перенести эту связь на зарплаты пропагандистов: чем выше она будет, тем радостнее и оптимистичнее будут звучать их речи. Например, вскрылись зарплаты пропагандистского холдинга Симоньян: “Так, по данным ФБК, в месяц ведущие YouTube-шоу «Прекрасная Россия Бу-бу-бу» получают от 300 до 750 тысяч рублей, а их годовые зарплаты превышают 4 млн рублей. Месячная зарплата самой Симоньян, составляет 1,7 млн рублей, следует из расследования” ([8], см. также [9 – 11]).
Правда, это не так сильно отражается на результативности, о чем достаточно ядовито пишет М. Макогон: “Симоньян своим выкормышам платит настолько нереалистичные для этого рынка деньги, за такую, совсем уж не бей лежачего, работу (пока Соловьев на пороге седьмого десятка пашет как ядерный насос, почти не отходя от микрофона – эти полторы колонки пишут), что, казалось бы, должны сбежаться все золотые перья русской тележурналистики и публицистики. Все самые лучшие, самые талантливые, самые эффективные для целей пропаганды. А на выходе, господь упаси, вот это вот. Люди, которые по навыкам и таланту своему, в любой иной ситуации описывали технические характеристики покрышек на сайте провинциального магазина. У которых просто нет выбора. Они будут работать либо на RT, либо раздавать листовки у метро Выхино. Иметь такие ресурсы, такое конкурентное преимущество, с которым никто не в состоянии бодаться, даже коллеги по цеху пропаганды – и нанимать тех, кому буквально некуда больше деваться – такое положение вещей должно же нас радовать. Когда с одной стороны – страшные миллиарды на покупку пропаганды, а с другой – “Прекрасная Россия бу-бу-бу” со всем ее звездным составом, которому даже оптовая закупка рекламы не помогает вывести просмотры повыше погрешности” [12].
Миллионы “преследуют” всех телеговорящих, начиная с В. Соловьева [13 – 15]. Его зарплату с регулярностью раз в год обсуждает интернет-публика. Наверное, еще и по той причине, что он наиболее сильно ассоциируется у населения с телепропагандой.
При этом “башня непререкаемости” ТВ неуклонно рушится, год за годом. Вот выводы из доклада “Качество политического представительства в современной России”: “Телевидение уже не обладает монополией на установление повестки дня: с 2011 до 2021 г. доля узнающих новости по ТВ снизилась с 92% до 63%, доля использующих новостные сайты в интернете выросла с 20% до 45%, форумов, использующих блоги и социальные сети, — поднялась с 7% до 23%. Уровень доверия к теленовостям снизился примерно на 20% только за последние шесть лет (с 63% в 2015 г. до 42% в 2021 г.). В то же время усиливается доверие к информации из социальных сетей и интернет-изданий (если в 2015 г. им доверяли соответственно 4% и 15% граждан, то в 2021 г. эти доли составили уже 13% и 23%)” [16].
Передачи Соловьева строятся по модели фейка – нужно привлечь и удержать внимание, при этом правдивость излагаемого факта отходит на второй план. Соловьев повествует о врагах, то есть вовсю оперирует исключительно негативной информации, тем самым повторяя построение фейка.
Вот реакция С. Митрофанова на очередную передачу В. Соловьева: “есть и огромный камень преткновения – вся та же Украина, которой внутренне мотивированный Байден и его соратники возможно придают гораздо большее значение, чем администрация предыдущего президента. Похоже, они ясно дают понять, что серьезно и без дураков будут гарантировать защиту Украине от внешнего вмешательство, что открывает для президента Зеленского более сильную позицию в переговорах с Москвой, а для Москвы, напротив неприемлемо. Иными словами, этот вопрос в повестке, если он будет артикулирован, грозит провалить саммит, а Телевизор подвигает на превентивное развеивание оптимистических ожиданий. Получилось же так, что, не имея возможность еще больше напасть на Байдена («старый шизофреник с Альцгеймером, который заикается», и так чересчур для первого лица планеты, еще, чего доброго, обидится!) – Телевизор напал на «кокаиниста» Зеленского. Который «прокололся» заявлением, что готов встретиться с Путиным в Ватикане. Типа только в измененном сознании можно такое предложить, либо же шутить с Путиным. На самом деле, ничего плохого в идее встречаться в Ватикане, нет, и не так уж это глупо, как пытается представить Телевизор, помещая (комикуя) гипотетические переговоры с Путиным то в Антарктиду, то на Луну. Если бы стороны действительно имели желание решить российско-украинский вопрос (остановить войну и перейти к уважительному сотрудничеству), то Ватикан, где Святой Престол, был бы шикарнейшим «ходом» и, наверно, запомнился бы в поколениях” [17].
Облегчает функционирование телемашин по формированию правильного мнения в головах населения зачистка информационного поля, которая с помощью клейма информационного агента борется с независимым мнением. Вот мнения экспертов [18]:
– Федор Кравченко: “Законы об “иностранных агентах” стали первыми законами, в которых, по крайней мере, я как юрист увидел черным по белому написано: кого захотим, того и грохнем. В большинстве случаев в законе написано, что каждый, кто соответствует какому-то критерию, или несет такую-то ответственность, или имеет такие-то права, или обязан выполнять такие-то процедуры. А здесь было написано, что любой, кто получает иностранное финансирование и занимается политической деятельностью, может быть признан, а может быть не признан “иноагентом”. Поэтому в отношении “Медузы” нет никакой специфики по поводу ее иностранного финансирования. Вспомните, как подбрасывали всякие греческие доллары смешные другим “иностранным агентам”. Я думаю, что это случайный выбор, не стоит какую-то здесь юридическую искать подоплеку, что именно “Медуза” чуть лучше или чуть меньше подходила под эти критерии. Она была выбрана, может быть, случайным образом. Либо просто какой-то из материалов “Медузы” оказался чувствительным, сработал набор факторов, который, честно говоря, неважен”;
– Леонид Кудрявцев: “Дело в том, что думающая аудитория не может смотреть телевизор в виду огромного количества там пропаганды, отсутствия альтернативных точек зрения. Поэтому все СМИ сейчас имеют каналы на YouTube, как кремлевские, так и независимые, кроме того, блогеры. То есть человек именно на YouTube может получить наиболее полную точку зрения с различных сторон, поэтому это привлекает людей, которые действительно задумываются о том, что происходит в стране, и хотят получать наиболее полную информацию. любой эксперт, особенно выступающий по телевизору, он всегда заангажирован, он всегда проплачен, он сильно зависит от людей, которые говорят определенные модели поведения. В YouTube мы получаем человека, который ни от кого не зависит, поэтому высказывает все, что он хочет. Тут не так важно на самом деле, насколько сильно он разбирается, потому что аудитория сама может оценить. Если человек говорит какие-то глупые вещи, то они просто не будут его смотреть. Если же человек говорит правильные умные вещи, то в любом случае он будет подниматься в рейтингах, просмотрах и приобретать все больше подписчиков. Поэтому те, кого мы видим, популярные блогеры вполне могут посоперничать и в красноречии, и в понимании политики с любым из пропагандистов, из опытных ведущих и так далее”.
Такая любовь к “смеси” информации и зрелищности/развлекательности позволяет нам отнести эти передачи к информационно-виртуальным, а не информационным. В каждом из них происходит обуздание страха от засилья внутренних (например, Навальный) и внешних (например, Украина) врагов. Здесь крик становится средством привлечения внимания, как и потенциальная “драчливость” и “оручесть” экспертов.
Телевидение выступает в роли того, что Дж. Деррик обозначает термином “социальные суррогаты”. Она говорит в своем интервью: “Изучая социальные суррогаты, мы обнаружили, что люди получают позитивы (принадлежности, саморегуляции и под.) только когда смотрят любимые телевизионные программы, фильмы, книги, а не когда смотрят новые сериалы, фильмы, книги или когда думают посмотреть что-угодно на телеэкране. Смотрение “запоем” любимую программу вместо того, чтобы заниматься поиском по каналам, доказывает преимущества постоянного просмотра. Такая любимая программа всегда есть” [3]. То есть советский “Голубой огонек” должен был работать однотипно. То есть знакомое, известное создает привыкание и требует повтора.
Информационное общество в целом создало и новый инструментарий для недемократических правителей. Они теперь могут изображать из себя демократов, нужных населения. С.Гуриев со своим коллегой рассуждают так: “Сутью таких режимов является манипуляция информацией. Вместо того чтобы терроризировать или наставлять население, правители выживают за счет внушения людям – рационально, но неточно – что они компетентны и думают о людях. Получив популярность, диктаторы зарабатывают очки дома и за рубежом, изображая демократию. Насильственные репрессии, а не помощь будут контрпродуктивны, поскольку подорвут образ умелого правления, который эти лидеры пытаются культивировать” [19].
И еще: “Ключевым элементом нашей теории информационной автократии является разрыв в политическом знании между “информированной элитой” и населением. Тогда как элита точно видит ограничения некомпетентного правителя, население подвержено его пропаганде. <…> Манипуляция информацией не является чем-то новым – тоталитарные лидеры прошлого были инноваторами в деле пропаганды. Иным является то, как сегодняшние правители используют такой инструментарий. Если Гитлер и Сталин формировали цели и ценности граждан, применяя всеобъемлющие идеологии, информационные аристократы вмешиваются точечно, стараясь лишь убедить граждан в своей компетентности” (там же).
И это находит свое активное отражение на телеэкране: “Весь выпуск новостей про то, как весь мир против нас. Да что там выпуск. Все информационное пространство тематически про то, как весь мир против нас. Это уникально. Это есть еще хоть одна страна в мире, которая все свое эфирное время занята инфо-мазохизмом, что вот все против нас, что вот прямо ура, что все против нас, и вот так сладострастно она на себе это расчесывает день и ночь. Причем да, интересно, что сначала сделают все, чтобы все были против нас, типа того же допинга, из-за которого наказывают снятием флага, вот будто бы ровно затем, чтобы было потом что расчесывать и чем наслаждаться. Уникальный метод психотерапии для своего народа. Радуйтесь! Все против нас! А вот в 90-е годы были не все. Поэтому тогда было плохо. И работает. Работает! Это прямо греет, что все против нас. Это вообще гениальная отмазка на все, на репрессии (а что вы хотите, все и так все против нас, еще своих не хватало), на цены, на пенсии, на зарплаты, на воду из речки ведрами и печное отопление, это мы еще отлично живем, если учесть, что все против нас. Потрясающе, что людей прямо выдрессировали наслаждаться тем, что все против них. Не пугаться, не расстраиваться, а именно наслаждаться. Если мир однажды развернется к России лицом, она лишится своего телевидения. Ему больше нечего будет сказать людям. Нечем их утешить. Нечем простимулировать. Нет-нет, весь мир против нас наше всё” [20].
Это модель мира, которая продублирована с модели мира спецслужб. Она многократно апробирована в истории СССР. А Путин там со студенческих времен, так что это и его модель. В своем интервью в 1998 г. в качестве нового директора ФСБ он рассказал об этом так: “Впрочем, это было всегда. Для начала студента изучали и лишь потом делали предложение. Кстати, именно так и меня на работу в КГБ пригласили. В одной из аудиторий юридического факультета Ленинградского университета состоялась беседа, я был тогда в начале пятого курса. Мне предложили работать в госбезопасности. Я сразу согласился” [21].
Такая сильная структура, как КГБ, вероятно, и стала мотором перестройки, благодаря которой КПСС убрали с арены, но КГБ никто не распускал, он благополучно пережил все временные невзгоды бурного политического времени, точнее безвременья. Если КГБ времен Андропова собирал компромат на детей Брежнева, то понятно, кто он чувствовал себя сильнее ЦК и готовился к рывку.
Ю. Фильштинский подтверждает гипотезу о связи перестройки и КГБ: “Совершенно очевидно, что перестройка в СССР не была вызвана революционным недовольством масс или “восстанием низов”. Это была революция сверху. Для России, я бы считал, это типично. Россия в этом плане всегда отличалась от государств типа Франции или нынешней Украины. Россия не относится к тем странам, где народ совершает революции. Народ участвует в революции, мы это видели в августе 1991 года в крупных городах СССР, но народ не является инициатором этой революции. И одна из основных причин, по которым советская власть в августе 1991 года пала, это — отказ КГБ активно эту власть поддерживать. Вернее, КГБ в тот период проводил очень сложную и очень тонкую операцию. Одна группа людей из КГБ пыталась свергнуть Горбачева по линии ГКЧП. Вторая группа людей из КГБ к этому времени уже достаточно плотно опекала и контролировала Ельцина и Анатолия Собчака. Это достаточно типичное поведение ведомства госбезопасности, для которого главное — контролировать ситуацию. Поэтому, когда гласность и перестройка, начатые Горбачевым, достигли кульминационного момента в августе 1991 года и когда КГБ во главе с Владимиром Крючковым приняло решение снять Горбачева и произвести, технически говоря, государственный переворот, то, с одной стороны, у компартии и у Горбачева не оказалось никакой поддержки. С другой стороны, КГБ уже настолько контролировал Ельцина, что в случае провала Крючкова и победы Ельцина новый президент с первого дня будет опутан КГБ. У нас есть очень много доказательств тому, что это было именно так. Если вы помните, в первые же минуты революции августа 1991 года, когда Ельцин со своим партнером по демократической революции Собчаком выступали в двух столицах, в Москве и Санкт-Петербурге, за их спинами уже стояли люди, которые потом сыграли важную роль в Истории России: за спиной Ельцина стоял Коржаков — будущий руководитель службы безопасности президента, и Золотов — будущий начальник охраны Путина. А за спиной Собчака в Санкт-Петербурге стоял Путин. Это был первый революционный день свободной России. Так началась в России демократическая революция. Надо отметить, что на этом она и закончилась”. [22].
Пропагандисты думают, что их ждут с распростертыми объятиями по всей бывшей территории СССР. Но это не так, как показывает история с визитом В. Познера в Тбилиси, где ему указали на дверь. Журналист и политолог Сергей Медведев описывает эту ситуацию так: «Мне кажется, хорошо, что он случился, этот скандал, потому что он четко обозначил тот постколониальный контекст, те розовые очки, в которых пребывает российское сознание относительно Грузии, Украины и других частей т.н. “постсоветского пространства” (еще один мерзкий колониальный термин). Потому что Грузия это не только «Саперави», «Мимино» и кушать лобио, это еще и Абхазия, и Южная Осетия, это российская агрессия августа 2008-го, это шельмование Саакашвили, вмешательство во внутреннюю политику Грузии и покровительственно-пренебрежительное к ней отношение. И этот неизжитый российско-советский колониализм полностью считывается с барского визита гражданина США Познера, штатного пропагандиста Первого канала (на секунду, руководитель его проекта там — Артем Шейнин), прилетевшего в компании других медийных персон, в том числе гендиректора ТАСС, одного из орудий в пропагандистской войне против Грузии. И вот эта тусовка российских пропагандистов на выезде, проносится с мигалками по Тбилиси в комендантский час, кочует из ресторана в ресторан — и молодцы грузины, что возмутились, чувство достоинства им никогда не отказывало. «Цветет в Тбилиси алыча не для Владим Владимыча». А вы туда, конечно, поезжайте, друзьям из России там всегда рады, да я и сам скоро соберусь. Для алычи еще рано, а вот миндаль скоро зацветет…» [23].
Модель власти в советское время держалась то на репрессиях, то на страхе репрессий. Но это все равно борьба за мозги. Как считает Д. Гудков: “На самом деле, как говорят многие социологи, борьба идет сейчас не в интернете, не на улице, а борьба идет за массовое сознание тех людей, которые сегодня не поддерживают власть, активно не поддерживают оппозицию, а пока являются сторонними наблюдателями. Они смотрят: вот власть, вот оппозиция. Когда такое избыточное насилие власть применяет, то симпатии людей в любой момент могут качнуться в сторону оппозиции. Борьба за массовое сознание является сейчас ключевой. Кто выиграет эту борьбу, тот выиграет потом и ситуацию в стране” [24].
Аналитики фиксируют рост репрессивности в стране, например, К. Рогов говорит так: “Рост репрессивности и попытка запрета права на собрания – это всегда свидетельство снижения поддержки и ослабления позитивных факторов стабильности режима. Это свидетельство поляризации. Режим мобилизует сторонников и институты насилия, чтобы бороться с тем, что он ощущает, как растущую угрозу. Если бы режим чувствовал поддержку и прочные основания своей легитимности, ему ни к чему была бы эта репрессивная истерика, без которой он обходился как в 2000е, так и в большей части 2010х. Вторая цель репрессивной эскалации – это запрет любой легальной оппозиционной деятельности. Именно эту цель преследует план признать штабы Навального экстремистской организацией. Конечно, штабы Навального никакая не экстремистская организация, а нормальная, квалифицированная политическая оппозиция, и речь здесь идет о стремлении криминализировать любую оппозиционную деятельность и инакомыслие. Это примета полу-тоталитарной диктатуры. Такая 70 статья советского уголовного кодекса об антисоветской агитации и пропаганде: сказал “Навальный” – подрываешь государство, работаешь на врага, взрываешь мосты, роешь подкопы и готовишь покушение на семью Лукашенко (как водится). Проблема в том, что такое расширение репрессий – это не просто борьба с очерченным кругом людей, активистов, участников митингов, как можно подумать. Расширение репрессий – это всегда системное событие, ведущее к деградации широкого фронта общественных, социальных и государственных институтов и практик. Попытка запретить инакомыслие и публичную оппозицию требует расширенного и превентивного политического контроля в разных сферах жизни – в образовании, науке, общественной жизни, искусстве, управленческих практиках, экономической экспертизе (как ни парадоксально). Потому что все это при запрете нормальной политической оппозиции начинает стремительно политизироваться” [25].
И поскольку у каждого в виде травмы записаны советские репрессии, многие видят это слишком вживую, понимая, что время может повернуться вспять. И это уже произошло с журналистами, поскольку власть не любит неуправляемые ею информационные потоки [26 – 27].
Действует простой и понятный принцип: журналист – значит, виновен. Власть, по сути, подвела под работу журналиста свой новый страх, который обозначили как ментальная война. В. Коровин, например, пишет так: “если к факту информационной войны или даже кибервойны все уже более-менее привыкли, то ментальная война, направленная на уничтожение самосознания и изменение основ нашего общества — это нечто новое. И хотя идет она уже довольно давно, обнаружена, к сожалению, только сейчас — и, как всё новое, не только пока что не осознана, но и многими воспринята в штыки: дескать, нечего выдумывать новые войны, когда и старых хватает”
“Ментальная война ведется против нашего государства не одно десятилетие и заключается не только в прямом информационном воздействии через СМИ — в формировании контекстов, интерпретаций, в смещении акцентов, как это было все 1990-е и 2000-е годы. Если информация воздействует на сознание, на рациональную сторону рассудка, и тут всё более-менее понятно, то воздействовать на душевный склад и образ мышления, эмоциональных ощущений и подсознательных реакций — куда как сложнее. Ментальная война ведется скорее на уровне культуры, смещая культурные коды, когда меняется культурная матрица базового общества, когда русское общество, русское консервативное большинство, его менталитет (если мы говорим о России) перепрограммируется через культурное воздействие. Такое воздействие меняет общество более тонко, а значит, менее заметно. В итоге рассудочно вы можете принимать одно, понимать это и даже озвучивать, но ментально, эмоционально, подсознательно — отторгать, чувствуя неприязнь и отчужденность. А можете не отторгать — и тогда вы уже ментально перепрошиты” [28].
Журналист, на глазах которого избивают демонстранта, естественно будет давать свою эмоциональную реакцию на происходящее. И для него человек в форме олицетворяет власть, вооруженная для того, чтобы бить безоружных. И в этом уже заложена возможная реакция, негативная для власти.
Если оппозиционные журналисты скажут одно, то большая когорта “политологов” будет пытаться их опровергнуть. Обычно “нужные” слова вовремя произносят эксперты с экрана. Они профессионалы, поскольку зрители видят их на экранах еженедельно, почти как ведущих. В сумме это такой слаженный “оркестр”, активно транслирующий одну, но правильную с точки зрения власти точку зрения. Каждый имеет право на свое мнение. Но когда десяток людей говорит одно и то же, то это явно уже мнение “не свое”, а продиктованное заранее.
Для своей аудитории, а это люди старшего поколения, телевидение обладает непререкаемым авторитетом. “Ежевечернесмотрящие” знают в лицо и голос своих любимых экспертов, которые способны забить любого из соседней страны.
Но психологи давно установили, что в результате телеспоров, стороны расходятся уверенные в своей собственной правоте, никакого переубеждения реально не происходит. Это, кстати, является причиной поляризации мнений в соцсетях.
Телевидение пытается удержать одно мнение – правильное с точки зрения власти. Однако если это может нравиться людям старшего поколения, это не подходит для молодежи, которые могут работать сразу с несколькими взглядами на события, что совершенно невозможно в официальной позиции власти, поскольку у нее одной есть правильное мнение, а все остальные – неправильные.
Реальность носит намного более многогранный характер, чем это видится власти, которая привыкла жить в черно-белом мире. Для нее ты либо друг, либо враг, третьего не дано.
Когда исказить реальность не удается, это делается путем искажения путем простого обмана. Например, «Россия 24» выдала журналиста РИА Новости за простого чеха, критикующего свою страну за конфликт с РФ. Однако им оказался сотрудник “России сегодня”, а не простой гражданин: “В частности, в качестве пражского корреспондента «России сегодня» Флайшганс участвовал в форуме «Ливадия-2019». Словацкий сайт ExtraPlus упоминает о нем как о корреспонденте «России сегодня» в марте 2021 года” [29].
Переход на репрессивные меры, призванный остановить протестность, может иметь далеко идущие последствия. А. Орех видит их так: “для общества это чревато тем, что машина уже не может остановиться. Закроют последнее независимое издание, отправят в лагерь последнего оппозиционера, лишат статуса последнего честного адвоката, обеспечат «Единой России» сто процентов во всех думах и заксобраниях. И что дальше? В стране огромный репрессивный аппарат. Который должен работать. Который не привык сидеть без дела. Который обязан оправдывать свое существование и постоянное раздувание. Оправдывать повышение зарплат и преумножение иных разнообразных благ. Но если врагов нет — то зачем столько полиции, Росгвардии, ФСБ? Чем им заниматься? Поэтому во враги станут записывать всех подряд. Это и сейчас происходит, но тут пока еще ищут какие-то зацепки, формальные поводы. В дальнейшем это не понадобится. Исторические параллели провести не сложно. При Сталине именно это и происходило. Разнарядка на посадки и расстрелы. Дармовая рабочая сила, чтобы строить заводы и железные дороги. Кстати, уже всерьез рассматривают вариант отправить зэков на БАМ, который строят, по-моему, лет сто всеми поколениями добровольных и принудительных строителей. Такой режим и воевать может начать, чтобы военно-промышленный комплекс и генералы получили свое «мясо», и чтобы нация сплотилась вокруг очередной патриотической идеи” [30].
В. Пастухов видит истоки репрессивного порота так: “Триггером для наблюдаемого паранормального всплеска репрессий послужила случайная цепочка неприятных для режима событий, начавшаяся с волнений в Минске и продолжившаяся истеричной попыткой отравить Навального, а потом уже вынужденной и, по всей видимости, единственно возможной при данных обстоятельствах жесткой реакцией на его возвращение. Но наличие триггера не является всеобъемлющим объяснением. Похоже, что гиперреакция на революционное раздражение не была спонтанной, а стала частью некоего стратегического плана, который вынашивался частью кремлевских элит достаточно давно. Не смею настаивать, но осмелюсь предположить, что планировщики «военной кампании», предваряющей думские выборы и в целом эпоху «большого транзита», вдохновлялись отчасти опытом борьбы с пандемией коронавируса. Я думаю, что идея локдауна как универсального метода борьбы со всякой заразой, в том числе революционной, многим в Кремле показалась продуктивной. Такой чисто конкретный русский вариант «Stay home, be safe» («Оставайся дома, будь в безопасности»). Чтобы прервать трансмиссию революции, решили посадить общество на карантин — в целом, логично” [31].
Растет и уровень недоверия к первому лицу Вот данные ВЦИОМ от 30 апреля 2021 г.: “Респондентам предложили выбрать из списка политиков тех, кому они доверяют, 66,9% указали главу государства, 28,8% сообщили о недоверии к нему. Кроме того, опрошенные выбирали из списка политиков тех, чью деятельность они одобряют. Путина назвали 61,8%, не одобряют его деятельность 27,5%” [32]. У “иностранного агента” по имени Левада-центр цифры близки: одобряют 65%, не одобряет – 33% [33].
Д. Волков из Левада-центра так оценивает работу силового ведомства: “Наказанию подлежат уже не только организаторы несогласованных протестных акций, но и те, кто распространяет информацию о них. Наверняка в памяти властей свежи воспоминания о летних протестах в Белоруссии, и в студенческом журнале DOXA и других интернет-изданиях им, должно быть, мерещится призрак белорусской NEXTA, благо что названия созвучные. И поэтому под давлением оказались журналисты независимых СМИ. Замысел силовиков наверняка не ограничивается воздействием только на политических активистов и журналистов. Длинной чередой допросов, арестов и запретов власть также посылает однозначный сигнал обществу. Скорее всего, предполагается, что эти действия должны посеять страх в активной части общества, а также, что не менее важно, чувство безнадежности, бессилия и безальтернативности ситуации. Своими мерами власть словно говорит гражданам: как ни протестуй, ничего в стране не изменится, чтобы вы ни делали, как бы вы ни выступали — ничего не получится, все бесполезно, сидите дома и не высовывайтесь” [34].
Во многом именно такой была советская норма, удерживающая любовь к власти. Но только она исчезла, как власть растворилась сама собой. Перестройкам лишь придала этому переходу удобоваримое понимание.
Мы много говорили с экранов раньше, много говорится и теперь. Однако выступления политиков не столько отражают саму действительность, как их представления о ней. При этом часто они описывают действительность, лишь существующую в их воображении. Т. Становая пишет: “в этом году особенно сильно ощущалось, что президентские послания теперь не столько отражают реальную повестку, сколько камуфлируют ее. Пока все ждали развернутых ответов по горячим темам – Украине, Белоруссии, протестам, выборам, падению доходов, – Путин прикрыл все это долгим и подробным перечислением социальных мер, занявшим большую часть послания” [35].
И еще: “Вместо раскрытия реальной повестки обществу показывают удобные, формирующие нужные представления муляжи. Провокация спецслужб против оппозиционных белорусских политологов в описании президента превращается в опасный заговор, к тому же организованный Западом. Зато реальные события в отношениях с Белоруссией остаются за кадром: несмотря на повышенные ожидания от завтрашней встречи с Лукашенко, Путин не стал раскрывать ее деталей. Тема противостояния с Западом тоже упрощена до геополитической интерпретации мультфильма «Маугли». Злой и опасный Шерхан – это Вашингтон, «всякие мелкие Табаки» – это критики России в Европе и на постсоветском пространстве, а великодушный и справедливый Акела, как нетрудно догадаться, – Путин. Это тот уровень, на котором президент готов обсуждать реальную повестку со своими избирателями” (там же).
Этот анализ показывает, что Путин, с одной стороны, несомненно верит сам тому, что говорит, с другой же, это не столько отражение действительности, как желание, чтобы она выглядела именно так, и никакие отклонения не принимаются.
Современным сложным миром нельзя управлять простым инструментарием из физического пространства – дубинками и автозаками. Люди сегодня стали другими, и просто дубинки в ответ на их требования лишь оттягивают время решений, которые все равно придется сделать, только с еще большими потерями. Работает нечто вроде – опоздавший платит вдвойне…
Литература
Книжка «Мобільна журналістика» Бйорна Сташена присвячена практичним проблемам переходу традиційної журналістики до використання новітнього обладнання та новітніх застосунків у теле- та радіожурналістиці. Книжка буде корисна як практичним журналістам, так і тим, хто тільки приходить в професію.
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Георгий ПОЧЕПЦОВ, rezonans.asia
Все в мире меняется со временем, но не меняется любовь власти к пропаганде, которая лишь меняет свои названия и средства донесения до массового сознания. Сегодня она сильна, как никогда, поскольку имеет научную поддержку своих выходов на массовое сознание.
За последние годы перед нами выросли не только объемы пропаганды, но и воссоздана целая индустрия пропаганды, возглавляемая своими “корифеями” типа В. Соловьева. Индустрия оказалась востребованной для системной борьбы с негативными информационными потоками. Советский Союз не имел подобного рода проблем, поскольку жил в рамках только позитивных потоков, так как зарубежные радиоголоса глушились. По сути, и перестройка началась тогда, когда ее организаторы типа Бобкова и Яковлева приняли решение отменить глушение. И приняли, наверное, не они, им досталось право реализовать это.
Л. Кравченко вспоминал: “Об этом решении нам объявил Александр Николаевич Яковлев. На встрече присутствовали главный редактор «Правды» Афанасьев, Филипп Денисович Бобков из КГБ и я. Яковлев сказал, что есть такое мнение, и нужно предпринять некоторые шаги, чтобы удержать аудиторию, особенно молодежь, у телеэкранов рано утром и поздно вечером – у «голосов» это был самый прайм-тайм. Я придумал утренний канал – вначале он был без названия, просто подряд шли новости, мультфильм (психологи сказали, что очень важно, чтобы у телевизоров по утрам были дети) и эстрадные номера. Формат оказался удачным, потом продлили до часа, потом я придумал название «90 минут», когда стало полтора часа, потом – «120 минут», а когда дошли до двух часов с половиной, то не стали называть «150 минут», потому что 150 с утра – это слишком, и передачу переименовали в «Утро». Это что касается утреннего эфира. Что было с вечерним – хорошо известно. «Взгляд», «До и после полуночи». Почему две передачи в одном формате – это тоже интересно. Идею предложила молодежная редакция, которую возглавлял Эдуард Сагалаев. А Ольвар Какучая из главной редакции информационных программ эту идею у них украл и, пока они готовили «Взгляд», запустил «До и после»” [1].
И еще: “Мы называли этот процесс «радиофикацией телевидения». Была установка, что все общественно-политическое вещание должно идти в прямом эфире. К концу 1987 года вживую выходило 75 процентов программ. А это уже бесцензурная работа, потому что как проследить за содержанием, если оно сразу уходит в эфир? Конечно, случались и накладки – на одном из телемостов, например, какая-то девушка из ФРГ произнесла страстный монолог с требованием разрушить Берлинскую стену. Познер заслушался и не нашелся с ответом, тем более что передача на этом монологе заканчивалась. Был ужасный скандал, Хонеккер ноту протеста прислал, меня вызывали на Политбюро, и я был уверен, что все, конец прямому эфиру. Но Горбачев сказал: «Леонид, не крути хвостом. Прямой эфир надо беречь, просто к нему нужно лучше готовиться». И это подвигло нас к новым реформам: провели, например, серию встреч в концертной студии – с писателями, журналистами, педагогами. Прямой эфир, честный разговор. Я за этот цикл вместе с коллективом получил Госпремию СССР” (там же).
Как видим, и в том, и другом случае предлагались правильные с точки зрения советского времени задачи, но их реализация давала противоположные результаты. На следующем этапе развития все разворачивалось в пользу разрушения СССР. Желание забрать молодежь от радиоприемников привела к почти автоматическому слушанию нужных на будущее телепрограмм, а прямой эфир косвенно отменил цензуру.
Это вновь оказался инструментарий двойного предназначения. Та же ситуация и с людьми. Многие деятели перестройки в советское время опекались Пятым управлением КГБ. Кстати, тот же Кравченко вспоминал, что каждый второй его политобозреватель имел в кармане соответствующие корочки.
Таким же активным и нетрадиционным пропагандистом является сегодня и В. Познер. С ним в Грузии случился казус, его и его гостей, прилетевших отпраздновать в Тбилиси его день рождения, попросили вон. Это привлекло вновь внимание к его персоне.
В одной из статей утверждается, что в свое время из Познера власть делала модельного либерала: “После них [Сахарова и Лихачева – Г.П.] пытались назначить совестью нации Даниила Гранина, но не удалось – вероятно, к этому моменту пассионарность интеллигентского слоя начала ослабевать. Позднее была сделана попытка выдвинуть на роль совести нации телеведущего Владимира Познера, но и она не имела успеха. Возможно, это было связано с тем, что выдвиженец слишком ярко был аффилирован с властью, а интеллигентскому сообществу нужен «человек фрондирующий». Владимир Познер – пропагандист с огромным стажем, это дело всей его жизни. С 1961 года в Агентстве печати «Новости», затем на Гостелерадио он был контрпропагандистом, работал с англофонной аудиторией, противостоял буржуазной идеологии, нацеленной на советскую аудиторию. После 1991 года Познер переключился на внутреннюю советскую аудиторию – начал специализироваться на пропаганде «демократических ценностей», то есть либеральной идеологии. В 2021 году исполняется 60 лет работе Владимира Познера в качестве контр- и просто пропагандиста. Он настоящий профессионал. При этом сам он не создает никаких идеологических смыслов, этим занимаются другие люди, а он работает их «голосом», ретранслятором” [2]. В ответ на инцидент в Тбилиси тут же Песков объявил, как опасно ездить русским в Грузию [3]. За него также тут же вступился мидовский пропагандист М. Захарова, написав: “Пути демократии нецивилизованы: идем дорогой трудной мы в город изумрудный” [4].
Правда, есть и западные подтверждения его старой роли: “Специальный агент Федерального бюро расследований Кевин Хелсон назвал журналиста Владимира Познера советским пропагандистом и сотрудником КГБ. Об этом говорится в письменных показаниях Хелсона, которые прилагаются к обвинительному заключению по делу россиянки Марии Бутиной, задержанной 15 июля. В показаниях Хелсона утверждается, что Бутина в переписке с неназванным американцем назвала одно из писем «Второй Познер». Чтобы разъяснить эту фразу Хелсон добавил сноску, в которой сказано: «Я [агент Хелсон] считаю, что это утверждение относится к Владимиру Познеру — пропагандисту, который работал в управлении по дезинформации советского КГБ и часто появлялся на западных телеканалах, чтобы объяснять взгляды Советского Союза во времена Холодной войны»” ([5], см. также [6] и перепалку с Н. Михалковым по этому поводу [7])
Подполковник КГБ В. Попов создал целую галерею портретов журналистов,писателей и поэтов, деятелей культуры, которые работали в связке с КГБ ([8], см. также [9 – 10]). Они же реально (или многие из них) оказываются потом борцами перестройки, что вновь подтверждает гипотезу об активной роли КГБ в ней. По сути, так и должно быть против структуры могла работать только структура
Приведем высказывания В. Попова по ряду персоналий:
– Ю. Семенов: “Много лет был агентом 1-го отдела (американского) ПГУ КГБ СССР Генрих Боровик. Юлиан Семенов был агентом 5-го управления КГБ СССР. Работал с ним напрямую генерал Филипп Бобков. Долгие годы негласно сотрудничал с советскими органами госбезопасности поэт Евгений Евтушенко. Начинал он при Питовранове и продолжил свое сотрудничество при Бобкове. Как и Семенов, Евтушенко работал напрямую с Бобковым и считался агентом 5-го управления КГБ”;
– Родион Щедрин, Сергей Михалков и др.: “В качестве завербованных агентов с Питоврановым, затем с Бобковым тесно сотрудничал советский композитор Родион Щедрин. Их познакомил многолетний агент советской госбезопасности Василий Катанян, с 1937 года бывший мужем Лили Брик, одним из любовников которой был легендарный чекист Яков Агранов. Брик, как и ее последний муж Катанян, тоже состояла в агентурной сети госбезопасности. Супруги держали литературный салон, где собирались деятели культуры. В их квартире молодой композитор Родион Щедрин познакомился со своей будущей женой балериной Майей Плисецкой. Завербованными агентами являлись также композитор Никита Богословский, детский поэт и автор слов гимна СССР Сергей Михалков и многие другие известные представители советской творческой элиты”;
– телеменеджеры И. Малашенко и О. Добродеев: “агентами 3-го отделения 1-го отдела 5-го управления КГБ, офицеры которого курировали Госкомитет СССР по телевидению и радиовещанию и телецентр “Останкино”, были известные работники телевидения Игорь Малашенко и Олег Добродеев”;
– В. Листьев: “Общительный и спортивный студент факультета журналистики МГУ Владислав Листьев не мог не привлечь внимания кураторов из 3-го отдела 5-го управления. Так началось его длительное сотрудничество с этим подразделением. С помощью куратора факультета он смог попасть (а это было нелегко – желающих было много) в группу для углубленного изучения иностранных языков, а через пару лет перевестись на только что созданный факультет международной журналистики, куда стремились попасть очень многие, в том числе и имевшие весьма влиятельных родственников-просителей. Звонки шли на уровне ректора университета и декана факультета. Для всех было очевидно – новый факультет открывает прекрасные перспективы для его будущих выпускников в плане работы за границей (предел мечтаний многих советских людей). При отборе на этот факультет решающее слово было за КГБ”;
– еще одно лицо перестройки – Г. Попов: “Экономический факультет МГУ курировал оперуполномоченный Юрий Балев. Опер Балев собрал достаточно серьезный компромат на заведующего кафедрой Попова. Дело шло к передаче материалов в следственные органы для привлечения Попова к уголовной ответственности за систематические взятки. Однако мудрый Филипп Бобков рассудил иначе: гораздо выгоднее припугнуть незадачливого строителя дачи уголовной ответственностью и завербовать его, великодушно отведя от него угрозу тюрьмы. Посадка Попова много бы не дала – подобные дела относились к компетенции МВД. А вот заполучить завкафедрой одного из престижных факультетов МГУ в качестве агента было делом гораздо более целесообразным и соблазнительным. Напуганный Гавриил Попов дал согласие на вербовку себя в качестве агента, но попросил, чтобы куратора от КГБ экономического факультета непременно поменяли. Бобкову важнее было иметь надежного помощника в лице завербованного Попова, чем Балева на должности куратора экономического факультета, и Балева перевели во 2-е отделение 1-го отдела 5-го управления, где ему было поручено ведение разработки виолончелиста Мстислава Ростроповича”
– С. Кургинян: “Кургинян, в свою очередь, был давним и опытным агентом 1-го отдела 5-го управления КГБ и активно использовался по линии 2-го отдела 5-го управления, направлявшего его в спецкомандировки в национальные окраины Советского Союза, где происходили тогда столкновения на национальной почве. Да и сам ЭТЦ, возглавляемый Кургиняном, активно использовался КГБ СССР в его деятельности. Показательным являлся факт появления в числе его сотрудников бывшего председателя КГБ СССР Владимира Крючкова после его освобождения по амнистии как члена ГКЧП, на основании постановления Государственной думы от 23 февраля 1994 года”;
– С. Доренко: “Агент госбезопасности студент Доренко, помимо использования его для изучения иностранных и советских студентов УДН, был задействован в работе с иностранными делегациями, прибывающими в СССР из развивающихся стран. Эта деятельность обеспечивала ему определенный заработок и давала возможность оттачивать агентурное мастерство. С учетом проявленных Доренко как агента КГБ положительных качеств, в 1982 году, сразу же по окончании им УДН, он был направлен в зарубежную командировку в Анголу, где работал в качестве переводчика в ряде советских представительств, в том числе в представительстве Государственного комитета Совета министров СССР по внешним экономическим связям, в составе которого имелось Главное инженерное управление, осуществлявшее военные поставки в зарубежные страны”;
– Д. Киселев: “В 1978 году, когда Киселев был принят на работу в Главное управление иновещания Гостелерадио СССР, курировал эту структуру с целым рядом различных редакций молодой по возрасту и опыту оперативной деятельности оперуполномоченный старший лейтенант Владимир Торопыни, мечтавший о работе в разведке. Не мог он высказать положительное мнение о приеме на работу Киселева, имевшего в возрасте 23 лет два развода. И один-то развод в советские времена мог создать для разведенца серьезные карьерные проблемы, а у Киселева их было два.По советским меркам подобные любвеобильные мужчины относились к числу морально неустойчивых, что было равносильно неблагонадежности. Одним словом, Киселев мог получить престижное место работы только при заинтересованности в нем чекистов как агенте КГБ”;
– В. Соловьев: “из этой организации [КМО – Комитета молодежных организаций] вышло немало агентов советских спецслужб, занявших впоследствии высокие позиции в различных государственных и общественных структурах. На молодого перспективного специалиста, хорошо владевшего английским языком, не могли не обратить внимание кураторы КМО от КГБ СССР. Вскоре после того, как Соловьев пополнил ряды агентов советской госбезопасности, он получил должность сотрудника в одном из престижнейших научных учреждений страны – Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР (ИМЭМО). Его курировали, как и КМО, офицеры-оперативники 1-го отделения 1-го отдела 5-го управления КГБ. Впрочем, они же курировали еще и Союз советских обществ дружбы с зарубежными странами (ССОД), международное управление ВЦСПС, международный отдел Союза ветеранов Великой отечественной войны и так далее. Но именно курирование указанным подразделением госбезопасности ИМЭМО было весьма драматичным для его руководства”;
Правда, справедливости ради следует отметить, что В. Соловьев сразу попытался опровергнуть эти “наветы”: “Это просто дико смешно, я умирал от смеха, когда читал всю эту хохму. Этот Попов – просто двоечник, я даже не знаю, о ком он пишет. Ни в каком МИСИС я никогда ничего не сдавал и никакого человека в КМО, о котором он пишет, не встречал. Он вообще не в теме, он даже близко не понимает, как тогда работал Комитет молодежных организаций. В Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР я поступал в аспирантуру при Яковлеве, а заканчивал при Примакове. Но Попов, наверное, не очень хорошо знает, что евреев не очень приветствовали в службе внешней разведки. Поэтому это, конечно, такой клоун. Он правда подполковник? Интересно, в какой службе он был и кем” [11 – 12].
Соловьев даже привел такой довод: “в ряды советских чекистов не принимали лиц еврейского происхождения” [13]. Правда, в Твиттере есть его прозвище у Путина: “Пропагандистов Путин называет «вонючки». У Брилёва кличка “Плешивая вонючка”, а Соловьёва Путин называет “Воняев”, в последнее время – “генерал Воняев”. Почему именно так? Соловьёв имеет самое прямое отношение к ФСБ и с апреля этого года носит звание генерал-майора” [14].
Все они представляют собой серьезный если не интеллектуальный,то коммуникативный строительный материал, на базе которого выросла и перестройка, и сегодняшнее управление мозгами. Массовое сознание не хочет быть одиноким, оно нуждается в поводырях. И тут телевидение предоставило им помощь.
И еще три имени, упомянутые В. Поповым:
– “Писатель-историк Николай Николаевич Яковлев, автор нашумевшей в свое время книги “1 августа 1914 года”, изданной в 1974 году, в приложении к этой книге, которую он написал много лет спустя, в начале 90-х годов, уже после крушения СССР, когда можно было упоминать и Андропова, и Бобкова, рассказывал: “Я стал время от времени захаживать на Лубянку, вести ученые беседы сначала несколько натянутые с Андроповым и интереснейшие – с быстро поднимающимся по служебной лестнице Бобковым. На моих глазах с конца 60-х к началу 80-х он вырос до генерала армии и стал первым заместителем председателя КГБ. Я где-то читал, что на протяжении ряда лет он был подлинным руководителем ведомства. Не знаю, но вполне допускаю”:
– “Кургинян с его давнишним агентурным опытом всегда действовал в соответствии с указаниями своих кукловодов. Так было на закате советской империи, когда он, следуя воле первого заместителя председателя КГБ СССР Бобкова усмирял пылающие национальные окраины огромной страны. Так было в 1993 году в период острого политического кризиса между депутатами Верховного совета и президентом России Борисом Ельциным, когда Кургинян был среди тех, кто пытался отстранить руководителя государства от власти”
– и непонятно почему он вспоминает Г. Щедровицкого, не приписывая ему связи с КГБ: “Основой всего были ОДИ как универсальная методологическая система решения управленческих задач. Один из участников этих игр, сотрудник 5-го управления КГБ Валерий Лебедев, будущий активный участник ГКЧП, уволенный после неудавшегося путча в звании генерал-майора и с должности заместителя председателя КГБ СССР, знавший философа около 20 лет, полагал, что Щедровицкий задумал ОДИ под дальнейшее развитие и реализацию “интеллектуального переворота” в СССР, дабы пропустить через игры сотни тысяч людей и создать массовый класс своих сторонников: “Вернемся к основной теме: к теме о попытке завоевания политической власти не с помощью дворцового переворота, восстания, революции или даже демократических выборов, а с помощью группы прошедших игры людей. Которые становятся настолько незаменимыми в качестве советников высших политиков и (чуть позже) генераторов основных государственных идей, что постепенно сначала реальная, а потом и юридическо-политическая власть переходит к ним”, – писал Лебедев. Однако деятельность Щедровицкого не афишировалась, и кружок его был несколько похож на секту или ложу посвященных, хотя, по мнению члена ММК Александра Левинтова, коллапсу Советского Союза в значительной степени способствовала именно деятельность Щедровицкого и его последователей, а не ЦК КПСС и генсек Михаил Горбачев”.
Попов пишет все это из Канады, куда он эмигрировал в 1995 году. Странно, но его тексты есть в иносми.ру [15], чего быть не должно, “врагов” обычно не печатают, тем более “перебежчиков”. Например, главред интересных историй Р. Анин (https://istories.media/) говорит о своем допросе, что их интересовало все, что связано с заграницей [16].
Если раньше система усиливала “громкость” нужных голосов, то теперь она стала бороться с теми, кого признает чужими и чуждыми. В качестве средства давление, к примеру, в законодательство внесли понятие “иностранного агента”: “В буквальном смысле теперь «иностранным агентом» сможет стать любой, а узнать об этом — только когда получит уведомление о штрафе. Среди наиболее важных нововведений также ужесточение ответственности за отсутствие упоминания о собственном «иноагентском» статусе: со второй ошибки за это будет грозить уголовная ответственность. Санкции грозят и СМИ, если они не упомянули о таком статусе, рассказывая о людях или организациях — «иноагентах». По мнению законодателей, «иностранные агенты» проникли в школы и прочие образовательные учреждения, чтобы в их стенах, а порой и вовсе на улице, вторгаться во внутренние дела нашей страны. Поэтому в образовательной деятельности вводятся новые ограничения. Теперь для всего нужны разрешения — и не важно, кулинарные это курсы или тренинг по соблазнению миллионеров. Неизвестно, куда именно «иностранный агент» засунет свои щупальца в следующий раз, так что контролировать на всякий случай будут всех. Законодатели хотят, чтобы уведомительный порядок действий общественных организаций сменился на разрешительный. Если раньше незарегистрированный кружок любителей истории мог встречаться когда и где заблагорассудится, то теперь ему предстоит предоставлять в Минюст планы мероприятий. По сути предлагаемых законов выходит, что встретиться на кухне с бутылкой вина без уведомления Минюста может оказаться небезопасным. Если раньше под «иноагентские» ограничения попадали лишь те, кто имел неосторожность зарегистрировать некоммерческую организацию, теперь законодатели хотят распространить нормы на незарегистрированные группы и обычных граждан” [17].
Об обыске: “Оперативников особенно интересовали документы на английском языке, фотографии Романа с учебы в США (в 2019 году он учился в Стэнфордском университете по программе JSK Journalism Fellowship)” ([18], см. также [19 – 20]).
Принят закон о просветительской деятельности, требующий согласования с властями [21]. Научная общественность, мягко говоря, возмущена, справедливо считая, что так ей просто закрывают рот: “Доктор филологических наук Гасан Гусейнов обратил внимание на ключевые слова в новом законе: «просветительская деятельность – всякая деятельность вне рамок образовательных программ». Таким образом, по его мнению, под действие этого закона подпадают люди, которые, например, в YouTubeрассказывают, как готовить черничный пирог. «Это тоже просветительская деятельность, потому что она [находится] вне рамок образовательных программ. Или вы преподаете какой-нибудь язык – суахили или древнегреческий. И преподаете его вне рамок программы. Вы можете делать это бесплатно, необязательно вы должны делать это за деньги. Но [после принятия закона] вы не сможете этого делать, потому что для этого надо получать специальное разрешение. Это примерно все равно, что сказать: «Мы будем выбирать жен мужьям и мужей женам». Вот, что предлагает государство», – отметил он. Тимур Олевский предположил, что больше всего от закона о просвещении пострадают люди, которые занимаются гуманитарными науками, но астрофизик, доцент физического факультета МГУ Владимир Сурдин с ним не согласился. Он заявил, что так могут считать только наивные люди и отметил, что закон настолько расплывчат, что при необходимости под этот закон могут подвести абсолютно любого человека. «Например, я читаю лекции об освоении Луны и подробно рассказываю о полетах американских астронавтов на Луну. Я делал это всегда: при советской власти, не при советской власти, делаю это при нынешней власти. И всегда какие-то люди были неудовлетворены: ну, как-то непатриотично это выглядит, что вот, мол, американцы были первыми. Всегда приходят какие-то возмущения, реплики. Но теперь это может стать основанием для обвинения меня в западопоклонничестве», – сказал он” [22].
Вновь прикрываются вот-вот только открытые архивы времен войны [23]. Правда, после шума несколько странно объяснили, что это делается, чтобы еще больше открыть ([24], об общей проблеме с архивами см. [25]).
По аналогии с Беларусью государство принялось “подчищать” университеты – из МГИМО, Высшей школы экономики увольняют самых “разговорчивых” профессоров: “На протяжении ряда лет Высшая школа экономики была флагманом среди российских вузов и по качеству обучения, и по уровню свободомыслия среди студентов и преподавателей. Этот оазис вызывал вполне понятную ненависть у ортодоксальных охранителей путинского режима. Несколько лет подряд в ток-шоу на государственных телеканалах орда мракобесов требовала уничтожить ВШЭ как “рассадник либерализма” и поставщик “предателей” в высшие органы власти. Мракобесы были услышаны. В результате масштабной идеологической и политической чистки ВШЭ покинули несколько академиков, а всего вуз за последние годы по политическим мотивом потерял 28 ведущих сотрудников и преподавателей, среди которых – редактор “Новой газеты” Кирилл Мартынов, муниципальный депутат Юлия Галямина и политолог Александо Кынев. Что же касается журнал DOXA, то руководство ВШЭ лишило его статуса студенческой организации. По данным совместного исследования портала “Проект” и журнала DOXA абсолютное большинство руководителей российских вузов тесно связаны с российской властью, с партией “Единая Россия”, а значительная часть т.н. проректоров по безопасности является выходцами из ФСБ, МВД, Минобороны или ФСИН. Именно с этим связаны репрессии по отношению к политически активным и независимо мыслящим студентам и преподавателям” [26].
Университеты не приспособлены к борьбе со студентами и профессорами, поэтому им на помощь приходят люди в погонах: “Проректоры по безопасности — это российское ноу-хау. К примеру, во Франции, США и Германии таких проректоров нет, университеты охраняют аналоги российских ЧОПов. Например, во Франции полиция не имеет права заходить в кампус университета, все проблемы решают сотрудники университетского ЧОПа, это не изменилось даже в 2015 году, когда после террористических атак в стране было введено чрезвычайное положение, приводит пример профессор французского Science Po Сергей Гуриев. Научный сотрудник Университета имени Мартина Лютера в Германии Алексей Крушельницкий отметил, что службы безопасности в немецких вузах выполняют одну функцию — охрану материальных ценностей. Преподаватель Чикагского университета Константин Сонин не удивлен, что проректоры-безопасники в России есть — так как во многих технических вузах есть доступ к государственной тайне, а «в томском политехе или МИФИ даже есть свои ядерные реакторы». Но на деле безопасники не только (а может, и не столько) заняты охраной гостайны. Минувшей зимой проректор ВШЭ по безопасности Евгений Артемов начал собирать данные студентов, участвовавших в митингах за Навального. Об этом «Проекту» и DOXA сообщила студентка Ольга, попросившая об анонимности. Декан ее факультета писала девушке, что Артемов собирает данные о задержанных студентах из московских ОВД. «Но если вы не в футболке с символикой ВШЭ, наказывать не будут», — пишет студентке декан. До этого, по словам двух студентов и одного декана, тот же Артемов собирал данные тех, кто участвует в одиночных пикетах. Артемов окончил Академию ФСБ, его полный тезка работал сотрудником этого ведомства. «Вышка» на запрос «Проекта» и DOXAответила, что не собирает персональные данные студентов, участвующих в политических акциях” [27].
Получается, что старая власть и новые поколения плохо уживаются вместе. У молодежи своя картинка действительности и свои представления о том, какая должна быть власть. И она или активно, или пассивно выражает свое несогласие.
А. Наринская пишет: “происходящее следовало бы назвать «борьбой с молодостью», но точнее будет сказать, что это «страх молодости». Возможно, молодость — это сила, которую сегодня наши власти боятся больше всего. Недавно я наткнулась на слова пресс-секретаря и вице-президента «Роснефти» Михаила Леонтьева. Кажется, он говорил это в связи с «Московским делом», но цитата эта не только не протухла, а созрела, налилась соком актуальности: «Мы столкнемся с необходимостью лишить молодежь избирательных прав, наверное, в ближайшее время. Потому что иначе мы потеряем страну. <…> Мое мнение: нынешней молодежи вообще не нужны избирательные права»” [28].
И такие высказывания очень четко характеризуют отношения власти и молодежи. И Наринская дает такое объяснение конфликтности этих отношений: “В большинстве своем молодые люди — просто в силу возраста и присущих им навыков и интересов — живут в другом мире, чем тот, где в цене стагнация. Они, ну хотя бы просто слушая мировую популярную музыку и смотря мировые популярные фильмы и сериалы, встроены ровно в тот мировой контекст, ровно в ту мировую повестку, от которой наша власть хочет изолироваться. Чужим власти у нас человека делает не политика (ну не только политика), а именно встроенность в современность. Приятие ее открытий, ее этических норм, ее повестки. Вопросы равноправия, неприемлимости насилия, экологии вполне могут волновать людей, считающих себя «вне политики». Однако уже сама эта заинтересованность делает таких людей чужими для властей предержащих. Потому что вопросы и проблемы эти (скажем, округляя) — новые. И их решение предполагает перемены” (там же).
Это отражение двух сторон власти: власть и молодежь, а также власть и информация. И то, и другое власть трактует как потенциальную опасность, которую нужно тем или иным способом “обезвредить” или “приручить”. Когда это не сделано, опасность начинает расти (см., например, [29 – 30]).
Г. Павловский вообще считает, что Путин не умеет разговаривать с молодежью: “Это видно по тому, как Путин шутит. Или когда он встречается с молодежью, его шутки, его примеры из литературы и кино, которые ни один сидящий в зале не знает, не смотрел этих фильмов. Здесь они просто в воду. Все в воду, в никуда. Стараются. А вообще это, конечно, чудовищно портит положение, атмосферу в стране. И депрессивно-репрессивная атмосфера растет. Мы еще жабры отрастили в другую эпоху в другой стране” [31].
К. Мартынов так эмоционально реагирует на случившееся с DOXA: “У людей бывают разные поводы для гордости, а мой – DOXA, мои студенты. DOXA начиналась как высоколобый проект о критике академии, они проводили конференции и спорили в стенах Высшей школы экономики с мировыми философами, а потом писали об этом еще неловкие ученические тексты. Они успели побыть свободными в России, получив главный опыт своей жизни, теперь уже навсегда. Не бойся говорить, когда страшно, ищи помощи у людей и помогай им сам. К ним, запертым в квартирах после Басманного суда, приходит взросление – теперь я буду учиться у них. Они сформулировали свои этические принципы, гораздо более крепкие и ясные, чем у старших поколений, живущих в России. Растущая военная диктатура несла студенческий проект в правозащиту: не мы выбирали для себя жизнь, которая состоит из обысков и арестов друзей. Теперь ком истории катится дальше, и есть две дороги. На одной нас всех сметет в тюрьмы, внутреннюю или внешнюю эмиграцию. На другой на место четырех арестованных редакторов DOXA встанет восемь новых” [32].
Государство хочет все ограничить, молодежь хочет все разрешить. Они как бы находятся на разных полюсах. И у каждого своя логика действий.
С. Гуриев считает, что распространение интернета ведет к падению доверия правительству: “мы взяли данные о развитии широкополосного мобильного интернета в мире с 2007 по 2018 год, сопоставили с результатами выборов и опросами, как население оценивает действия своих правительств. За десять лет проникновение 3G-сетей выросло с 4 до 75%, это дало толчок к распространению соцсетей и в итоге привело к существенному сокращению доверия к правительствам.Например, «арабская весна» — пожалуй, первый эпизод, когда соцсети повлияли на смену режима. Все началось в Тунисе с самосожжения торговца Мохаммеда Буазизи. Подобные акты были и раньше, на них мало кто обращал внимание. Однако случай с Буазизи засняли на видео, которое стало вирусным. В египетской революции важную роль сыграл сотрудник Google Ваиль Гоним — он был администратором страницы Facebook, которую использовали для координации акций протеста. Историю украинской «революции достоинства» тоже можно проследить вплоть до поста в Facebook журналиста Мустафы Найема, призвавшего выйти на Майдан. Как правило, правительства контролируют ТВ и печатные СМИ, а в соцсетях люди общаются горизонтально. Наружу выплывает информация о плохом качестве управления, коррупции, которую раньше замалчивали. И у многих открываются глаза. Например, Мартин Гурри в своей книге «Восстание общественности….» сравнивает действия Джона Кеннеди и Барака Обамы. Кеннеди совершил катастрофическую ошибку с высадкой на Кубу, но серьезных последствий не было — элита полностью контролировала распространение информации. Тогда как любое, даже небольшое упущение Обамы сразу становилось общеизвестным. Власти к такому еще не привыкли. Еще один момент — негативная информация распространяется быстрее, чем позитивная. К тому же соцсети стремятся удержать пользователей, чтобы продавать им рекламу. А для привлечения внимания нужно чаще показывать что-то возмущающее” [33].
Сегодня власть пытается управлять и интернетом. Можно оплачивать место появления новости в поисковике. Власть может обманывать массовое сознание, покупая лайки. Но так может создаваться только иллюзия поддержки, а самой поддержки это не приносит. Расклад по покупкам лайков такой: “С 2018 года накрутки лайков в социальных сетях исследует Центр стратегических коммуникаций НАТО. Один из авторов докладов центра о подобных манипуляциях Рольф Фредхейм рассказал в беседе с DW, что тоже встречал аккаунты политиков на биржах лайков. “Чаще всего это мелкие муниципальные политики. Но самые большие имена, которые мы регулярно наблюдаем – это депутаты Госдумы”, – сообщил аналитик, отказавшись уточнить, о ком именно идет речь. В целом политические деятели, скорее, редкость на таких платформах. В Центре стратегических коммуникаций НАТО их долю в покупке интернет-активности оценивают в пределах 10 процентов. “А большая часть – это так называемые инфлюенсеры, которые хотят раскрутиться в Instagram или Facebook. Другой часто встречающийся случай – начинающие компании, магазины, которые стремятся выглядеть крупнее и популярнее, чем они есть на самом деле”, – объясняет Фредхейм. Впрочем, DW обнаружила на одной из бирж лайков и другие политические аккаунты наряду с профилем Слуцкого. К примеру, профиль в VK основателя телеканала “Царьград” Константина Малофеева, выступающего за православные ценности и поддерживающего связи с европейскими ультраправыми. За каждую подписку на него платят 60 копеек” ([34], это есть и в Германии см. [35]).
Государство пытается как можно сильнее контролировать потоки информации, которые до этого стали хотя бы частично свободными. И все, кто профессионально связан с информацией, прямо и косвенно становятся объектом его интересов. Государство ощущает в информации опасную силу.
Государства хотят контролировать политическое поведение, в первую очередь молодежи. Все эти ограничения легче ввести, чем потом отменить. Власть привыкает к молчанию, которое ей намного удобнее, чем говорение. Молчание не надо контролировать, или контролировать только разово, а говорение требует постоянной работы. Но ограничения – это всегда временная мера, поскольку мир движется вперед.
Литература
Запрошуємо на презентацію українською мовою та розіграш сигнальних примірників посібника "Мобільна журналістика" журналіста Бйорна Сташена.
Подія відбудеться о 15:00 15 липня на Фейсбук сторінці Академії української преси за підтримки Фонду Фрідріха Науманна за Свободу.
"Теперішній час дає можливість для революційних змін. На наших очах відбувається перехід від тележурналістики, яку можуть дозволити собі тільки великі компанії (через витратність телевиробництва), до індивідуальних виробників рухомого контенту, - вважає професор, доктор наук Валерій Іванов. - Це стало можливим через кардинальне покращення знімальної техніки, коли камери багатьох телефонів мають кращу якість, ніж професійна телевізійна техніка. При цьому зросли і монтажні можливості нової техніки. Це перетворює журналіста з власне тільки репортера, на також монтажера, звукоінженера, оператора".
Книжка «Мобільна журналістика» Бйорна Сташена присвячена практичним проблемам переходу традиційної журналістики до використання новітнього
обладнання та новітніх застосунків у теле- та радіожурналістиці.
Книжка буде корисна як практичним журналістам, так і тим, хто тільки приходить в професію.
Gefördert durсh die Bundesrepublik Deutschland
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Георгий ПОЧЕПЦОВ, rezonans.kz
Коммуникация – это человеческое измерение, которое может вступать в борьбу за тот или иной порядок в физическом мире. С одной стороны, военные парады и демонстрации призваны усилить властную организацию физического мира, когда все, включая детей надевают военные гимнастерки. Но отсюда же идут и трансформации физического мира, начиная с протестных движений и цветных революций. Они тоже имеют важный информационный компонент, без которого ничего бы не было. Можно сказать, что мозги меняются медленно, но верно…
Кстати, и первые действия Путина на своем посту включают и захват НТВ как информационный способ управления страной. Е. Киселев вспоминает: “А начало было положено тогда, в 2001 году. Напомню еще раз: самые первое событие, которые произошло в первый рабочий день Владимира Владимировича Путина на посту президента России 11 мая 2000 года, после инаугурации и последующих праздников — это был налет на штаб-квартиру «Медиа-Моста» в Большом Палашевском переулке. Это было знаковое событие, обозначавшее вектор политического движения режима на последующие 20 лет” [1].
Если есть инструментарий, а информационный инструментарий весьма важен, то власть всегда будет пытаться найти способ управления им. Конечно. он может быть прямым или косвенным, но его всегда ищут.
И еще более подробно о том, в чем же провинилось НТВ. Первым стоят подрывы домой, из-за раскрытия тайны которых, как помним, была наказан потом А. Литвиненко. Е. Киселев вспоминает: “Собственно, вслух там вывод сделан не был, но в воздухе повис вопрос: а не ФСБшники ли имели прямое отношение к несостоявшемуся взрыву? И взрыв не произошел только потому, что их схватили за руку. А история про учения возникла исключительно из-за того, что там отовсюду торчали ФСБшные уши. А ведь буквально после эфира на НТВ позвонил покойный Михаил Юрьевич Лесин и сказал: «А вот это, ребята, вам с рук не сойдет. Вот этого вам, ребята, не простят никогда». Это одна из причин, за что НТВ было наказано. Другая причина — это несколько программ «Куклы». В частности, культовая программа про Крошку Цахеса. Программа «Куклы» всегда была основана на каком-то литературном материале. Был один выпуск, посвященный становлению Владимира Владимировича Путина как кандидата в президенты. История эта была рассказана в виде фантазии на тему сказки Гофмана про злобного карлика Крошку Цахеса. Мне рассказывали очень надежные источники, что Владимир Владимирович в тот вечер, что называется, бегал по потолку и громко кричал, что он этого Гусинского сгноит в камере с туберкулезниками. Причем гнев Владимира Владимировича был направлен не на авторов программы, а на хозяина канала, потому что он, по-моему, и тогда, и до сих пор искренне считает, что журналисты — марионетки в руках владельцев средств массовой информации. Поэтому разбираться надо с владельцами, а не с журналистами” (там же).
Если взять на вооружение модель Гуриева, именуемую “информационной автократией”, то Путин и должен был управлять, создавая правильные представления в умах у граждан. Информационному монополизму трудно что-то противопоставить. Но как показывает опыт СССР даже зарубежные голоса или анекдоты вполне успешно разрушали эту монополию на истину.
Советская система с неизбежностью возникает вновь и вновь на постсоветском пространстве. Главной причиной этого является то, что она более удобна для власти. Она старается не допустить конкурента. И это предопределяет все ее шаги. Ее идеал – несменяемость власти. Но достичь этого невозможно без нарушения закона. И когда на пути стоят альтернативные медиа, чего не было в Союзе, от них первыми пытаются избавиться.
Это говорит о наличии “силы”, уровня которой нет в демократических государствах. А как гласит пословица – сила есть, ума не надо…Тоталитарные и авторитарные государства активно этим пользуются. Если “сила” не используется, она, условно говоря, исчезает, поскольку ее перестают опасаться.
Вот “параллельные” воспоминания А. Венедиктова о начале правления В. Путина[2]:
- "Война с медиахолдингом «Мост» началась сразу после прихода Путина к власти. Я имею в виду государство. Путин пришел в мае, а 3 июня был арестован Гусинский. 2000-го года. У людей путаются даты. Прошло 10 месяцев и только в апреле 2001 года, год практически прошел, было разгромлено НТВ. Здесь было несколько вещей, которые надо понимать. Я разговаривал на эту тему с Путиным. Это был август 2000 года. Знаменитый разговор 2,5 часовой. Для меня знаменитый тем, что я тогда уже убедился, что молодой президент Владимир Путин понимает медиа как инструмент. Он абсолютно не готов воспринимать то, что я ему говорил, как институт общества. Со всеми противоречиями, отражение, зеркало, эхо. Вот он был уверен, что медиа это инструмент для решения проблем. Если инструмент в хороших руках и хороший инструмент – отлично. Если инструмент в плохих руках или плохой инструмент – значит, его надо либо сломать, либо вырвать из плохих рук. И все 20 лет после этого лишь доказывали то, что я тогда понял правильно. У меня другое подтверждение, давно с ним разговаривал и Владимир Познер. У него тоже сложилось отдельно от меня такое же впечатление. Это такое видение медиа как инструментария – оно сейчас в обществе превалирует. А вы чьих будете? Это неправильно. Конечно, элемент этого есть. Конечно, если «Эхо Москвы» отражает взгляды городского образованного населения, потому что наша аудитория такая, ну конечно, и смысл в том, что медиа должны быть разные. Они должны быть с разными редакционными политиками, должны быть в руках разных собственников. Они должны быть разные. Тогда люди сами, на первое место выходит слушатель, и он сам выбирает, что ему потреблять. Будьте более талантливы, чем те и вот тогда получится";
- "когда Владимир Путин пришел президентом, что он сделал – он практически национализировал НТВ и ОРТ. Он вырвал эти большие машины из рук частных собственников – Березовского и Гусинского и практически их национализировал. Потому что он считал, что они могут сломать, он был произведением, в том числе лояльных медиа ОРТ и ВГТРК, его президентство первое, которые его избрали. Он это очень хорошо понимал. И это сделал. Поэтому для меня было очевидно, что сохранить прежнее НТВ, это была моя позиция на встречах с Гусинским и Малашенко, с Киселевым. Сохранить прежнее НТВ будет невозможно. Итак, ребята, или вы идете на редакционные компромиссы, ну вот они выбрали такое. Хотя у них были разные точки зрения, надо признать. Сразу отвечу на вопрос: а что «Эхо Москвы». «Эхо Москвы» не представляло и не представляет электоральной угрозы. Никогда. «Эхо Москвы» в глазах Путина было тогда совсем небольшим радио, которое не угроза. Там было еще много всего, но вот это была не угроза. Поэтому разговоры о редакционной политике не стояли и не стоят";
- "параллельно возникла другая среда – Интернет. И в принципе те самые люди, о которых мы сейчас говорим, а я всегда говорю в первую очередь об аудитории, о потребителях, а не владельцах или журналистах. Они могут выбирать. И в Интернете пока, во всяком случае, достаточно свободно и мы видим, недавно была такая встреча политологов кремлевских. Мне рассказывали люди, что представители администрации президента показывали, насколько интернет-среда целиком стала более влиятельна, чем телевидение в электоральном процессе. Пополам сейчас: 44 на 42. А было в предыдущем цикле 60 на 40, на 35. То есть это конкурентная среда. Почему власть так озаботилась контролем за Интернетом. И манипуляцией через Интернет. Потому что это действительно конкурентная среда традиционным СМИ. Это правда. И это анархия, но в данном случае я сторонник анархии, чем такого железобетонного орднунга. Свобода слова важнее, чем несвобода".
Тут можно возразить, что свобода слова требует более сложного интеллектуального, в первую очередь, управления массовым сознанием. В случае “несвободы” это управление облегчается, поскольку можно запретить любую альтернативную мысль. И тогда просто не с чем бороться – все радует глаза и уши.
Кстати, и у Г. Павловского, которого связывают с созданием путинского государства, можно найти воспоминания на тему медиа. Самого Павловского привязывают и к эпохе восхваления Путина. И. Петровская вспоминает: “Я прекрасно помню ту программу «Реальная политика», которую на НТВ вел Глеб Павловский. Как мне кажется, именно он ввел по отношению к Путину эту риторику безудержного восхваления, восхищения. То, что сегодня демонстрирует Киселев. Там о нем тоже, кстати, идет речь, потому что когда идет речь о пропаганде и тоже об этой придуманной методике Павловского: как можно использовать пропаганду по продвижению образа вождя. И заканчивается программой «Реальная политика» — как он это всё делал тогда, практически взахлеб. Человек, который вообще, в его изложении, не имеет никаких недостатков и никакой критике не подлежит. И в этом стиле в дальнейшем стали работать все остальные. Я думаю, это сыграло очень дурную, негативную роль в формировании вообще вот этого курса на пропаганду и на бесконечное восхваление. Я помню, у нас был разговор с Михаилом Юрьевичем Лесиным, который был в то время министром (условно) печати — Министерство по коммуникациям (это был год какой, не помню — 2003, например), когда ему задали вопрос: «Вам не кажется, что Путина слишком много? Там недавно был сюжет на 13 минут в программе «Время»». И он (а он ведь был умный человек, между прочим, и тоже циничный) нам сказал: «Нет, вы не понимаете. Путин — это всегда хорошая новость. Это всегда рейтинг». Вот эти люди это сделали. И начало этого безудержного культа — вот оттуда все истоки” [3].
Россия, обладая ядерным оружием, все время пытается занять соответствующее место в мировой иерархии. Однако Запад с такой же настойчивостью убирает Россию из списка врагов, поскольку ее экономика не соответствует месту, за которое она борется. Россию как главного врага сменил Китай, на который сегодня нацелены все интересы.
Теперь вдобавок в России настал трудный период не только вне страны, но и внутри ее. Не удержав рамки информационного управления, как и Беларуси, России пришлось включить разные варианты репрессивного управления: от иноагентов до физических арестов. Но протестность все равно находит свои коммуникации, поскольку в официальные им хода нет.
Г. Павловский так объясняет ужесточение репрессивного инструментария: «Может быть, где-то действовал более авторитарно, а в каких-то случаях — как он умеет, хорошо умеет — отступал бы незаметно. Но он так больше не может. Он почему-то опасается — это уже вопрос к психологам и психиатрам — за свою безопасность. Он перестал бояться за безопасность системы. Он стал проблемой. Он превратился в такой системный баг этой системы. Так что здесь много составляющих» [4].
Сюда можно добавить и тот факт, что многие протестные явления, стали вписываться в модель победы медиа над властью, хотя на самом деле это не так. Например, желтые жилеты в Франции имели более сильные оффлайновые связи, чем онлайновые. То есть роль интернета преувеличена.
Об арабской весне исследователи пишут, что это было не единое движение, а дискретные восстания, которые были локальными протестами против локальных режимов [5]. Арабский мир на самом деле это разных 22 государства с разными нациями и разными идентичностями.
Госдепартамент времен Х. Клинтон тогда взял на вооружение теорию, что интернет дает голос тем, кого власть придерживает. Это была идея А. Росса, которого представляли как “техгуру” госдепартамента. Получив голос, оппозиционные движения обретут новую силу. Потом он, отойдя от политики, издал книгу о индустрии будущего [6]. И как-то пропал с того уровня, на котором ему внимали, хотя по миру ездит, рассказывая, как создать новую Силиконовую долину. Но все рассказы о чужих инновациях, как представляется, устаревают очень быстро.
В книге он вспоминает и свой украинский опыт: “за годы работы в Государственном департаменте у меня сложилась своя личная история взаимоотношений с Украиной. Мой прадед, родившийся в Киеве, присоединился к партии анархистов, когда она представляла собой серьезную политическую силу в стране, а затем нашел убежище от российской царской полиции в США. Украинскому хакерскому сообществу очень нравилась эта история. Нравилось им и то, как мы с коллегами по Государственному департаменту «обмениваемся любезностями» с правительством Путина в России и пророссийскими политиками на Украине. После начала протестов мне был запрещен въезд на Украину. Один пророссийский парламентарий оправдывал мое выдворение из страны тем, что я был «лучшим в мире специалистом по организации революций через социальные сети». Слышать такие слова, пусть и не имеющие под собой серьезного основания, было довольно лестно” [7].
И еще об Украине: “19 февраля 2014 года, на следующий день после начала протестов в Киеве, американец украинского происхождения и создатель WhatsApp Ян Кум подписал в Кремниевой долине сделку на 19 млрд долларов о продаже своей компании в пользу Facebook. Для Украины та же сумма в 19 миллиардов могла бы полностью решить проблемы погашения краткосрочных облигаций, долгов и неоплаченных счетов за поставки газа. Тот факт, что бюджеты страны могут быть сопоставимы со стоимостью приложения для отправки мобильных сообщений, созданного эмигрантом из Украины, наглядно показывает, насколько большим потенциалом обладает Украина и насколько плохо он реализовывался при прежнем правительстве, созданном по российскому образцу. Кум, родившийся в деревне неподалеку от Киева, эмигрировал из политически нестабильной Украины еще подростком, и его яркий ум, который мог бы помочь в развитии его родине, начал служить другой стране.
Аналогичный выбор в самом начале XX века сделал мой прадед, родившийся в Киеве. Разочаровавшись в авторитарном правлении, он стал анархистом и из-за этого был вынужден впоследствии покинуть страну. Со временем он пробился в Чикаго и именно там, а не на своей родине осел и открыл небольшой бизнес. За последние 100 лет многие люди, так же как мой прадед или Кум, отчаянно хотели покинуть Украину – и другие страны, которые не поддержали их, а, напротив, старались посильнее придушить” (там же).
Последние слова его книги таковы: “когда лидеры стран задаются вопросом, как они могут подготовить свои общества к работе в отраслях будущего, им нужно прежде всего понять: необходимо открыться и сопротивляться стремлению к чрезмерному контролю. XXI век – неподходящее время для того, чтобы быть фанатиком контроля; будущий рост могут обеспечить только люди, наделенные правами”.
И это одновременно ответ вопрос, правильным ли путем идет Россия, резко усиливая свой репрессивный инструментарий в последнее время.
Получается, что интерес и силу для протестов представляют менее контролируемые со стороны государства информационные потоки. Они могут выступать как создателем новой идентичности, так и координатором действий.
М. Кастельс написал большую книгу о протестных движениях времен Интернета, включая американский вариант “Оккупируй Уолл Стрит”. Он акцентирует в своих анализах протестов в разных странах роль Интернета. Например, о Тунисе он пишет, что на начало 2011 года 20% интернет пользователей были в Фейсбуке, этот процент в два раза больше, чем в Марокко, в три раза больше, чем в Египте, в пять раз больше, чем в Алжире или Ливии, и в двадцать раз больше, чем в Йемене [8].
Фейсбук усиливает, говорят анализы. Если даже малая доза последователей Трампа воспримет его выступление как призыв к насилию, это повлияет сильнее на них, чем на обычных пользователей [9].
Кстати, в этой же области лежит и опасность фейков. Они заполонили информационное пространство с приходом интернета. Но в принципе они были и в прошлом. А. Бабицкий говорит: “В истории Европы было много фейков, которые приводили к довольно кровавым последствиям: например, регулярно воспроизводящаяся информация о том, что чуму вызывают евреи, гугеноты или, наоборот, католики, приводила к тому, что евреев, гугенотов и католиков резали. И это был повторяющийся в течение столетий фейк. Сейчас я читаю очень много фейков, но ни один из них не связывает коронавирус с евреями, гугенотами или, например, узбеками. Единственный человек в моей ленте, который говорит чушь о возможности синтеза коронавируса, – это директор Курчатовского института Михаил Ковальчук. То есть наблюдается моральный прогресс: тысячи людей, которые распространяют тотальную чушь про этот вирус, тем не менее, уже поднялись на такую степень анализа информации, что они по крайней мере согласились, что вирус имеет природное происхождение. Поэтому, когда я вижу эти фейки, я думаю: «Ну слава Богу, хотя бы не гугеноты»” [10]
И. Бер предупреждает, что опровергнуть можно только малую часть: “Тут нельзя говорить о результатах. Просто мы внутри этого процесса, но мы достигаем сотен людей, ну может, несколько тысяч, а их миллионы. Должно произойти всеобщее осознание проблемы. Дальше должно тотализироваться преподавание медиаграмотности на всех уровнях, начиная от детского сада. Вот тогда, может быть, через сколько-то лет при повторении похожей ситуации, — а она будет так или иначе повторяться не обязательно с эпидемией, а с какими-то мировыми кризисами и проблемами — будет больше голосов, которые будут стараться глушить откровенную конспирологию, бред, и люди не будут так явно репостить совсем уж легко проверяемые и опровергаемые фейки. Это игра в долгую. Ничего так быстро работать не может” [11].
Однако сегодняшние военные победы могут начинаться именно так, поэтому фейк мы вполне можем записать в гибридное оружие современности. И очень опасное оружие, поскольку оно работает напрямую с массовым сознанием.
Есть еще более ранний пример фейка. В древнем Риме в 31 г. до н.э. начала кампанию против своего политического врага Марка Антония [12]. Его первые варианты твитов были размещены на монетах. Они утверждали, что он бабник и пьяница, который не годится для продвижения. Все это сработало, и Октавиан, а не Антоний стал первым римским императором, приняв имя Августа Цезаря.
Современные исследователи видят ситуацию так: “Чтобы победить в информационной войне, Октавиан должен был обратить свои слабости в сильные стороны. Внутреннее недовольство разрушением традиционных римских ценностей из-за культурного наступления из колоний уже созревало. Октавиан знал, что он сможет убедить публику, что стоит за все римское и традиционное, а Антоний представляет все иностранное, варварское и непросвещенное. Тем самым он попадал мощную политическую поддержку. Римские республиканцы никогда не попались бы на эту риторику, поскольку понимали, что за ней стоит – фейковые новости. В конце концов они стали за Октавиана не потому, что верили ему больше, чем Антонию, а потому, что видели в нем меньшее из двух зол” ([13], см. также [14 – 15]).
Отголоском всего этого является статуя Октавиана, установленная в Петербурге, в которой публика увидела сходство с В. Путиным [16].
Война всегда раньше проигрывается в мозгах, и лишь потом на улице, поскольку людей на улицу еще надо вывести. П. Усов считает, что вытеснив протесты с улицы, власти Беларуси стали бороться с мозгами, с любым проявлением инакомыслия: «Безусловно, власть будет использовать различные способы подавления не только протестов, но и вообще проявления любой альтернативной позиции, инакомыслия. Конечно же, в стране не дойдет до тотальный репрессий в виде террора, направленного на физическое устранение слоев населения, которые мыслят отлично от тех, в чьих руках сегодня власть. Но надо признать, что все механизмы, которые власть имела в наличии для того, чтобы подавить протесты и противостояние, были запущены. Сейчас мы видим чистки в коллективах учреждений, на производствах, в университетах, больницах и поликлиниках. Показательные чистки для того, чтобы запугать всех. По моим расчетам, для перехода в состояние полного контроля власти достаточно социально уничтожить порядка ста тысяч человек — уволить, оставить без доступа к источникам получения дохода, внести в черный список, регулярно преследовать, вызывать на общественный суд и общественное порицание за недостойное политическое и социальное поведение и недостойную гражданскую позицию. Это позволит, кроме силового воздействия в виде арестов и штрафов, использовать общественную изоляцию, что не менее травматично, и сильно влияет на пассивную часть общества» [17].
И еще: «в конечном итоге пассионарный слой — 100-150.000 человек — должны или сесть, или покинуть Беларусь, или остаться без источников к существованию». «Это приведет к очень глубокой социально-экономической деградации страны, ведь это пассионарии не только в плане политическом. Это цивилизационное ядро белорусского общества, безусловно, выдавливание такого ядра доведет страну до общей деградации, до примитивизации сознания, ожиданий, желаний. Массы будут принуждены молчаливо соглашаться с новым общественным устройством и с тем давлением, которое будет оказывать система на общество. Пассивная часть останется ресурсом, из которого будут выкачиваться средства для поддержания силовой системы, для того, чтобы Лукашенко мог дальше удерживаться при власти. Системным же оформлением того, что происходит, станет установление военного типа правления — военный образ жизни, военная атрибутика должны стать обычным элементом белорусской повседневности, чтобы держать уровень страха в обществе постоянно высоким. Это вполне логично, ведь как только террор ослабевает — придут новые протесты. Но террором можно запугать народ, но не вернуть легитимность. Даже пассивному большинству сейчас ясно, что власть в стране удерживается исключительно силой» (там же).
Все это известная теория, что движущей силой истории является активное меньшинство. А пассивное большинство уже последует за ним или за другим победителем.
Современные государства имеют возможность строить мощные воздушные замки, эксплуатируя либо величие, либо страхи. И то, и другое активно работало в случае СССР. Россия добавила страхи, войдя в репрессивную политику, которая совпала во времени с возвращением Навального. Вот один примеров запугивания, чтобы человек не шел на протестный митинг: “25-летнего Романа М., музыканта из Иркутска (фамилию свою он попросил не называть), 21 апреля днем остановил на остановке неизвестный в гражданском и пообещал “переломать пальцы на руках, если появишься на митинге”. – Это произошло примерно в 15 часов, то есть за 3–4 часа до митинга. Этот сотрудник толком не представился, поэтому я не знаю, откуда он – эшник (отдел “Э”, отдел по борьбе с экстремизмом МВД) или эфэсбэшник, но факт – он знал мое имя, адрес, место работы (возле нее и нашел меня) и что я музыкант, играю на скрипке. Поэтому, видимо, и угроза такая “переломать пальцы” [18].
Каждая страна создает свои координаты мира, в котором живет, делая одни события (и людей) более главными, чем другие. И эта модель мира получается у нее другой, чем в других странах.
Советский Союз удерживал свою точку отсчета истории в 1917 году. А в наше время Путин идет на выставку, посвященную 400-летию династии Романовых [19]. После перестройки эти модели мира стали активно расходиться, что раздражает власти России. Например, на празднование 9 мая 2021 года в Москву приехал только президент Таджикистана.
А. Архангельский объясняет падение статуса победы 1945 необходимостью нового языка для рассказа о нем новым поколениям: “сегодня наши знания о войне несравнимо шире, чем у всех предыдущих поколений, вместе взятых. Цифровой мир оживил картину войны, не в метафорическом смысле, а буквально. Современность протянула руку помощи прошлому. Но все эти новые возможности никак не отразились на официальном уровне, даже стилистически. Принятый у нас в обиходе язык разговора о Победе – велеречивый и казенный – не изменился примерно с 1970-х, брежневских годов. Все эти плакаты и речёвки, которые повторяются каждый год 9 мая, словно бы игнорируют современность. Или вот язык нового патриотического кино: это уже другая крайность – шапкозакидательство, бравада, игра в “Зарницу”; однако и это не вызывает чувств (в прокате большинство из этих лент не окупаются). Отчего разговор о главном событии ХХ века не соответствует масштабу самого события?..
Язык разговора о подвиге нуждается в постоянном апгрейде; для этого нужен “личный вход”, позволяющий уточнять, углублять и расширять наше знание о войне. А главное – такой разговор возможен только в свободной атмосфере. Всякая личная инициатива в этой области наталкивается сегодня на множество запретов, явных и скрытых; от новых законодательных, в том числе и на просветительскую деятельность, до очередного засекречивания архивов. Даже акция “Бессмертный полк”, поначалу народная инициатива, придуманная томскими журналистами, обросла, как водится, бюрократическими путами. В таких условиях невозможно говорить об исследовательском энтузиазме или творческом подходе” [20].
И более обобщающая характеристика такого внимания к прошлому: “Мировоззрение путинской России эсхатологично, и это специфическая эсхатология. Главное событие мировой истории не грядет, оно уже случилось. Мы (то есть вот именно мы, нынешняя Россия, символом которой является наш великий президент) победили фашизм. Все уже было, и это «все» дает нам право лезть в чужие дела и учить современный мир, как правильно жить. Смысл и оправдание путинской России — в прошлом, в войне, которая давно кончилась, именно поэтому вокруг нее натужно строят религиозный культ (уже без «псевдо», это настоящая религия войны). А если твой смысл в прошлом — будущего нет, оно избыточно, его не описать, единственное возможное описание сводится к мерзкой формуле «можем повторить». Война оказывается логичным завершением мифа о России как осажденной крепости, место будущего занимает повторяющееся прошлое, да еще и подается эта прошедшая-грядущая война как веселая прогулка. Что нам ничтожные враги, когда у нас — лучший в мире президент. И ракеты. При Сталине великом колошматили мы жалких европейцев, и при Путине великом без проблем расколошматим. Для того и живем. Беда не в форме, в которую детишек одевают, а в мыслях, которые за этой формой спрятаны” [21].
Правители говорят на своем языка, который все более становится менее понятным молодежи. В целом странным выглядит и список “властителей дум”, возглавляемый Малаховым: “За ним следуют Константин Хабенский и Максим Галкин. Замыкают пятерку медийных личностей, к мнению которых прислушиваются россияне, Владимир Соловьев и Дмитрий Нагиев. В десятке наиболее авторитетных россиян также Никита Михалков, Иван Ургант, Александр Гордон, Юрий Дудь и Ксения Собчак” ([22], см. также [23]).
Все же, как видим, мир развлекательности преобладает над миром информации. Их еще назвали почему-то блогерами: “Исследовательский холдинг Ромир на основе данных Romir Consumer Scan Panel и медиапанели Single Source Panel провел исследование мнения россиян по вопросу доверия инфлюенсерам: блогерам, музыкальным исполнителям, актерам, телеведущим, спортсменам и другим лидерам общественного мнения” [24].
Чем хуже живет население, тем больше надо платить пропагандистам, которые рассказывают, как все хорошо, надо только посмотреть вокруг. Скандал с заработками пропагандистов RT М. Симоньян привлек внимание многих: “по данным ФБК, заработок сотрудницы RT Екатерины Винокуровой за год составил 4,5 миллиона рублей год или почти 370 тысяч рублей в месяц. Примерно также оценивается труд Леси Рябцевой, в прошлом личной помощницы главреда радиостанции «Эхо Москвы» Алексея Венедиктова. Дальше – только вверх. Блогер Станислав Яковлев (позиционирует себя как Ортега) – 5 млн рублей в год (420 тысяч в месяц). Еще одному блогеру и колумнисту RTМаксиму Кононенко в месяц набегает по 540 тысяч рублей. У бывшего волонтера московского штаба Навального Виталий Серуканов ежемесячно выходит по 754 тысячи рублей. На зарплате в RT состоит и сын пресс-секретаря Роснефти Михаила Леонтьева – Дмитрий, которому платят 444 тысячи рублей в месяц за участие в ток-шоу телеканала «Прекрасная Россия бу-бу-бу». Как указывается для сравнения в расследовании, зарплата учителя русского языка и литературы первой категории в сельской школе в омской области – 16 тысяч рублей. А федеральный размер прожиточного минимума пенсионера в 2021 году составит 10 022 рубля” [25].
К. Калачев, политолог, комментирует эту ситуация так: “Пропаганда – дело дорогое. Поэтому не случайно, что в нее идут люди, готовые пуститься во все тяжкие, отказаться от любой рефлексии и говорить ровно то, что от них ждет заказчик или вышестоящее начальство. Ультра-патриотизм у нас действительно очень неплохо оплачивается и фактически стал профессией. А профессиональные патриоты за малые деньги работать не будут. Важно и то, что эта работа должна быть привлекательной для остальных. Для рекрутирования новых кадров нужно, чтобы гонорары, зарплаты были на том уровне, который заставляет остальных завидовать и желать попасть в отряд пропагандистов. При этом журналисты, которые не способны работать в полутонах и изначально делят всех на своих и чужих, больше отталкивают, нежели привлекают. Но, видимо, власть получает от них то, что заказывает” (там же).
Социолог и публицист И. Яковенко в интервью назвал RT «особой структурой в системе российских информационных войск». По его словам, туда в последнее время привлекают людей, которые некогда сотрудничали с демократическими независимыми СМИ, выступая с антикремлевских позиций и критикуя власть. «Это Леся Рябцева, Антон Красовский, Екатерина Винокурова и другие, – добавил он. – Все они раньше были как бы «на другой стороне», а потом по разным причинам перешли в пропутинские ряды. Среди них принято так оголтело нападать на оппозицию, лидеров протеста и защищать Путина с перекошенными лицами, что даже старожилы федеральных телеканалов могут тут отойти в сторонку. Если говорить о каком-то медийном, журналистском потенциале этих персон, то его там нет просто совсем. Это скорее комедийные фигуры, многие из которых прославились исключительно своей патологической глупостью, растиражированной публично. И вот сейчас эти жалкие, вызывающие презрение люди получают совершено несусветные деньги. Такие у власти сегодня ставки за предательство и подлость. Что при этом чувствуют и как выживают учителя и медсестры, получающие сущие гроши, Кремль абсолютно не заботит. На самом деле путинский режим помимо олигархов, которые владеют 90 процентами национального богатства, щедро финансово поддерживает две основные структуры – силовиков и информационную обслугу. Это то главное, на чем держится режим. Больше не на чем” (там же).
В результате они создают пропагандистский вариант “Голубого огонька”. Они сами выступают и сами себя хвалят. При этом соседние страны отказываются от RT как пропагандистской структуры. RT в ответ обвиняет всех в цензуре [26 – 28]. При этом те же журналисты тут же запускают новое издание [29 – 30].
Сегодняшние информационные возможности могут все сводить к борьбе за свободу слова, поскольку никто, как в России, не может объявить их “экстремистами” или “иноагентом”.
М. Трудолюбов описывает российскую ситуацию так: “Граждане России сегодня живут одновременно и в закрытом, и в открытом обществе. Благодаря независимым СМИ, социальным медиа, особенно ютьюбу, у них есть доступ к широкому набору точек зрения альтернативных официальным. Разрешены высокоинтеллектуальные виды деятельности, в сфере культуры возможен значительный плюрализм, можно слушать лекции университетов всего мира, публиковаться за границей и на родине, можно купить в любом книжном новый роман Владимира Сорокина, который в СССР, если бы и появился, то только в самиздате. В России даже есть разнообразные легальные политические партии, которые, впрочем, действуют единым фронтом — примерно так, как легальные партии ГДР действовали в рамках Национального фронта. Спецслужбы прибегают к старым технологиям переподчинения. Любые созданные снизу организации снова рассматриваются как угрозы. И снова речь идет не только о применении силы, но и о психологическом давлении, лишении доходов и подрыве репутаций. И снова интеллектуалов и лидеров общественного мнения власти стремятся, скорее, поставить себе на службу, чем уничтожить. А те, кто отказываются, уезжают (впрочем далеко не все)” [31].
Мы долгое время жили в системе, где информация считалась синонимом пропаганды. Живя якобы в информационном мире, мы жили в мире пропагандистском.
Советская модель сегодня повторяется: когда ты увеличиваешь негатив о врагах, тебе кажется, что это одновременно позитив о тебе. Чем больше негатива о нем, тем больше позитива о себе. Враг должен быть жалок, чтобы ты был сильнее.
Советская модель требовала издавать для Запада красивые иллюстрированные журнальчики, а для внутреннего потребителя можно было и на газетной бумаге. Сегодня с точки зрения бумаги ситуация выровнялась. Зато по содержанию неправда поднялась на новый уровень, поскольку теперь она может быть анонимной и часто трудно схватить кого-то за руку.
В принципе складывается впечатление, что в мире закончилась “правда” как продукт или она никому не интересна. Но “правда” умирает первой, когда за нее начинают бороться спецы пропаганды, поскольку для них ложью является то, что не соответствует их представлениям. В истории СССР и постсоветского пространства правда умирала несколько, а потом возвращалась на некоторый срок, как это случилось в перестройку.
Литература