Георгий Почепцов
Мир рациональный, созданный со времен просвещения, постепенно меняется на мир эмоциональный. В прошлом основными были информационные потоки, сегодня их место заняли потоки виртуальные, где наряду с информацией присутствует и развлекательность, причем чаще всего она занимает доминирующие позиции. Частично это связано с приходом "эмоционального капитализма", который активно эксплуатирует ради своей пользы более тонкие методы воздействия на человека, в том числе связанные с "эмоциональными кнопками" в нашем сознании.
Развлекательность удерживает нас у экрана, что с каждым годом становится все важнее в процессах получения нового. Большие объемы информации вокруг нас делают незаметными миллионы сообщений, которые проходят мимо, не получая читателей/зрителей. Теперь работающей становится не просто информации, а информации в сочетании с механизмами привлечения внимания.
Если в прошлом для получения влияния требовалась просто информация, то сегодня мы работаем по другой формуле:
ИНФОРМАЦИЯ + ВНИМАНИЕ = ВЛИЯНИЕ
Добавьте сюда и то, что мир насыщен как истинной, так и фейковой информацией. И теперь требуются дополнительные усилия, чтобы отделить зерна от плевел. Каждый разумный человек сегодня должен одновременно думать и о том, кто это сказал/написал, и в каком источнике это появилось. Все это позволяет оценивать любой сообщение на "фейковость". Это результат того, что объемы фейковой информации многократно возросли, теперь с ней сталкивается каждый.
В прошлом мы делали как бы то же самое, но для того чтобы определить лучших журналистов, настоящих лидеров общественного мнения, ради которых мы и покупали те или иные газеты. И это говорит о варианте противоположного типа поиска. Если раньше мы искали "сливки", чтобы насладиться их чтением, то сегодня мы ищем "отбросы", то есть фейки, чтобы в них не вникать. В прошлом мы искали лучший вариант текста для чтения, сегодня мы ищем худший вариант текста, чтобы ненароком его не прочитать.
Можно свести эти процессы работы с информацией в таком виде:
ЧТЕНИЕ ПРОШЛОЕ: отсеиваем, чтобы вычленить для чтения
ЧТЕНИЕ СЕГОДНЯШНЕЕ: отсеиваем, чтобы вычленить то, что не читать
Все это результат влияния на информационные потоки таких двух факторов:
- множественность потоков информации, что частично связано с появлением соцсетей,
- отсутствие фильтра достоверности у новых вариантов информационных потоков.
Мы меняемся, но в определенных аспектах это не к счастью, а к сожалению, поскольку присутствуют явные элементы деградации человечества, в то время как технологии ведут его вперед. И эти новые высоты больше бы подходили людям недавнего прошлого, чем нашим современникам.
Коэффициент интеллектуальности человека ежегодно падает, как и число выдаваемых патентов на новые изобретения. Уровень преподавания в университетах не особенно растет, если не сказать хуже. Преподают люди прошлой формации, их учили хорошо, но студентами становятся люди новой формации, для которых учеба не стоит на первом месте. Сегодня и диплом можно купить, если очень надо, а чаще он вообще не нужен.
Кардинальные изменения несут следующие поколения. Дети стали читать меньше. Проделанное исследование дало такие результаты. В случае западного ребенка они получили наименьшее число детей, которые наслаждаются чтением, с 2013 года. На сегодня эта цифра составляет 53% [1]. Треть детей вообще не находят того, чтобы их заинтересовало. Хорошими читателями являются 47% мальчиков и 60% девочек.
Но это одновременно говорит о том, что он получают свои "виртуальные витамины", дающие эмоциональную "встряску", другими путями. И первым кандидатом являются несомненно кино и телесериалы. То есть было бы хорошо, если бы это была не просто потеря чтения, а переключение на другие возможности получения информации.
Д. Быков еще более категоричен, когда говорит такое: "читать, тянуться к печатному слову, любить книгу – это же не для всех, понимаете? Это такая же наивность, как думать, что каждый может выучиться играть на фортепиано. Может, конечно, но это не все будут делать одинаково хорошо. Также и с литературой: понимаете, чтение книги серьезной – это акт эмпатии, сопереживания, внимания, это требует таланта. Это не для всех удовольствие. «Давайте всех заставим читать». Да не надо совершенно всем читать – нам больше достанется. Такой несколько советский, очень трогательный и мне, кстати, нравящийся подход: что всеобщее среднее образование должно приводить к тому, что все будут овладевать богатствами книжной культуры. Не все!" [2].
Социология чтения дает неутешительные данные по Украине - 57%, то есть большинство граждан сегодня практически не читает книг [3 - 4]. Более ранние исследования давали такую картину: "42% опрошенных украинцев рассказали, что за прошедший год не прочли ни одной книги объемом более 100 страниц. В России таких - 46%, в Великобритании - 34%, а в США - всего 19%. [...] На вопрос, почему вы не читаете, украинцы отвечают: проблема не в доступе к книгам, а в отсутствии необходимости их читать. Многих от книги отвлекает работа, семья, интернет. А некоторые жалуются на нехватку интересных книг. При этом почти 12% опрошенных сказали, что вообще не читают никаких текстов - не только книг, но и газет, журналов или новостей в интернете" ([5], см. также [6 - 7]).
Как видим, у нас меняется все, если не сказать сильнее - рушится. Цифровой мир принес множество разрушений, его "бомбардировки" прошли по многим аспектам нашей жизни и ее институтам
П. Аронсон говорит о новом человеке: "Управляемые, хорошие, качественные граждане — это позитивно мыслящие вне зависимости от социально-экономического положения граждане-потребители. Им некогда страдать от несчастной любви, им надо всё перерабатывать в позитивный опыт и искать счастливую любовь.Мне в этом смысле кажется очень интересным фильм «Джокер». Главный протест героя — протест в адрес эмоциональной иерархии, где для того чтобы считаться полноценным гражданином, требуется не столько производить что-то полезное, сколько постоянно смеяться, улыбаться и быть позитивным. Демонстративный отказ сделать из травмы «полезный» опыт является самым радикальным актом восстания против торжествующей идеологии. Джокер показывает нам, во что этот отказ может превратиться" [8].
И еще: "страдания и боль делегитимируются. Муки любви больше не рассматриваются как нечто, присущее человеческой жизни и, более того, делающее ее человечной. Напротив — страдания являются лишь свидетельством того, что личность не сумела себя «грамотно» сформировать. Боль интимная, личная усиливается, таким образом, болью социального непризнания. Страдания и боль, не переработанные личностью как «жизненный опыт» и как «урок», необходимый для «роста», видятся как «неправильные», «неправомерные»".
Несколько утрируя, можно сказать, что перед нами определенный "машинный" подход к человеческой психологии, где четко требуется перерабатывать негативный опыт в позитивный. Приложение типа Тиндера формируют образ жизни современных людей. Аронсон говорит: "Сегодня мы наблюдаем переход от капитализма производительного к капитализму событийному: как в сфере рыночной, так и в сфере эмоциональной. Популярная платформа Fiverr, приложение для фрилансера и его заказчика, построена на том же принципе, что и Tinder — мэтчинг. Оба этих приложения имеют философию постоянной сборки, постоянного переформатирования вашего социального поля, стройки, на которой вы ищете новые компоненты".
И еще более "ужасный" тип нашего поведения: "Сегодня, когда мы переходим к императиву событийности, такая форма отношений становится новой нормой социального взаимодействия. Это отражается появлением в языке большого числа новых терминов, которые описывают отношения без обязательств: one night stand, fuck buddy, friends with benefits, casual dating, hook-up и пр. В современном мире зрелость индивида определяется не способностью привязываться, а способностью управлять рисками, — то есть быстро уходить из ситуаций, не приносящих прибыль, в том числе эмоциональную".
Все эти изменения несут важную черту - все это потеря того, что раньше именовалось "человеческими" характеристиками. О некоторых других изменениях см. также [9].
Когда сегодня во всем винят соцсети, то это не совсем верно. Происходят более кардинальные изменения, соцсети вносят в них свою лепту, но они не одни являются движущей силой.
Мы всегда являемся людьми из прошлого, поскольку всегда есть и будут более молодые поколения. Сегодня просто происходят более существенные изменения между поколениями, когда каждое новое поколение выглядит все более странным.
Мы проиграли свое прошлое, поскольку все время ждем, что завтра будет лучше. Возможно, что человечество использует такой мотор, такую энергию всю свою историю. Этот оптимизм и держит его на плаву.
В целом следует признать, что сегодня хорошая информация стала развлечением. Это развлечение как бы информационного порядка, которое всегда будет интересным для нашего мозга. Иногда это достигается рассказом об известных медийно личностях, иногда - об исключительных событиях, иногда - о пугающих событиях типа коронавируса. Но это "иногда" всегда должно присутствовать. Только тогда человек как существо эмоциональное не сможет пройти мимо такой информации, и она продолжит свою жизнь в массовом сознании.
Интересно и то, что в этом случае реальный мир теряется в такой информации. Честно говоря, он присутствует здесь в минимальном объеме. Это просто такая точка отсчета.
Отрицательное и ужасное в содержании информации обеспечит ей широкое распространение, причем вне зависимости от того, насколько это можно признать правдой. То есть получается, что оценку на достоверность "глушит" анормальность негативного порядка такой истории. Чем она страшнее, тем будет лучше звучать и распространяться.
А. Архипова и А. Кирзюк рассказывают об эксперименте когнитивных психологов Белла, Хита и Стенберг: "испытуемым предлагалось прочитать истории о банке с кока-колой, в которой некто находит дохлую крысу, – они легли в основу их теории эмоционального отбора. Эти истории отличались по степени отвратительности. В самой ужасной версии крыса попадала человеку в рот вместе с напитком – и большинство испытуемых выразили готовность распространять именно эту версию (данные этого эксперимента были подтверждены анализом сайтов – коллекторов городских легенд: выяснилось, что чем больше отвратительных мотивов содержит текст, тем больше количество сайтов, на которых он оказывается). Опираясь на этот и подобные ему эксперименты, Крис Белл и его коллеги утверждают, что успешность фейковых новостей обеспечивается эмоциональным отбором: люди хотят делиться друг с другом отвратительными эмоциями, которые вызывают городские легенды и слухи. И это тоже есть следствие психологических навыков, приобретенных человеком в ходе эволюционной гонки" [10].
Эта же ситуация повторяется в современном мире твитов, где вывод исследователей становится таким: "Мы обнаружили, что неправда распространяется существенно дальше, быстрее, глубже и более широко, чем правда, во всех категориях информации, и во многих случаях на порядок" [11].
Они провели более точные анализы распространения правды и неправды. Это было сделано на базе 126 тысяч каскадов слухов, которые распространили около 3 миллионов людей 4.5 миллиона раз. Результаты были таковы: "Анализ показал, что правде требуется в шесть раз больше времени, чем лжи для достижения 1500 людей и в 20 раз дольше, чем лжи достигнуть каскада глубиной десять. И поскольку правда никогда не распространялась дальше глубины десять, то ложь достигала глубины 19 в десять раз скорее, чем правда достигала глубины в десять. Неправда также распространялась более широко и передавалась более уникальными пользователями, чем правда на каждой глубине каскада" [12].
Фейковые новости отличаются двумя важными особенностями:
- они кажутся более "новыми", чем другие, получается, что они отличаются информационно,
- они более эмоциональны, чем другие твиты [13].
Само исследование распространения фальшивых твитов выросло из желания понять и описать информационные потоки, возникшие после взрыва двух бомб на бостонском марафоне 15 апреля 2013 г. Тогда губернатор штата попросил всех остаться дома, когда власти начали преследование преступников, и Твиттер стал основным источником информации для всех запертых дома людей. И тогда циркулировало множество неправлдивхз историй.
Еще одной задачей исследования была проверка того, кто является источником распространения искажений - люди илим боты. Имеется в виду, что есть множество путей достичь уровня десяти тысяч ретвитов. Если "звезда", у которой миллион подписчиков, пишет твит, то десять тысяч человек из миллиона вполне могут его повторить. Второй путь возникает, когда один человек с 20 подписчиками размещает твит. Один из подписчиков повторяет его, а далее это делает уже его собственный подписчик, пока сумма ретвитов не достигнет числа в десять тысяч. В результате они имеют один и тот же объем аудитории. Но второй твит имеет большую "глубину". Поэтому количественно это одна аудитория, но качественно она разная. При этом правдивые новости не могут перейти через порог 10 ретвитов. А фейковые спокойно достигают 19. И это как раз говорит о том, что все это делают не боты, а люди.
Все это в целом ведет нас, вероятно, к странному, если не сказать печальному, выводу: нам только кажется, что мы живем в в мире правды, когда на самом деле мы живем в мире неправды. По крайней мере, по передаваемым объемам это именно так. Кстати, фейки имеют на 70 процентов большую вероятность получить распространение, чем правда. И это мы сами более активно распространяем неправду, чем правду. По этой причине можно считать, что если правда идет по миру пешком, то неправда движется на машине. Причем бензин для этой машины поставляем мы сами, поскольку распространяем неправду сильнее, чем правду.
Будущее и его строительство нуждается в наших эмоциях. Как это формулируют исследователи: "Вместо того, чтобы игнорировать или подавлять нашу эмоциональную природу, мы можем использовать эту очень человеческую сторону, чтобы поддержать будущее, в котором мы можем чувствовать себя позитивно и стать хорошими предками, и, возможно, даже великими предками, в которых нуждается будущее" [14]. Эмоциональный ресурс тоже должен быть положен на чашу весов.
Как говорит в своем TED-выступлении Д. Рой, один из авторов рассмотренного выше исследования распространения твитов: "Поскольку наш мир становится все более инструментальным и у нас есть возможность собирать и соединять воедино то, что люди говорят и контексты, когда они делают это, возникает способность видеть новые социальные структуры и их динамику, которая раньше была незаметной. Это похоже на создание микроскопа или телескопа, открывающего новые структуры нашего поведения в коммуникациях. И мне представляется, что последствия этого носят основательный характер, как для науки, как для бизнеса, как для правительства, и, возможно, более всего для нас как индивидов" [15].
Как видим мир не только становится сложнее, но одновременно вскрываются новые методы управления им, и поэтому страшное или неуправляемое будущее необязательно станет нашим вариантом развития.
Литература
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Якщо вам сподобалася стаття – читайте схожі публікації в блогах на сайті АУП – https://www.aup.com.ua/category/blog/
Блогінг оволодів світом! Люди нетерпляче чекають на нові випуски улюблених блогів, не важливо, йдеться у них про суспільно-значущі теми чи про домашніх улюбленців.
Відомі блогери часто – звичайні люди, які одного разу вирішили записати відео та поділитися своїми думками зі світом, але чи все так просто? Виходить, що знімати може кожен, але як створити свій унікальний контент, який “зачепить” глядачів і змусить їх підписатися на вас? І де межа між популізмом і журналістськими стандартами? А чи взагалі існують якісь стандарти відеоблогу? Реєструйтеся якомога швидше, якщо хочете обговорити ці питання!
Дізнайтеся усе найцікавіше на семінарі від Академії української преси, організованому за підтримки Фонду Фрідріха Науманна за Свободу.
Учасників забезпечуємо харчуванням, проживанням у готелі (одна ніч). Витрати на проїзд не покриваємо.
Відбір відбуватиметься на конкурсних засадах. Обрані до участі отримують запрошення. Участь є безкоштовною. Кількість місць обмежена. Реєстрація завершується за 4 дні до початку заходу.
_________
Контактна особа:
Яна Сидоряченко, асистент проектів АУП
(067) 638 72 65
yana_sid@aup.com.ua
Георгий Почепцов
Цивилизация – это правила хороших и плохих поступков, откуда следует фигуры героев и врагов. И хотя типы хороших и плохих поступков во многом сближены у разных народов, герои и враги у них – разные. Они всегда будут национально-центричными. Но в наше время герои начинают приходить и извне, что связано с постоянной космополитизацией нашей жизни. Например, американские телесериалы диктуют героику виртуального порядка для жителей всего мира. Причем они диктуют не только настоящее, но и будущее, показывая его во всех деталях.
Героев создают, начиная со школы. Именно так изучается и программируется поведение героя. Р. Кулик говорит, что нужны "конфликтные герои": они "всегда "неудобные" и сложные. Нарратив сопротивления агрессору основывается на историях героизму, побед и жертвенности украинских воинов разных формаций и эпох для получения и сохранения Украиной независимости" [1].
Сегодня Украина все еще проходит болезненный цикл смены героики. СССР прошел его в период перестройки, распавшись в результате на ряд отдельных стран, поскольку героика носит четко национальный характер. Прошлые герои перестали быть героями в новой ситуации.
И еще – разные периоды требуют разных героев. Одни герои должны уметь стрелять, другие – писать. Украина как научная страна тоже имела своих героев: Амосова, Антонова, Глушкова... Но в постиндустриальном мире о них почему-то парадоксальным образом забыли.
Будущее ведет нас вперед безошибочно. Это мы, не понимая его, можем то уходить в сторону, то возвращаться. В связи с эпидемией коронавируса принялись радостно ругать Китай, что он показал свою нерасторопность. При этом акцентируют такое: "модель опережающего развития в тоталитарном государстве не может быть сбалансированной в принципе. Стремительное развитие экономики требует и развития общественных отношений, переход к индивидуальным свободам, созданию кластерных общественных структур, а значит – и совершенно иной модели государственного управления. В том виде, в котором развивался Китай, эта сторона стала ахиллесовой пятой, и именно она является угрозой для стабильности в случае кризисных процессов, явлений и событий. Учитывая, что Китай во всем мире рассматривался именно как потенциальная сверхдержава, теперь и миру придется пересматривать свои модели, которые ставили Китай на это место. Модель двуполярного мира, похоже, тоже нуждается в пересмотре или полной аннигиляции. И что придет ей на смену – трудно сказать. Пока же Китай начинает готовиться к затяжной стагнации в этом неопределенном положении. Какие выводы будут делать китайцы – сказать не просто трудно, а невозможно. Самый простой выход: это решить, что всё было правильно, нужно добавить еще больше жесткости управления. Он же, видимо, будет и самым неправильным...»
И еще: "Аналитик объясняет также, как могла страна избежать такого катастрофического развития ситуации: «Паника показывает, что когнитивные технологии управления, основанные на тоталитарных принципах, не работают. Панику могла бы предотвратить самоорганизация, основанная на кластерных принципах группировки вокруг стихийных лидеров – кстати, протесты в Гонконге как раз и демонстрировали способность именно жителей Гонконга к такой самоорганизации. В материковом Китае принципы управления обществом совершенно иные, они основаны на жесткой командной системе. За все отвечает государство. Население в такой системе – просто солдаты, задача которых – беспрекословно выполнять приказы Ни шага в сторону, нулевая самостоятельность. Как выясняется, это не работает. А чтобы создать новый социум, такой, как в Гонконге, нужно полностью менять всю социальную политику, образование, ломать устоявшуюся культуру отношений по линии государство-общество. Это, кстати, не так уж и долго по времени: Гонконгу удалось это буквально за два поколения. И теперь Гонконг – это совершенно другой Китай, несовместимый с материковым. Кстати, Тайвань тоже совсем другой. И между прочим, там с эпидемией все в порядке – паники нет" ([2], см. также [3 – 4]).
Однако легко ругать того, который оказался в худшем положении чем ты сам. Сложно себе представить правильные действия той же Украины в такой страшной ситуации. Так что критикам надо в первую очередь посмотреть на себя самих.
Каждая из постсоветских стран фиксирует потерю доверия к власти, хотя причины этого могут быть разными: от базовости экономики до политики. Но каждый раз громкой политикой пытаются закрыть кризис в экономике.
А. Аузан говорит: "возник кризис доверия к власти и возникло принципиальное непонимание. Я бы сказал, распался тот социальный контракт, тот обмен ожиданиями, который существовал с 14-го года в духе – мы вам обеспечиваем супердержаву, а вы терпите при снижении реального жизненного уровня. Но теперь выяснилось, что когда страна в кольце врагов и падала – терпели, а когда страна вроде бы переходит к росту, и у кого-то там чего-то уже улучшается, а внизу все плохо и ухудшается, то это, конечно, вызвало, по существу, скрытый социальный кризис. Отсюда нервные диалоги главы Счетной палаты с премьером по поводу выросшей бедности" [5].
И еще: "У нас во многих сферах огосударствление произошло. И в условиях геополитических войн, я бы сказал (хорошо, если не горячих), и в условиях, когда значительная часть населения приняла вот это «дайте мы будем супердержавой, а мы потерпим», мы вошли в систему госкапитализма".
Раньше побеждал сильный, потом стал побеждать умный, сейчас победа приходит к тому, кто владеет эмоциональным интеллектом, кто может "считывать" людей, в том числе для задач социального управления. Все это слабо поддается обучению на курсах и тренингах, оно уже должно присутствовать в человеке, а тренинги могут только развить это дальше. Но современному человеку неоткуда взять это умение, соответственно, он слабо ощущает важность этих навыков для социального управления.
Кстати, люди сегодня не могут работать с длинными текстами, не говоря уже об уходе от текста вообще. Как известно, такие тексты учили людей эмпатии, то есть работали на развитие эмоционального интеллекта человека. Интеллект перестал быть мерилом будущего успеха. Советский человек учился, чтобы подняться вверх по социальной лестнице. Сегодняшнее движение наверх никак не детерминировано мозгами.
И все это идет на уровне падающего интеллектуального уровня новых поколений. А. Нальгин подчеркивает: "Статистика – удручающая. Скажем, 50-60-летние знают в среднем порядка 100 тыс. слов. А вот 25-30-летние – уже вдвое меньше. Хотя ведь особых усилий к познанию здесь применять не надо, не сопромат ведь: знай, читай книжки да развивай память. Но именно этого они в массе своей не умеют!" [6]. Отсюда возникает и вопрос – можно ли доверить страну поколению незнаек? [7].
Эта "заниженная" в массе своей среда несет еще одно последствие – оскудение интеллектуальной жизни. Л. Млечин говорит: "Обществу необходимы дискуссии, столкновение мнений, споры, новые идеи. Но на все острые, болезненные и неотложные вопросы даются примитивные ответы. Что бы ни произошло, реакция одна: запретить, отменить, закрыть! Без обсуждений и рассуждений! Законы рождаются за одну ночь и принимаются за один день. Вспоминается марксистский термин — отчуждение. Происходит отчуждение от все усложняющегося и набирающего невиданный темп мира. Он рождает страх. И звучит испуганный призыв: ничего не менять! Оставить как есть! Не мешайте нам жить, как жили наши отцы и деды! Мы охвачены стремлением максимально упростить реальность, то есть навести порядок! Что означает: разогнать и наказать. Даже мыслящая публика запуталась и не очень отчетливо представляет себе, как практически изменить ситуацию к лучшему. Интеллигенция удовлетворяется печальным выводом, что в этом по природе своей несовершенном мире выбор существует лишь между большим и меньшим злом… Возникает ощущение оскудения интеллектуальной жизни, что для России губительно" [8].
Раньше мы приходили в другой мир постепенно, сегодня другой мир сам пришел к нам. А мы запаздываем не только с его освоением, но даже с его пониманием. Мы бы даже хотели ускорить этот переход, но барьеры в нашей голове мешают это сделать. В результате новый мир все быстрее проходит мимо нас. Мы вроде делаем все так, как надо, как это делали туземные народы, создавая карго-культ, например, самолеты из веток деревьев, однако такие самолеты почему-то не летают и не приносят даров с неба.
Литература
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Якщо вам сподобалася стаття – читайте схожі публікації в блогах на сайті АУП – https://www.aup.com.ua/category/blog/
Георгий Почепцов
Мир и, соответственно, мы всегда жили в искусственной реальности. Кстати, этим можно объяснить определенный расцвет в СССР не только пропаганды, но и искусства. Идеология в своем воздействии на человека опиралась на эти два крыла - пропаганды и искусства. Если тебе не нравилась пропаганда, ты все равно получал свою порцию идеологии из сферы искусства. А привлекательность искусства была несомненно на порядок выше пропаганды. Это было связано и с тем, что за пропаганду платит государство, а за литературу и искусство должен платить из своего кармана сам гражданин.
Создание произведений под жесткую идеологическую кальку было тяжелым процессом. И для некоторых писателей, например, А. Фадеева, это кончалось плохо. В своем предсмертном письме, расcекреченном через три десятка лет, .А. Фадеев говорит такое:
"Нас после смерти Ленина низвели до положения мальчишек, уничтожили, идеологически пугали и называли это - "партийностью". И теперь, когда все это можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность - при возмутительной доле самоуверенности - тех, кто должен был бы все это исправить. Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных. Единицы тех, кто сохранил в душе священный огонь, находятся в роли париев и - по возрасту своему - скоро умрут. И нет никакого стимула в душе, чтобы творить...Созданный для большого творчества во имя коммунизма, с шестнадцати лет связанный с партией, с рабочими и крестьянами, одаренный богом талантом незаурядным, я был полон самых высоких мыслей и чувств, какие только может породить жизнь народа, соединенная с прекрасными идеалами коммунизма. Но меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плелся под кладью бездарных, неоправданных, могущих быть выполненными любым человеком, неисчислимых бюрократических дел. И даже сейчас, когда подводишь итог жизни своей, невыносимо вспоминать все то количество окриков, внушений, поучений и просто идеологических порок, которые обрушились на меня, - кем наш чудесный народ вправе был бы гордиться в силу подлинности и скромности внутренней глубоко коммунистического таланта моего. Литература - это высший плод нового строя - унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти - невежды. Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни" [1].
Слова Фадеева должны служить вечным уроком всему постсоветскому пространству, где все время присутствуют попыткы "обуздать" медиа, поскольку литературой никому не интересно заниматься из-за падающего числа читателей. Власть же интересуют не читатели, а почитатели, которые должны возникать из потребления информации медиа.
Мощная система образцов-образов сопровождала человека всю жизнь. Для ребенка - это пионеры, дальше комсомольцы и коммунисты. Это работа идеологии в виде пропаганды, но ее серьезно дополняло искусство. Пропаганда дает шаблон поведения, искусство - его вершины, которые всегда индивидуальны. И герой массового фильма все равно для нашего восприятия являются индивидуальным типажом со множеством характеристик. Человек с плаката не имел имени, герой искусства всегда имел массу индивидуальных характеристик.
Если идеология имеет прямые контакты с реальностью, то имиджелогия может их и не иметь. Влияя на реальность, она в то же время может не отталкиваться от нее. В то же время, например, смена государственного капитализма на либеральный опиралась на то, что из единого государственного центра невозможно иметь информацию о конкретных потребностях на разные виды продукции в самом внизу.
Идеология прямо и косвенно управляла реальностью, сегодня происходит подмена реальности имиджелогией. Образы счастья сегодняшнего или завтрашнего, которые рисовала идеология (или религия), должны осесть в мозгу в виде конкретных картинок богатства, здоровья и под. Это как бы модель новогодних пожеланий, куда каждый должен вписать сам то, что ему ближе и понятнее. Идеология всегда должна переводиться на язык реальности.
Идеология - это долгосрочный игрок, она, как и религия, не меняется быстро, для новой идеологии нужны и новые поколения, поскольку старые поколения будут долго опираться на старую идеологию.
При "нуле" идеологии лидером становится имиджелогия. При полярной смене идеологии (с "плюса" на "минус") нужна новая идеология плюс люди с новым имиджем. В перестройку это сделали путем выпуска на сцену молодых и пламенных журналистов, а также старых борцов с прошлым режимом. Соответственно, запустили старые книги, которые считались "антисоветскими", и до этого обитали только за рубежом.
При неработающей идеологии, типа "застоя", когда идеология ритуализировалась и ее месседжи уже не "читались" как настоящие, требующие понимания, хотя повторялись с экранов, имиджелогия заменяет идеологию. Она точно так управляет массовым сознанием, уже не считаясь идеологией.
Нормальный человеку никак не пересекается с первоисточником идеологии. Он не читает собрание сочинений классиков. Единственно, что ему встретится по жизни - это памятники людей, отобранных для него идеологией. И эти памятники не могут быть модернистскими, а должны быть сделаны в стиле реализма. Образ Ленина в советское время был даже на октябрятской звездочке - как это принято с кудрявой головой.
Сегодняшний официальный отказ от идеологии делает ее невидимой, но не делает несуществующей. Правила всегда есть. Идеология может проступать наиболее часто, например, в истории, где всегда присутствуют и герои, и враги.
Каждая страна выбирает свою точку истории, где скрытая идеология проявляется наиболее сильно. Для СССР это был 1917 год, откуда он пытался выводить всю историю человечества. Россия смещается к празднованию другой даты - дню победы 1945 года.
А. Колесников заявляет: "Естественно, это год 75-летия Победы, все силы будут брошены на мифологизацию исторической политики, которой Путин питается все эти годы, он же у нас единственный наследник Великой Отечественной войны, он единственный, кто вообще победил в этой войне практически, практически в ней поучаствовал, судя по тому, как с каждым юбилеем это празднование оказывается все более пафосным и все более формальным, все более путиноцентрическим. С отказом от того, чтобы думать, с отказом от того, чтобы горевать. Исторический ритуал – это обычно совместное горевание. Это горевание становится пластмассовым" [2].
Наш опыт идеологии всегда состоял в том, что государство насильно кормило нас своими идеями, особо не заботясь о том, хороши ли они для нас. В литературе и искусстве это могло быть спрятано за сюжетом, в истории и разных видах общественных наук громко кричало, начиная с обложки учебника или монографии.
В послевоенное время "пламя" идеологии то гасло, то разгоралось сильнее. Но никогда советский человек не оставался один на один с жизнью, у него всегда были идеологические поводыри, и мы всегда жили в борьбе за счастливое будущее человечества.
Уже ближе к нашему времени идеологию стал представлять/манифестировать телевизор. Он был и законодателем мод, и законодателем мыслей. И не потому, что самый умный. Любая массовая коммуникация по определению должна рассчитывать на всех, поэтому она не может умно-книжной.
Телевизионные новости начали умирать с приходом интернета.
Телевизионные мысли внезапно закончились. Если раньше мысли шли цитатно, как анекдоты, которые надо знать дословно, без этого анекдот разрушается, поскольку сила его в нюансах мыслей.
Сегодня скорее телевизионные ток-шоу бесконечным говорением практически одного и того же призваны порождать правила, а свои мысли уже можно кроить по вводимым правилам. И мы это уже проходили, когда по идеологическим лекалам создавались не только новости, но и художественные произведения.
Если когда-то главным советским идеологом был М. Суслов, то сейчас главным российским телеидеологом служит В. Соловьев. Причем он выдает на гора свои истины, вырабатывая их в натужной борьбе с гостями, отобранными заранее для "идеологической порки". Есть группа "хорошистов" и есть группа "плохишей". К ним и относятся представители Украины, которые со странной настойчивостью отправляются в Москву на заклание.
Как пишет О. Пухнавцев о Соловьеве, называя его "актером актерычем", инструментарий его один и тот же во всех передачах : "Когда вам становится ясен принцип, когда вы знаете заранее, что очередная реплика ведущего будет натужно ироничной, зрелище превращается в пытку. О чем бы ни шла речь, какие бы темы ни обсуждались, Соловьев обязательно ввернет что-нибудь саркастическое. Гость студии может пылко что-то доказывать, но его, скорее всего, оборвут, снизят пафос неуместной фразочкой, репризой, насмешливой и даже глумливой" [3].
Здесь в таком телепоединке победу заранее получает тот, в чьих руках главный микрофон, с помощью которого можно вмешаться в речь любого другого участника. Причем в передачу "прячутся" дополнительные возможности для того, чтобы Соловьев проявил свою иронию. Например, показали кадры из украинской Рады, ведущий останавливает их вопросом "а это кто?" и начинает изливать негатив на конкретного персонажа, оказавшегося в кадре.
Вечность квази-идеологии в том, что она создает для власти нужный "защитный щит", дополнительную опору, чтобы не ощущать себя "колоссом на глиняных ногах". Поэтому за каждым актом пропажи идеологии на следующем этапе все равно появляется она же, но в новом обличье.
М. Мамиконян видит эту ситуацию следующим образом: "Когда был упразднен СССР, с ним вместе упразднили, а точнее, разгромили и коммунистическую идеологию, бывшую до того основным скрепляющим элементом государственной конструкции. Более того, само слово «идеология» оказалось надолго выведено из лексикона, а запрет на государственную идеологию зафиксировали аж в Конституции. Единой идеологии быть не должно! А так… так пусть расцветают все цветы! Но поскольку в нашем обществе, до того глубоко идеологизированном, «свято место» долго пусто не оставалось бы, и это было очевидно всем, так сказать, заинтересованным инстанциям, рост «цветов» на самотек пускать не стали. Что там еще вырастет — кто его знает?! Вдруг — то же самое? Или иное, и тоже державное? Например, имперско-национальное? Это ведь так естественно для народа-держателя — вспомнить о национальной идентичности и начать собираться заново, собирая вокруг себя других. Собираться, воспроизводя заложенные в самое нутро коллективной личности социокультурные коды" [4].
Сила телевидения состоит в его "объединяющем" начале, когда все смотрят одно и то же. Это было очень сильно в советское время, когда и "Голубой огонек", и программа "Время" входили в обязательные вечерние наборы. Они были и входящей информацией, и темой для последующих разговоров, что даже усиливало их воздействие обсуждением и повтором.
А. Генис справедливо пишет, сопоставляя СССР и США: "Массовая культура потому так и называется, что принадлежит массам и рассчитана на всех. Мы, например, выросли с таким набором: фрукт — яблоко, поэт — Пушкин, картина — «Грачи прилетели». Нерушимость канона создавала единство, не политическое, а эстетическое. Скажем, «Швейка» знали все наизусть — в моем кругу, и, что выяснилось в 1968-м, не только в моем. Когда защитники Пражской весны по-швейковски придуривались, отвечая оккупантам утрированной лояльностью, советские генералы сказали им, что тоже читали Гашека. В Америке массовая культура чувствовала себя как дома, ибо им для нее и была. Ее шедевры — для всех, что иногда не мешало им оставаться шедеврами. Среди них — самый популярный сериал «Военно-полевой госпиталь» (MASH). Страна 11 лет смотрела эту комедию, и я до сих пор могу отличить тех, кто вырос на ее бунтарском юморе, смешавшем Хеллера с Воннегутом. Когда в 1983 году 251-я серия завершила MASH, то за последним эпизодом следили — сквозь прощальные слезы — 125 миллионов американцев, что составляло примерно половину тогдашнего населения США. Через три минуты после финала муниципальные власти Нью-Йорка зафиксировали абнормальный расход воды: три четверти горожан разом бросились в уборную и спустили воду" [5].
Эту же объединяющую символику пытаются отыскать даже в детских рисунках. Однако если раньше такого рода символы были известны всем (типа атом, победа, космос), то сегодня ничего нет: "Что же касается роли современной России, то можно сделать очень важный и вполне обоснованный собранным материалом вывод: вклад современной, постсоветской эпохи в формирование национальной и гражданской идентичности наших детей близок к нулю. То есть за почти уже четверть века не было создано ничего, что могло бы служить основанием для построения образа страны — даже для очень маленьких детей" [6].
При этом интернет все же пока не выигрывает у телевидения на постсоветском пространстве. Российские данные, например, таковы: "несмотря на тянущиеся уже много лет «похороны» телевидения, оно по-прежнему остается основным источником новостей для населения. Так, около 70% опрошенных сообщили, что получают новости именно через этот канал. Его главный соперник — интернет — несколько отстает: из Сети информацию черпают 58% респондентов. На газеты и журналы приходится доля в 19%, а на радио — порядка 13%. Аналитики предусмотрительно разделили опрошенных на разные возрастные категории, что помогло точнее описать структуру медиапотребления россиян. Вполне ожидаемо, что респонденты 16—24 и 25—34 лет чаще черпают новости из интернета (75% и 73% соответственно). При этом люди не отказывают себе в просмотре новостей по ТВ: так поступают 38% опрошенных в возрастной категории 16—24 лет и 51% среди населения 25—34 лет" [7].
Идеология ничего не оставляет без внимания. Она задает видение даже того, что прекрасно существует и без нее. В Китае, например, компартия хочет подправить переводы религиозных текстов. Как пишет газета "Фигаро": "Необходимо провести всестороннюю оценку существующих переводов религиозной классики. Там, где содержание оказывается несоответствующим, необходимо внести поправки и заново перевести эти тексты", - говорится в опубликованном на китайском языке официальным агентством "Синьхуа" отчете симпозиума от 6 ноября, где председательствовал Ван Ян, один из семи членов постоянного комитета Политбюро ЦК Коммунистической партии Китая, являющегося "святая святых" режима, - говорится в статье. "Это собрание свидетельствует о том, что контроль над религиями станет еще более жестким", - считает Рен Яньли, научный сотрудник Китайской академии социальных наук, государственного исследовательского центра в Пекине" [8].
Монополизм на видение мира сквозь идеологию опасен тем, что постоянно видим не мир, а идеологию. Причем во всем. Когда иногда СССР отвлекался от идеологии, создавая кратковременные периоды "оттепелей", то совершенно иной мир представал перед глазами изумленной публики. Я имею в виду мир, который создавался средствами литературы и кино. И плюсом этих разовых озарений было то, что они хранили это видение для будущего, формируя новые поколения писателей и режиссеров, работа которых состояла не в описании того, что было заложено в идеологии, а простых и понятных чувств советских людей. И каждый раз это вызывало шок у следующих поколений.
И. Чубайс говорит о советской цензуре: "Тотальная цензура, запрет на независимое, самостоятельное мышление. И в области той науки, которой занимаюсь я, в сфере исторического анализа – тем более. В досоветской России цензура была, но касалась только нескольких тем. Нельзя было критиковать или отрицать существование Бога, выступать против императора, помазанника Божьего. Но зато было категорически запрещено цензурировать исторические работы. В Советской России можно было оперировать лишь предписанными формулами. Это привело к увяданию истории как науки, а также к стагнации других социально-гуманитарных наук" [9].
И еще: "Правили они, опираясь на аппарат подавления и цензуру, на идеологическое промывание мозгов. Идеология предполагала тотальный контроль за всей циркулирующей в обществе информацией…. Чтобы вы не читали, чтобы не смотрели, у слушателя-читателя-зрителя в голове должно было возникнуть одно и то же – мы строим коммунизм, победа коммунизма неизбежна. Критиковать власть значило выступать против исторического прогресса, а на такое способен только враг народа. Сейчас нет мифа про «исторический прогресс», но, как и раньше, – критика власти запрещена. Миф о строительстве коммунизма защищал всех совчиновников, включая тех, кто осуществлял репрессии".
Сегодня мы сталкиваемся с новым типом цензуры - это цензура меньшинства, название которой напоминает о меньшевиках в советской истории: "Вспомните историю большевизма: при первом разобщении российской рабочей партии РСДРП(б) была в меньшинстве, а сторонников Мартова с Плехановым насчитывалось как раз большинство. Но это большинство Ленин назвал меньшевиками. А потом получилось, как получилось. При коммунистах осуществляли цензуру науки, искусства, информации с точки зрения классовой теории и партийной линии, а США и Скандинавия породили цензуру меньшинств. И сегодня она официально закреплена. Тот же Google уже официально осуществляет ее в интересах меньшинств и, к примеру, ислама. Известен факт, когда он убрал подсказки в поиске при запросе «Ислам это...», причем оставил их для запроса по другим религиям. Почему? Потому что некоторые люди боятся ислама и думают о нем плохо, а права такого у них сейчас нет. Это ведь и есть большевизм. Когда минимальное, абсолютнейшее меньшинство населения не просто называет себя носителями истинных ценностей, а считается выразителем интересов большинства. И до чего дошло? У нас учебники раньше проходили политическую цензуру, а в США их теперь проверяют активисты разных объединений меньшинств. Вот только американцы стали наконец приходить в себя. Когда у них в некоторых вузах женщины-юристы получили право не слушать блок курсов, где затрагивается разбор статей о домашнем насилии, изнасиловании, потому что это может их травмировать. А женщины-медики порой освобождаются от занятий по андрологии и сексологии, если у них были эпизоды насилия в прошлом. Научное сообщество тоже очнулось. После того, например, как нобелевского лауреата Джеймса Уотсона лишили званий за утверждения о превышении интеллекта белой расы над черной. При этом раньше его за утверждение о превосходстве черной расы в беге, прыжках, выносливости и сексуальной активности лишь хвалили. Ну и врачи у них запереживали, когда гормональную терапию по смене пола стали назначать детям после часовой беседы с психологом, а выступавших против такой практики педиатров начали преследовать" [10].
Государства любят цензуры, поскольку сами не могут ничего создавать, они бесплодны в этом плане. Для создания надо привлекать кого-то другого, какого-то недалекого в политическом плане творческого человека. И не только за его произведением, но и за ним самим надо все время следить.
Это делалось в том числе и малоквалифицированными людьми, что демонстрирует такой факт: "В конце 80-х начали уничтожать дела, которые, как говорилось, не имеют оперативной ценности. И старший оперуполномоченный 2-го отдела 5-го управления КГБ УССР майор Полянский хотел уничтожить дело Александра Довженко, знаменитого писателя и режиссера. Для него это был просто какой-то непонятный Довженко: сколько их, этих интеллигентов, было, ну давайте уничтожим дело, зачем оно вообще нужно?" [11].
Но система доносов была очень серьезной. Такое слабое звено спецслужбы старались найти в самом близком окружении интересующего их человека:
- на поэта В. Сосюру доносы писала жена [12],
- на А. Галича - друг семьи, Народный артист СССР [13],
- вокруг Н. Бажана было около 30 агентов: «Арсеналец», «Алтаев», «Карий», «Валентина», «Павлов», «Майский», «Мэри», «Шахматист», «Степанов», «Химик», «Южный», «Стрела», «Журналист», а на А. Довженко писала его жена актриса Ю. Солнцева [14]
- на А. Довженко писало доносы также не менее известный писатель Ю. Смолич, спрятанный за криптонимом Стрела [15].
Все это отражает внимание спецслужб к тем, кто своим творчеством выходит на массовое сознание.
Кстати, такая же распространенная система слежки была и дореволюционной России. В результате чего в роли доносчиков выступали и известные потом лица: "Уже в эмиграции сотрудники Охранного отдела вспоминали своих агентов-осведомителей - Луначарского и Каменева. Среди старых большевиков ходили глухие толки, что и Сталин какое-то время тоже состоял будто бы осведомителем. Изобличающие документы были, якобы, в свое время переданы Хрущеву. Но тот, говорят, запретил предавать их гласности" [16]
Странно, что такие документы сохранились, поскольку Сталин создал специальный отдел, который изымал все, что касалось его: "Именно Сталин был и цензором, и собирателем, и всевластным куратором своего архивного наследия. Весь массив документальных свидетельств — продукт тщательной селекции, скрупулезно проделанной в течение десятилетий им самим. Мы сегодня изучаем и активно используем только то, что «предложено», и никакие «посторонние» документы не всплывают ни у нас, ни за рубежом. Исследователи сталинской России всех мастей, от тотальных и фанатичных апологетов до зеркально противоположных им очернителей, сегодня используют ресурсы, оставленные самим Хозяином. Получается, Сталин до сих пор нами играет" [17].
И еще: "Сигналы о том, что у кого-то дома хранятся личные архивы, записки Ленина, Сталина, Троцкого, групповые фотографии, были достаточным поводом для дружеской беседы, а в случае сопротивления — для обыска и конфискации". Хотя некоторые документы сохранились ([18], см. также [19 - 20]).
Из марксистов наиболее интересно думал на тему идеологии А. Грамши, создавший свою теорию гегемонии [21]. Он считал, что только репрессиями невозможно удерживать население. Правящий класс удерживает свое доминирование, постоянно доказывая его правильность в виртуальном пространстве. И по сути вся советская практика управления литературой и искусством работала на создание ощущения справедливости своего типа управления страной.
Дж. Лестер так смотрит на гегемонию и внимание именно к интеллигенции: "Настоящим способом артикуляции является идеология ("поле боя постоянной борьбы", как он ее называет), и это, в свою очередь, будет основным "цементом", связывающим вместе все разрозненные силы. Для Грамши процесс гегемонии представляет собой что-то вроде создания "более высокого синтеза". В идеале этот синтез будет означать соединение убеждений отдельных составляющих в то, что он называет "коллективной волей". Это в таком случае создаст базис физического синтеза в форме "исторического блока" сил, который будет и дальше играть роль ключевого политического действующего лица в каждый данный период истории, в течение которого сохраняется его гегемония. Сущность такого исторического блока заключается в его способности объединить группу экономических и политических связей. Решающим элементом фактического установления гегемонии такого типа, который был описан выше, является процесс интеллектуальных и моральных реформ. Делая ударение на интеллектуальном и моральном процессе, Грамши не утверждает, что интеллигенция - это детерминирующая сила коллективной воли в обществе, но в борьбе за гегемонию он отводит ей очень важную стратегическую роль" [22].
Все это воздействие воздействия с помощью подключения к позитивным эмоциям, которые увлекают нас сильнее реальности, поскольку это более сильное влияние, созданное специалистами по образам, в отличие от голой реальности, где всегда много лишнего и отвлекающего.
Современная психология тоже считает, что лучше иметь хорошие эмоции: "позитивная психология закрепляет следующую формулу: «плохие эмоции — это плохо в целом и плохо для отдельной личности, хорошие эмоции — это хорошо в целом и хорошо для отдельной личности». Из этой простой формулы вытекает очень немудреный вывод, имеющий моральную силу и широко внедряемый сегодня как принцип управления в самых разных сферах: «Те, кто испытывает плохие эмоции, — это плохие, некачественные люди, они заслуживают всего плохого. А те, кто испытывают хорошие эмоции, — это хорошие люди и они заслуживают всего хорошего». Управляемые, хорошие, качественные граждане — это позитивно мыслящие вне зависимости от социально-экономического положения граждане-потребители. Им некогда страдать от несчастной любви, им надо всё перерабатывать в позитивный опыт и искать счастливую любовь" [23].
Эмоции идут из искусственной среды, где для них даже создаются специальные контексты, В кино в этот контекст помещается зритель, тем сильнее действуют эти направленные эмоции.
Кино транслирует эмоции непосредственно в массовое сознание: "Своеобразный культ Феллини наблюдался отнюдь не только в кинематографической среде. Например, студенты механико-математического факультета Львовского университета, где в 1970-е годы учился Плахов [критик - Г.П.], также были поклонниками режиссера и "будучи физиками, на его фильмах становились лириками". Как отмечает Наум Клейман, исповедальность фильма "Восемь с половиной" повлияла на творчество многих советских мастеров, ставших классиками мирового кино. "В этом фильме Феллини публично исповедовался, подметил какие-то свои недостатки, слабости. Он вдруг вышел с честным признанием, что он не знает дальнейшего пути, но он знает, что нужно прощать и нужно помнить о душе. Я думаю, что не было бы ни "Зеркала" [Андрея] Тарковского, ни фильмов [грузинского режиссера Тенгиза] Абуладзе, ни многого другого нашего кино, если бы не "Восемь с половиной", - говорит он" [24] .
Управление массовым сознанием учитывает и то, что не на всех подействует этот инструментарий. Но если он может затронуть, например, семьдесят процентов, то это все равно составляет в результате миллионы, мышление будет нужным образом унормировано.
Интересно, что так однонаправленно и массово могут действовать и лекарства: "В результате оказалось, что парацетамол существенно снижает нашу способность радоваться за других - задумайтесь теперь, как это лекарство может ежедневно влиять на формирование отношений у миллионов людей по всему миру. "Я уже не начинающий исследователь, и, честно говоря, результаты этих экспериментов - самые тревожащие, с которыми я сталкивался. Особенно потому, что я хорошо представляю, какое огромное число людей подвергается такому воздействию. Когда вы даете кому-то лекарство, вы даете его не просто отдельному человеку - вы даете его общественной системе. И нам совершенно непонятно воздействие этих лекарств в более широком контексте". Эмпатия определяет не только то, что вы хороший человек, или что вы плачете, когда смотрите грустный фильм. Эта эмоция имеет много практических плюсов, среди которых - более стабильные отношения с любимым человеком, более приспособленные к жизни дети, более успешная карьера. Некоторые ученые даже предположили, что эмпатия - причина успеха человека как биологического вида. Все это поневоле заставляет задуматься, какие последствия для всего человечества будет иметь снижение способности испытывать эмпатию" [25].
Идеология важна как создатель общего "стержня", как искусственного варианта национальной идентичности. Она может конфликтовать с ней, а может быть ее новой "веткой". Но лучше когда они будут жить в мире друг с другом. Поэтому в идеологию всегда попадает то общее, что объединяет массовое сознание (см. некоторые подходы [26]).
Мир, в котором живет постсоветское пространство, даже разделившись на республики, не смог выработать нужный уровень единства своих стран. В них все равно бурлят разные (иногда противоположные) политические интересы и цели. Вырабатываемый ими контент не способен достичь нужного уровня стабилизации общества и государства.
Наружу идеология может манифестироваться даже монументами, которые в свою очередь усиливают ее: "Грамотно построенные знаковые системы, включающие символы, скульптуры, стелы, мозаики, барельефы, росписи, лозунги могут служить инструментами управления выбором людей и их отношением к тому или иному строю, деятелям и лидерам былых времен и нынешним, к их политике и действиям. То есть, помогать управлять поведением тех, кого при Сталине называли «широкими народными массами». Очевидно, ожидается, что этой цели и послужат новые статуи Сталина вместе со старыми истуканами Ленина, что уже стоят чуть не в каждом городе. А в иных – несколько, как в Москве, Санкт-Петербурге и даже Благовещенске" [27].
В понимании патриотизма украинцы выделяют такие три составляющие — любовь к своей стране (80%), готовность ее защищать и, если нужно — с оружием в руках — 64%, воспитание у детей любви и уважения к своей стране — 58% [28 - 29]. За ними следуют: выполнение законов страны - 56% и знание истории своей страны и ее культуры - 51%. Это то, что записано в головах у граждан.
Я. Грицак решающую роль в объединении народа не национальной идеи, ежедневного опыта жизни, в котором есть и победы, и поражения [30]. Поэтому на объединение нации работает и Голодомор как национальная трагедия, и победы, например, в спорте. Это можно понять как то, что в такие моменты люди соприкасаются в своей душе с чем-то большим, чем просто обыденность.
Виртуальность порождает новые виды действительности, которые, кстати, не являются менее серьезными и настоящими, чем подлинная реальность. Нам ведь интересна не сама реальность, а ее самое яркое воплощение. Поэтому "Джокер" всегда будет интереснее нашей родной улицы. Кстати, реальность виртуальности отражает и то, что по "Игре тронов" или "Звездным войнам" военные сегодня пишут работы по теории войны.
Литература
https://rossaprimavera.ru/article/%C2%AB%D1%80%D0%BE%D1%8F%D0%BB%D1%8C-%D0%B2-%D0%BA%D1%83%D1%81%D1%82%D0%B0%D1%85%C2%BB-%D0%B8%D0%BB%D0%B8-%D0%BF%D0%BE%D1%8D%D0%BC%D0%B0-%D0%BE%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D1%8D%D0%BA%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%B7%D0%B0
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Якщо вам сподобалася стаття – читайте схожі публікації в блогах на сайті АУП – https://www.aup.com.ua/category/blog/
Георгий Почепцов
Прошло время физических поединков, хотя когда-то дуэли, к примеру, были реальной нормой взаимодействия людей в обществе. Человечество стало мягче. Войны сегодня планируются и ведутся с минимумом человеческих жертв, поскольку это уменьшает поддержку армии на "домашнем фронте". Однако они продолжают вестись не в физическом, а в информационном и виртуальном пространствах, когда целью становится разум человека. При этом в этих типах войн отсутствуют правила "благородного поведения", какие были в далеком прошлом.
Человек становится агрессивнее, попав в мир, который он не понимает. А мы живем именно в таком мире, поскольку правила его рушатся на наших глазах. Частично это связано с приходом новых технологий, которые стали управлять человеком.
Сегодня часть своей агрессии люди "тратят" в видеоиграх, "гасят" в телесериалах, становясь в результате добрыми и хорошими. И это в чем-то хорошо, поскольку физическая реальность, наоборот, делает украинцев агрессивными и негативно ориентированным. Выборы В. Зеленского как раз и были такой попыткой избавиться от негатива, который виделся голосующим. К сожалению, пока это оказалась безрезультатной попыткой, поскольку негатива не только не убавилось, а в чем-то и прибавилось, хотя уровень доверия к первому лицу сохраняется.
Коммуникация современной власти плоха не потому, что она что-то плохо объясняет. Она плоха, так как власть не слышит своего население. Она разговаривает как бы в пространство, а не с кем-то конкретным. Просто сделав это, вне зависимости от результата, власть считает свою миссию выполненной. "Мы же все сказали", - говорят их непонимающие глаза. А у одного из американских президентских советников есть интересный подзаголовок к его книге - "Важно не то, что вы сказали, а то, что люди услышали" [1]. То есть говорить можно много, но не все пробивается в массовое сознание, тем более так, как было задумано коммуникаторами. Этот советник работал с мнением избирателей, проводя фокус-группы, предложив, например, республиканцам список слов, которые вообще упортреблять нельзя, поскольку люди плохо к ним относятся. Еще он придумал называть налог на наследство налогом на смерть. Употребяя эти слова - заменители, республиканцы сорвали голосование демократов, поскольку никто не хотел голосовать за смерть. Он же в девяностые учил республиканцев описывать демократов как больных, коррумпированных, анти-американских предателей. То есть делал политическую войну максимально конкретизированной, порождая ее понятность для простого человека, ведь для него водораздел "свой - чужой" всегда будет самым главным, а любое ухудшение своей ситуации он всегда списывает именно на происки "чужого".
Человек сегодня живет в непонятном для него мире. Поменялись его базовые правила, когда люди попадают в элиту непонятно какими путями. Мир же должен быть понятным и внятным, когда этого нет, человека настигает депрессия. Человек как существо разумное требует такой разумности и от окружающего его мира. А теперь в нашей жизни много непонятных фраз, которых не было в прошлом - типа сообщения, что метро заминировано...
Соцсети принесли быстроту реакций и ответов. Трамп считал что он выиграл выборы, поскольку напрямую общался с населением через Твиттер. Он говорил то, что хотел услышать его избиратель, став президентом, стал делать то, что нужно избирателю. Если его избиратель не любил иммигрантов, то Трамп стал бороться с нелегальными иммигрантами, и продолжает это по сегодняшний день, сокращая возможности попасть в страну окольными путями. Последней инициативой становится обсуждаемый запрет приезда в Штаты для родов детей, когда ребенок в результате, кроме медицинской помощи, получал американское гражданство по месту рождения. Трампа не любят многие, но своих избирателей он не подводит. А они у него простые ребята, которые не хотят, чтобы мир становился хуже для таких, как они.
Украина накопила большой опыт информационных атак (см., например, о первых таких системных атаках начала двухтысячных [2 - 3], не создав опыта ответной информационной защиты. Опровергать информационные атаки неимоверно сложно, поскольку любое опровержение лишь расширяет круг тех, кто знакомится с негативной информацией.
По сути атака не столько нацелена на объект атаки, как на аудиторию, которая должна поверить в эту атаку и не верить никаким оправданиям. Часто это легко сделать, поскольку в массовом сознании олигарх закрыт заранее негативным "занавесом", сквозь который ничего хорошего не выходит наружу. Любимый жанр такого негатива - это, например, нашумевшие недавно "котлетки Коломойского". Вроде ничего особого и не было сказано, но сделано это так ярко и "приперчено", что читателя переполняет радость от того, что он стал участником публичной порки.
Поскольку олигарх является негативным персонажем заранее, никакая позитивная информация о нем не будет пользоваться популярностью у массового сознания. Точно так происходит с распределением нелюбви к тому или иному президенту. Если какая-то часть населения его не любит, то никакие радостные рассказы о нем не пройдут цензуру этого сегмента массового сознания.
Если нам нравится то, о чем говорится, мы скорее согласимся с этим высказыванием. Исследователи фиксирует: "Люди склонны верить тому, во что они хотят поверить. Поиск подтверждения наших представлений вполне естественен, в то время как поиск доказательств, которые противоречат нашим представлениям, контринтуитивен. Это объясняет то, почему мнения выживают распространяются. Примеры опровержений являются более мощными в установлении истины. Опровержение требует поиска доказательств, чтобы ему противоречить" [4].
Исходя из этого, любители Порошенко будут оставаться любителями Порошенко при любом количестве выдаваемого о нем негатива. Точно так поступят и любители Зеленского.
Социология показывает, что люди говорят о политике также и дома, а не только слушают то, что говорится с экрана телевизора. Американцы, например, говорят о политике дома часто (43%) или иногда (30%) [5]. 58% американцев с высшим образованием говорят дома часто на темы политики, это же делают 33% со школьным образованием. Очень интересно, что республиканцы говорят дома, чем демократы - 52% республиканцев и 42% демократов.
Мир странным образом насыщается негативом, который для одних является обманом, а для других заговором. Исследователи перечисляют: "Внутри консервативной политической блогосферы глобальное потепление или обман, или такая неопределенность, на которую не стоит обращать внимание. В других географических или онлайновых сообществах опасность несут вакцины, фторированная вода или генетически модифицированные продукты. Правые медиа рисуют детальную картинку того, как Дональд Трамп становится жертвой сфабрикованного заговора" [6].
Кстати, последняя идея очень хороша, поскольку заставляет его сторонников бросаться на защиту. А то, что ты защищаешь, всегда становится для тебя ближе, а твои враги отвратительнее.
Говоря о проблемах информационных атак нельзя не вспомнить индустриально порождаемые фейки. Часто они приходят извне.
Facebook, например, остановил сеть из аккаунтов, принадлежащих российской военной разведке [7]. С ее помощью Россия распространяла фальшивые нарративы, направленные на Украину и другие страны Восточной Европы. Это свежее сообщение от 12 февраля 2020 года.
Во время второй мировой войны США по решению суда закрыли газеты, которые печатали новости, появляющиеся синхронно с немецкой печатью. Это было доказательством связи с нацистами и стало одним из первых примеров применения контент-анализа на государственном уровне.
Есть и техническая сторона этой борьбы в виде кибератак. Интересно мнение в этом плане израильского эксперта "В вопросе о кибероружии мы находимся в той же ситуации, что и авиация между первой и второй мировой войной. Между 1914 и 1918 годами военно-воздушные силы играли лишь незначительную роль в конфликте. Спустя двадцать лет они стали решающими. Через десять лет кибероружие станет частью любого конфликта" [8].
И еще мнение французских экспертов: "вымогатели представляют собой основную массу ежедневных кибератак и представляют реальную угрозу для бизнеса. Они распространяются с большей или меньшей быстротой. Однако грань между киберпреступностью и кибероружием тоньше, чем может показаться. WannaCry или NotPetya оказали глобальное влияние, используя уязвимости, изначально выявленные АНБ США. (...) Кибер-злоумышленники также знают, как расставить свои пешки в целевых системах и активировать проникновение только тогда, когда наступит время, иногда после нескольких месяцев ожидания. В этом потоке угроз также скрываются государства, которые участвуют в борьбе за власть посредством "продвинутых групп", называемых APT, которые действуют под несколькими разными псевдонимами. Например, в 2017-2018 годах министерство вооруженных сил подверглось нападению, направленному на сбор данных о запасах топлива военно-морских сил Франции. Министерство определило группу Turla, или APT25, и за ней, предположительно, Россию. Но Москва - не единственная держава, проводящая кибероперации. За APT10 стоит Китай. (...) Киберпреступность может находиться в пределах досягаемости любого хорошо подготовленного хакера, однако массированные атаки требуют компетенции на уровне государства. Потребовалось несколько лет, чтобы разработать Stuxnet против иранской ядерной программы. За этим программным обеспечением, вероятно, стоят Израиль и США" (Там же).
Информационные атаки на массовое или индивидуальное сознание, а также на киберресурсы не уходят с поля внимания, поскольку становятся все более изощреннее. Сегодня информационная война сменила свою базу, теперь речь идет не о воздействии слов, а о воздействии нарративов. И это более точно отражает влияние коммуникаций на разум человека. Мы хотим понимать этот мир, докопавшись до его сути, и нарративы помогают нам это сделать.
Опыт Украины скорее лежит в создании информационных атак, особенно в политической сфере внутри страны. Однако не менее важен и опыт защиты, поскольку без него невозможно движение вперед [9 - 10]. Победы во внешнем мире не приходят без побед на внутренних фронтах. "Домашний фронт" во всех войнах является залогом таких побед. Американцы по этой причине стараются не вести долгих войн, поскольку в этом случае падает поддержка населения, а вместо "патриотов" на сцену выходят "пацифисты".
Литература
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Якщо вам сподобалася стаття – читайте схожі публікації в блогах на сайті АУП – https://www.aup.com.ua/category/blog/
Георгий Почепцов
Сегодняшняя Украина сохраняет то, что можно обозначить как "нервное информационное пространство", обычно характерное для периода выборов. Большое число чисто информационных каналов могут несколько дней повторять одну и ту же информацию, негативную для своих соперников, или, наоборот, позитивную для себя. Временами создается впечатление, что прошлые выборы еще не закончились, что нам вот-вот пора идти голосовать.
Это говорит о том, что новостной (информационный) характер телеразговора со зрителем стал более виртуальным, когда о своем "хорошем" говорят много, а о чужом "плохом" – мало. В результате должно создаваться впечатление, что "наш" герой лучше "их" героя. И это вновь не информационное, а виртуальное деление.
Многие другие "виртуальности" также размывают картину адекватной действительности. Предыдущий президент не спешит уходить из публичного пространства, виртуально продолжая свою нелегкую службу, словно ничего не изменилось. Мирные переговоры идут одновременно с односторонними обстрелами и смертями. Министры делают все возможное, чтобы население их возненавидело.
В далеком прошлом существовала корреляция между физическим и информационным, а также и виртуальным пространствами. Они держались в определенных рамках, которые не позволяли "раздувать" один аспект в ущерб другому. Информационное пространство не выходило за пределы того малого физического мира, который окружал человека. Виртуальное пространство тоже было ограниченным, поскольку и примитивные, и сложные религии, имея дело с сакральными объектами, естественным образом ограничивали их число. Богов может быть много, но все равно их будет ограниченное количество.
Если сакральное стремится к ограниченному числу сущностей, то современное виртуальное в виде сериалов стремится к бесконечности. Искусство создает уникальные объекты, которые не должны походить на предыдущие, что порождает все новые и новые сюжеты и альтернативные миры.
Однотипно расширилось и сегодняшнее физическое пространство. Никто раньше во времена Советского Союза не мог предположить, что теоретически он может поехать в любую страну. Правда, теперь вместо старых границ стоят финансовые: человек может поехать теоретически, но все равно не может финансово, так что постсоветская граница остается на замке, какой и была советская граница. Раньше во всем обвиняли холодную войну, но теперь ее нет, а большая часть населения все равно остается под замком.
Все три пространства – физическое, информационное и виртуальное – получили сегодня большее наполнение, чем это было раньше. Они возросли многократно, хотя и в потенции по отношению к отдельному гражданину. Разрешено не то, что запрещено, а разрешено то, на что есть деньги. А поскольку украинские зарплаты являются самыми маленькими в Европе, то Европа может ездить в Украину, а Украину в Европу – нет.
Физический мир потенциально раскрылся, информационный, повторяющий его, также, поскольку в истории никогда не было такого переизбытка информации. Виртуальный мир тоже претерпел существенные изменения, поскольку информация постоянно заменяется на интерпретацию, где царствует мнение, не факт.
Виртуальность наиболее чувствительна к смене политических режимов. Она выстраивается в голове теми, кто имеет для этого наиболее сильные возможности. И это, как правило, власть. У нее есть право влияния и на медиа, и на образование, и на науку, которые являются основными машинами по созданию виртуальности, машинами виртуальности первого уровня, которые должны наработать ментальные рамки для машин второго уровня. Они выделяют в общем списке новых лиц и новые события, которые должны стать центральными. Старые герои и события, о которых пелись песни в прошлый период, писались трактаты, которым ставились памятники на площадях, уходят в небытие. О них уже ничего не будет знать новое поколение, а старое сможет вспоминать их только шепотом.
Лишь после них начинают работать машины виртуальности второго уровня – литература и искусство, призванные сделать новых героев родными и близкими. Если машины первого уровня столбят новое виртуальное поле, то машины второго поколения обживают его, делают жилым. Если машины первого уровня работают с рациональностью, то машины второго уровня – с эмоциональностью. Мало назвать Х героем, его нужно сделать любимым, что значительно сложнее. Пока современное кино не очень успешно в создании новой героики.
Такая же ситуация касается и врагов. Они тоже стремительно меняются, как и должно быть, поскольку враг жестко коррелирует с героем. Поменяв героев, нельзя не поменять врагов, с которыми герои ведут неравные бои. Герой делает только то, чего не может сделать обычный человек. Поэтому он может погибнуть в физической жизни, но остаться в виртуальной.
В результате всех этих процессов построения нового счастливого настоящего старые герои – от пионеров до партизан и генералов – стремительно исчезли с горизонта. Их место заняли новые герои, которые заодно забрали себе имена площадей и улиц.
То есть перед нами проходит сначала информационная война, ярким примером которой была перестройка, потом война виртуальная, которая завершается войной в физическом пространстве – сменой памятников, поскольку сменилась героика, а памятник и названия улиц позволяют "метить" физическое пространство по-новому. Скульптор Э. Неизвестный, кстати, в свое время предлагал, чтобы государству особо не тратиться, надо делать все памятники с отвинчивающимися головами.
Виртуальная война более важна, поскольку и информационная, и физическая война подчиняются ей. По этой причине именно победа в ней несет окончательную победу, позволяя изменить и праздники, и названия городов, и образование. Виртуальная война дает карту, под которую затем начинают подгонять мир.
История при таких переходах вроде бы состоит из тех же фигур и событий. Однако меняется интерпретация истории, трансформируются списки героев и врагов, а это создает потенциал для внутренних и внешних войн. России, к примеру, пришлось из декабристов как исторических "первенцев", сделать исторических злодеев, поскольку более важной аксиомой сделалась незыблемость власти. Поднялась и роль религии, поскольку ее аксиомой является идея, что власть от бога.
А. Солнцева, опираясь на Ю. Лотмана, справедливо пишет о поведении декабристов: «Он идет на бал как на кафедру — «греметь» и поучать. Тут же на балу он оглашает случаи крепостнических злоупотреблений и организует подписки для выкупа на волю крепостного поэта или скрипача». Даже когда «такое поведение в свете (это все равно, что нынче высказываться в социальных сетях) казалось наивным и смешным», когда светские люди недоуменно пожимали плечами, осуждая неуместную в гостиных «сердитость», будущие декабристы сознательно и целенаправленно готовили такие выступления, в ущерб тайным целям разоблачая себя как «опасных врагов отечества». Но молчать они считали ниже своего достоинства, а публичную критику власти, осуждение части собственного сословия, ради личных интересов закрывающих глаза на злоупотребления, – своим долгом. Эти непрактичные «речевые жесты» оказали на общество сильное влияние, возможно, более сильное, чем само восстание. Подкрепленное мученической смертью одних и суровым наказанием других, с тех пор и до сегодняшнего дня такой тип поведения в русской культуре интуитивно считывался как героический, и с ним ничего не удавалось сделать» [1]. И сейчас происходит попытка сместить их с пьедестала с помощью инструментария кино.
И точно так на пьедестал сегодня идут новые герои.
Если физические войны с завершением холодной войны заняли менее значимое место, то виртуальное пространство все время воюет. Примерами являются Россия – Украина, где важной является не только реальная, но и виртуальная война. И поскольку эта война "завязана" и на физическое пространство, а механизмами ее является реинтерпретация истории, то мощные институты медиа начинают разрушать прошлую модель мира и создавать новую. Россия, к примеру, продвигает свои нарративы об Украине как о "несостоявшемся государстве". А нарративы сегодня изучают уже не только литературоведы, но и военные, для чего они создали свой собственный термин "боевой нарратив".
Весь мир также погружен в виртуальные войны, где базовой единицей становится именно боевой или вооруженный нарратив. Его функционирование военные задают следующим образом: «Вооруженный нарратив направлен на подрыв цивилизации оппонента и его идентичности и воли, порождая сложность, неопределенность, политические и социальные расколы. Он может использоваться тактически как часть явного военного или геополитического конфликта, или стратегически как возможность ослабить, нейтрализовать или победить цивилизацию, государство или организацию. При хорошем развитии событий он может уменьшить, а то и вовсе убрать потребность в достижении вооруженными силами политических или военных целей» [2].
Еще несколько интересных базовых идей по поводу боевого нарратива, которые мы сгруппируем вместе:
- увеличение объемов и скорости получения информации ведет к потребности в упрощающих нарративах,
- принятие боевых нарративов "прививает" людей, институты и культуры против контраргументов и неприятных фактов,
- боевые нарративы атакуют групповую идентичность, понимание того, кто мы, почему мы такие, а не другие,
- авторитарным режимам не нужны большие силы безопасности и репрессии, они могут опираться на механизм нарративов, что было и в прошлом, когда церковь оставляла протестность за пределами мира, в котором жили люди.
И все это могут делать и делают не пушки, а условные виртуальные машины, производящие литературу и искусство, фильмы и сериалы, а также видеоигры. Технические платформы тоже вносят свою лепту в создание и укрепление нужной картины мира. Гугл, к примеру, может даже не цензурировать в прямом смысле поиск, поскольку мы смотрим только первые ссылки в списке. На вторую страницу результатов поиска никто вообще не переходит. От размещения на первой странице зависит наше видение мира. Фейсбук собирает такие объемы информации о нас, что знает нас лучше родных и близких.
Использование вооруженного нарратива относят к типу асимметричной войны, поскольку здесь используются фейки, дезинформация, социальные медиа, в рамках которых создают истории, направленные на подрыв идентичности и цивилизации противника.
Исследователи подчеркивают, что перед нами ключевая, а не временная трансформация, опираясь на следующие факторы:
- происходят быстрые изменения в инструментарии манипулирования, пришедшее с эволюционной психологией, бихевиористской экономикой, нейронаукой,
- происходит эволюция технологических систем (нанотехнологии, биотехнологии, информационные и коммуникативные технологии, прикладная когнитивная наука), которые не собираются останавливаться,
- в ответ на технологические изменения и переизбыток информации в мире расцвел фундаментализм, который порождает простые и эмоциональные нарративы в ответ на усложнение нашего мира,
- универсальные ценности перестали такими быть: Россия. Китай, мусульманские страны их не признают,
- отрицаются долго существовавшие глобальные структуры, что привело к возникновению частных военных компаний, неправительственных структур, действующих как независимые центры, новых религиозных структур, требующих идеологической и мирской власти,
- ухудшают геополитическую обстановку и новые стратегии, применяемые такими странами, как Россия и Китай [3].
Виртуальные войны заняты управлением нашими мозгами. Причем сегодня это делается не с помощью навязываемой сверху пропаганды, а, наоборот, с помощью самих пользователей, которые платят деньги за кинофильмы и телесериалы, за видеоигры, за мультипликаты, и в каждом из них "зашита" модель мира, которая направлена на дизайн поведения человека. Мы все больше ведем себя так, как нам говорят. И это новый всплеск воспитания послушания, самый ранний из которых датируется временем неолитической революции.
Управление нашими мозгами очень прибыльное дело. В 2019 году Facebook заработал 70 миллиардов долларов, что на 15 миллиардов больше, чем в прошлом году. Ежемесячная аудитория соцсети выросла до 2,5 миллиарда человек [4]. Это отдельная страна, которая подчиняется невидимым приказам своего никем не избираемого президента – М. Цукерберга с состоянием в 77 миллиардов.
Такие доходы позволяют и тратить безумные деньги на то, чтобы на следующем витке получить еще большие доходы. Нетфликс, например, собирается потратить на разработку своего контента 17 миллиардов долларов [5]. Нарративы стоят денег, но и могут нести большую прибыль.
Виртуальные войны пересекаются с коммерческими и другими вариантами. Иран не хочет ни западные фильмы, ни кукол, ни анимацию. Он отменил даже изучение английского языка в школах. Эта реакция присутствует в мусульманских странах, ее можно обозначить как религиозную. Китай диктует свои ограничения на американское кино, иногда даже на уровне сценария, что можно понять как идеологические требования. Россия отказывает в прокате некоторым фильмам, и это политическое противостояние.
Чем сильнее страна, тем в большее противостояние она входит в сфере называемой культурными войнами. Богатые и сильные страны следят за тем, чтобы и в чужом кино они выглядели вполне прилично. Например, в фильмах Голливуда с 1997 года среди героев нет злодеев с китайской внешностью [6]. В одном из фильмов пришлось даже заменить китайцев на северокорейцев в постпродакшн. Фейсбук запрещен в Китае, но Цукерберг успел поучить китайский и даже попросил президента Си дать почетное китайское имя его еще не родившемуся ребенку. Единственный техгигант, присутствующий в Китае, это Linkedin, но ему приходится цензурировать то, что там пишут. Гугл в 2010 году ушел из Китая, но чтоб вернуться стал тайно разрабатывать систему Dragonfly по созданию цензурированного поисковика для Китая. И только протесты сотрудников остановили этот процесс. Но давление больших и очень больших денеге все равно будет продолжаться.
Будущее, которое наступает, будет скорее похоже на сегодняшний Китай. Через 20 лет на рабочем месте боссы могут отслеживать в сотруднике все: от сердцебиения до того, куда он смотрит [7]. То есть самые незначительные изменения станут объектом отслеживания.
Уже сегодня не только Фейсбук получает все богатство информации о вас. Причем не только сам. Как говорит Цукерберг: «Другие компании посылают нам информацию о вашей активности на своих сайтах, и мы используем эту информацию, чтоб показывать рекламу, соответствующую вашим интересам» (цит. по [8]).
Американские военные отслеживают возможную опасность для себя путем анализа социальных медиа [9]. Информацию о нашем электронном поведении дают даже антивирусные программы заодно с поиском вирусов [10]. А точнее они продают такую информацию любым заинтересованным лицам.
Государства будущего займутся созданием консенсуса в обществе с помощью технологий. Почти бесконечное накопление информации рано или поздно поможет и в этом вопросе, ведь общество всегда будет нуждаться в единстве, даже закрывая глаза на способы его получения.
Л. Гудков говорит об "организованном консенсусе" так: «Во времена социализма это была технология принудительного единомыслия. С одной стороны, оно создавалось средствами пропаганды. С другой – обеспечивалось методами контроля, принуждения, ужесточения дисциплины, устрашения и т.п. Организованный консенсус действительно приводит к повышению единомыслия (в очень большой степени – показного). При резком сокращении масштабов террора и репрессий дело сводится к производству демонстративной лояльности общества по отношению к власти, под которой могут скрываться относительное разномыслие, недовольство, раздражение и проч. Конечно, признаки недовольства чаще всего носят диффузный характер. Они не артикулированы, потому как почти никогда не выходят в публичное пространство, оставаясь на уровне кухонных разговоров, брюзжания, невидимой миру оппозиционности. Все дело в степени репрессивности режимов. В жестких, иерархически структурированных, милитаризированных обществах с высоким уровнем террора или применения насилия к гражданам соответствующие пропагандистские действия власти вызывают у граждан хронический страх и устойчивые практики самоцензуры. Здесь нельзя говорить о консенсусе, так как здесь люди молчат. Нужда в «организованном консенсусе» возникает с ослаблением террора и некоторыми уступками власти усложняющемуся обществу» [11].
Мир усложняется, но вместе с ним усложняются и методы управления им. Китай, к примеру, уже давно занимается тем, что можно обозначить как единство поведения. Отыскивая с помощью современных технологий отклонения в поведении и наказывая за это, жителей принуждают правильному поведению, хотят они этого или нет [12 – 18]. При этом 80% граждан ее одобряют.
Китай идет на опережение других стран в сочетании технических и гуманитарных требований: «Китай первым в мире собирается перейти от анализа текстов, как на китайском, так и на английском и других языках не только по критерию содержания в тексте призывов или побуждений к «насильственным, реакционным, антиобщественным действиям, наличию порнографической и другой конфиденциальной информации», но и автоматизированной идентификации и оценке поведенческой эффективности текстов и видеорядов. При помощи платформы имеется в виду не только измерять, а соответственно повышать эффективность воздействия генерируемого контента на поведение граждан Китая и других стран, но и распознавать подобные действия и их влияние со стороны иностранных государств и заграничных операторов информации. Принципиальное отличие китайской системы от используемой в Соединенных Штатах является отказ от применения чисто количественных формальных признаков, типа количества задействованных в информационных операциях аккаунтов в социальных сетях, частоты цитирования, ссылочной массы и т.п. Китайцы собираются измерять не саму по себе информацию, как это делают американцы, а эмоциональное, культурное, а главное поведенческое воздействие генерируемого контента» [19].
Реально – это функция человека, которую тоже передадут искусственному интеллекту. И он будет делать это лучше, чем любой человек.
Вернувшись к нарративам, следует вспомнить и термин нарративные войны. Такие войны вводят в оборот следующим образом: «Когда нарративы становятся боевыми, они могут подрывать безопасность страны, расшатывая веру граждан в демократические институты и правоту закона, порождая гражданское неповиновение. Боевые нарративы в социальных медиа являются излюбленным инструментом рекрутирования экстремистов. Приостановка роста экстремизма, устранение самих экстремистов является временным решением. Всестороннее долговременное решение состоит в том, чтобы сделать экстремистские нарративы неработающими. Вся эта форма войны строится на влиянии. Но это не информационная война, это война по поводу смысла информации. Информация состоит из фактов – сырого набора. Нарративы не рассказывают нам фактов. Нарративы объясняют смысл фактов. Это и есть нарративная война, и наши противники побеждают наши мускулы своими мозгами. Именно поэтому Исламское Государство может собирать рекрутов со всего мира для отправки в конфликтные зоны воевать, так они могут воодушевлять домашних террористов предпринимать летальные действия, физически не принуждая их» [20].
Все это мастерство коммуникаций, где нужные акценты расставляются сразу на всех трех пространствах: физическом, информационном и виртуальном. И будьте уверены – они сработают. Индивидуальный человек всегда проиграет перед технологией.
Литература
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Якщо вам сподобалася стаття - читайте схожі публікації в блогах на сайті АУП - https://www.aup.com.ua/category/blog/
Георгий Почепцов
или КАК ТРАНСФОРМАЦИИ КОММУНИКАЦИЙ ИЗМЕНЯЮТ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
Человечество претерпевает существенные изменения. Эти трансформации, которые егодня кажутся, возможно, и не такими существенными, по сути делают завтрашний мир совершенно иным. Например, Фейсбук, являющийся синтезом технологий и коммуникаций, на сегодня, как отмечают исследователи, становится настоящим отдельным государством на международной арене, число жителей которого больше любой страны мира. Сегодня он еще учитывает как-то ´чужие´ для себя законы, завтра он возьмет и уйдет в свою собственную юрисдикцию.
Сформированы также граждане новой страны Телесериалии. Они живут в разных странах, но предметом их разговоров являются все новые и новые сериалы. В семье муж и жена делятся друг с другом не подробностями своей жизни, а тем, что именно они смотрят на данный момент, поскольку они часто смотрят разные сериалы.
Мир уходит в какую-то другую сторону, трансформируясь на наших глазах. Меняются востребованные специальности, над системой образования висит меч изменений, которые она должна пройти, чтобы выжить. Вчерашнее образование должно смениться новым.
Обсуждая проблему образования в 2040 году, а образование и это вновь коммуникации, только особого вида, исследователи задумались о таких изменениях, которые должны прийти:
- традиционные колледжи заставят выполнять пожелания работодателей,
- возникнет множество альтернатив традиционным колледжам,
- мягкие умения будут продолжать быть нужными, однако на многих работах будет нужна технологическая компетентность,
- специалисты будут важнее ´генералистов´,
- из-за постоянной смены потребностей будут цениться умения в микрообластях,
- выживут те, кто будут постоянно учиться, и компании, поддерживающие культуру обучения [1].
Причем если образование так кардинально не менялось на протяжении веков, то больше этого не будет. Люди со старыми вариантами образования могут легко потерять свою работу, если не будут постоянно перестраиваться.
Один советский фильм (и песня в нем) когда-то назывались ´Если завтра война´, что должно было отражать готовность к отражению нападения врага, поскольку именно это стояло в центре всей идеологии того времени. Однако сегодняшнее понимание ситуации таково, что такой фильм должен был бы называться ´Завтра уже не будет, сразу придет послезавтра´, поскольку изменения будут очень глубинными, чтобы просто называться завтрашними.
На наши головы обрушивается все возрастающее число самых разных воздействий. Но мы уходим от этих влияний, поскольку они не достигают нужного порога интенсивности. Бизнес, как и политтехнология, может достигать этих порогов, воздействуя на нужных людей с помощью тщательно подобранных индивидуально сообщений, что реализуется в так называемой технологии микротаргетинга или психологического таргетинга. Государство совмещает свое вербальное воздействия с физическим в виде наказаний или штрафов.
Протестные акции создают свою интенсификацию как концентрированным воздействием на массы типа ораторского искусства, например, Троцкого, либо созданием массовости, приводящей к тому, что, с одной стороны, индивид подавляется поведением толпы, повторяя ее, либо созданием ощущения, что на улицы вышли все, что заставляет индивида присоединиться к массе. В этом плане находкой майдана Ющенко было использование оранжевых ленточок, которые манифестировали даже визуально массовую поддержку.
Во многом это число биологические реакции человека, сформировавшие его успешность в далеком прошлом и, зафиксировавшись в нашем организме, переносятся в наше время. ´Толпа´ и это более безопасное место для обитания, здесь не так страшны внешние ´ветры´. Но в самой толпе безопасно только тогда, когда повторяешь ее мысли и поступки. И в принципе человек легко перенимает их, вскоре считая своими собственными. Телесериал делает то же самое на время нахождения внутри его мира. Можно считать это тоже своеобразной толпой, созданной виртуальными технологиями.
Жить в такой виртуальной толпе является нашим будущим. Вначале люди жили в физической толпе, которая их оберегала от возможных врагов. Уже в наше время мы стали жить в информационной толпе, реагируя на приходящие все время сигналы. Эти сигналы могли поднимать людей на покорение целины или на завоевание космоса. Виртуальная толпа уже носит индивидуальный характер, поскольку каждый уверенно сидит в своем собственном кресле у себя дома. Он вместе с нами только своими мозгами. И вместе мы погружаемся в очередной сериал.
Крупные политические сдвиги тоже могут подводиться под действия толпы, которую подталкивают на это сильные политические игроки. Все путчи и майданы не так легко совершать без соответствующего организационного и финансового обеспечения. По этой причине, например, первый майдан 2004 его противники называли ´бунтом миллионеров против миллиардеров´.
Организационная составляющая очень важна, поскольку большие массы людей не могут вырабатывать решения, тем более когда это касается вопросов жизни и смерти. Августовский путч, например, который похоронил СССР, был создан совсем под другие цели, чем те, к которым пришли в результате.
Секретарь ЦК КПСС В. Фалин, кстати, говорит: ´Путча не было, это была инсценировка. [...] Была запланирована такая же демонстрация силы, какая проводилась еще в феврале 1991 года. Тогда танки не имели боезарядов, у солдат с автоматами не было патронов. Это было предупреждение для тех, кто собирался расчленять Советский Союз [...] Собирались выбить почву у тех, кто использовал переговоры в Новоогареве как ширму для сепаратистских действий. Поставить этих людей на место, наверное, кого-то сместить. Но в итоге зашли слишком далеко и появились проекты изолирования, если окажут сопротивление [...] Когда на Горбачева вышли 17 и 18 августа с докладом и все готово, надо действовать, то Горбачев сказал: ´Валяйте, делайте, что хотите. Я больше в ваши игры не играю´. Горбачев просто-напросто струсил´ [2].
Можно трактовать это как трусость, а можно как политическую мудрость. Правда, Горбачев все равно потерял все, даже после того, как спрятался от путча, который сам же и организовал.
Е. Гайдар писал в своей книге ´Гибель империи´: ´следствие провала путча – демонстрация неспособности союзных властей применять силу для обеспечения контроля над территорией. К концу августа 1991 г. то, что ни один танк, ни одна рота не двинется по приказу союзного руководства, чтобы защитить действующие власти и обеспечить общественный порядок, было данностью.570 Это не ново для распадающихся империй. Опыт Австро-Венгрии, Югославии убедительно показывает, с какими трудностями сталкиваются государственные органы, когда легитимность центральной власти подорвана, лояльность офицеров и солдат разрывается между новыми национальными образованиями, из которых они родом, метрополией и властями тех частей империи, где они дислоцированы. Как правило, результат один – военные теряют способность что-либо делать´ [3].
Сегодня странным образом возрастает значение и разных эпидемий, которые проверяют власть на крепость. Это возврат к наиболее древнему физическому воздействию. Эпидемия не щадит никого.
Уже сейчас видят причину пришедшего нежданно и негаданно коронавируса в жесткой китайской системе однопартийности: ´Чтобы удержать свою власть китайская компартия должна удерживать население в убежденности, что все идет строго по плану. Это означает необходимость прикрывать скандалы и недостатки, которые могут плохо отразиться на коммунистическом лидерстве, вместо того, чтобы делать, что необходимо для реагирования. Патологическая секретность мешает возможности быстрой реакции на эпидемию. Атипичная пневмония 2002 и 2003 могла бы быть остановлена намного раньше, если бы китайские власти, включая министра здравоохранения, не прятали информацию от общественности. Когда необходимый контроль болезни и меры предосторожности были запущены, атипичная пневмония была остановлена в течение нескольких месяцев´ [4].
Сегодняшний мир вроде еще находится в старых физических границах, но на самом деле они давно стали условными. Благодаря коммуникациям мы реально живем в других измерениях, становясь гражданами одного большого мира. И даже с эпидемией коронавируса и с фейками о ней сегодня борются мировые техгиганты, начиная с Фейсбука [5 и 6].
Несут изменения и трансформации способов коммуникации. Когда не было письменности и нельзя было поставить свою подпись, роль устного сила была намного выше. Никто не мог нарушить данного слова. Когда люди стали опираться на письменную фиксацию, например, договора о продаже земли, устное слово девальвировало.
Пересев за компьютер, мы разучились писать нормальным почерком, поскольку постепенно исчезает опыт письма. Японцы же считают, что мелкая моторика рук, особенно детей очень важна для развития: ´Еще во втором веке до нашей эры китайским целителям было известно о влиянии на развитие мозга мануальных (ручных) действий. Ученые и специалисты утверждали, что активные игры с участием пальцев и рук приводят в отношение полной гармонии тело и разум, активизируют мозговые системы. Намикоси Токудзиро, японский врач, в системе своих открытий и исследований создал методику оздоровления и воздействия на руки. Он доказывал, что на пальцах рук расположено огромное количество рецепторов, которые посылают свои импульсы в центральную нервную систему человека. Китайские ученые и восточные целители пришли к выводу, что каждый палец несет влияние и взаимосвязь с определенным внутренним органом. Работу по развитию мелкой моторики нужно начинать с самого раннего детства, массируя пальчики младенцу, мы воздействуем на активные точки, связанные с корой головного мозга´ [7].
Возможно, это связано с тем, что это не просто привычные сигналы, а именно те, на которых строились когда-то коммуникации человечества, поскольку не было вокального языка. Сегодня сохранилось, к примеру, иное резонансное буддийское пение. Этот же тип пения характерен для оперного искусства, поскольку там нужна большая громкость.
Музыка порождается нашими мозгами, поэтому ее эволюция должна отражаться как в направленности нашего мышления, так и в других виртуальных продуктах, которые наш мозг производит.
В отношении эволюции музыки японские исследователи отталкивались от следующего: ´Эволюция и это алгоритмический процесс, применяемый к популяции людей. Эти индивиды должны отличаться в некотором роде, например, во внешности или поведении. Они должны иметь возможность передавать конкретные характеристики новому поколению индивидов. Они должны существовать в среде, которая отбирает одни характеристики и откидывает другие. Наконец должен быть процесс итерации, который повторяет эти шаги несколько раз´ [8]. Исследователи говорят о возможности переноса их модели на другие виды культурной продукции: ´некоторые тенденции в музыке могут быть сформулированы в виде статистических законов, а не индивидуальных особенностей композиторов. Более того, предложенный подход можно применять для изучения эволюции других культурных феноменов. «Баланс между новизной и типичностью может быть важен и для других типов культуры, и данная модель может быть полезна для анализа не только музыкальных, но и других культурных данных»´ [9].
Правда, можно добавить, что есть жесткие системы не принимающие инноваций, и мягкие системы, не возражающие против инноваций. В самой культуре тоже могут быть разные периоды и открытости инновациям или закрытости от них.
Советская культура, например, имея официально введенную модель соцреализма, привязанную к идеологии, очень жестко относилась ко всем инновациям. Не зря газета ´Правда´, набросилась, в 1936 году на оперу Шостаковича ´Леди Макбет Мценского уезда´ с весьма четким заголовком статьи ´Сумбур вместо музыки´. Тоталитарно управляя советским мышлением, нельзя было допустить отклонения от него: ´Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный, сумбурный поток звуков. Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге. Следить за этой «музыкой» трудно, запомнить ее невозможно. Так в течение почти всей оперы. На сцене пение заменено криком. Если композитору случается попасть на дорожку простой и понятной мелодии, то он немедленно, словно испугавшись такой беды, бросается в дебри музыкального сумбура, местами превращающегося в какофонию. Выразительность, которой требует слушатель, заменена бешеным ритмом. Музыкальный шум должен выразить страсть. Это все не от бездарности композитора, не от его неумения в музыке выразить простые и сильные чувства. Это музыка, умышленно сделанная «шиворот-навыворот», — так, чтобы ничего не напоминало классическую оперную музыку, ничего не было общего с симфоническими звучаниями, с простой, общедоступной музыкальной речью. Это музыка, которая построена по тому же принципу отрицания оперы, по какому левацкое искусство вообще отрицает в театре простоту, реализм, понятность образа, естественное звучание слова. Это — перенесение в оперу, в музыку наиболее отрицательных черт «мейерхольдовщины» в умноженном виде. Это левацкий сумбур вместо естественной, человеческой музыки. Способность хорошей музыки захватывать массы приносится в жертву мелкобуржуазным формалистическим потугам, претензиям создать оригинальность приемами дешевого оригинальничаний. Это игра в заумные вещи, которая может кончиться очень плохо. Опасность такого направления в советской музыке ясна. Левацкое уродство в опере растет из того же источника, что и левацкое уродство в живописи, в поэзии, в педагогике, в науке. Мелкобуржуазное «новаторство» ведет к отрыву от подлинного искусства, от подлинной науки, от подлинной литературы. Автору «Леди Макбет Мценского уезда» пришлось заимствовать у джаза его нервозную, судорожную, припадочную музыку, чтобы придать «страсть» своим героям´ [10].
Это была реакция не газеты ´Правда´, а Сталина как главного идеолога. Кстати, как оказалось, он никогда не сидел в царской ложе Большого театра. Туда вместе с иностранными гостями он отправлял Молотова.
Акцент в довоенное время делался не только на технологическом строительстве, но и на идеологическом: ´Сталину была остро нужна ´советская классика´ на балетных и оперных подмостках. Созданная на современный сюжет, идеологически выдержанная и обязательно талантливая. Без нее здание советской империи было как бы лишено фасада. Вождь прекрасно понимал, что правителей помнят благодаря большим художникам, которым они покровительствовали. В голодной, раздетой и разутой стране государство создавало исключительные условия для тех, кто брался за выполнение этой задачи. Но результат никоим образом не удовлетворял Кремль. С идеологией в свежеиспеченных опусах было все в порядке, с талантом – никак. Кроме того, Сталина, вероятно, беспокоил тот факт, что музыка по самой своей природе плохо поддавалась партийному руководству. Она то и дело норовила отбиться от рук´ [11].
Управление идеологической системой и это тоже управление коммуникациями, но только наиболее базовыми, приравниваемый в данный исторический период к сакральным. Ведь политика и политики всегда хотят видеть себя именно в сакральном ореоле, поскольку их слова и действия предопределяют жизнь целой страны.
Автором этой разгромной статьи в ´Правде´ был Д. Заславский, который в 1953 г. описал в частном письме 1953 года ее историю: ´Я никогда не решился бы написать подобного рода статью. И вдруг совершенно неожиданно я получил задание от высшего руководства. Указаний было точным счетом только два: заглавие статьи «Сумбур вместо музыки», идея: музыка такого рода может привести к мейерхольдовщине. Но это были не просто указания. Это была богатейшая по своему содержанию формула. Я помню свое первое впечатление от нее. Она словно озарила меня. Все то, что созревало в моей голове, не приведенное в порядок, не оформленное, а главное, нерешительное, — сразу построилось в законченную систему, все стало ясно. Я не мог бы написать статью, если бы не был подготовлен к ней спорами с вами. Я не нашел в себе смелости, если бы не оказалась за мной могучая поддержка партии. Я написал статью тут же, за один присест, прямо набело. Статья должна была быть авторской, за моей подписью. Но она оказалась редакционной. Почему так вышло? Она почти не подвергалась редакционной правке, — были лишь незначительные стилистические изменения´ [12].
Имеется в виду, что никто бы не решился изменить одобренные Сталиным формулировки. В это время ответственным редактором ´Правды´ был Л. Мехлис, который, как считается, никогда не спал, поскольку вычитывал газету вдоль и поперек. Это ему принадлежит авторство формулы ´великий Сталин´. Вскоре так писать стали все. Коммуникация породила идеологию.
Подобное же превращение произошло и из формулы Рейгана ´империя зла´. Наверняка, если поискать, то мы найдем имя спичрайтера, реально написавшего так, но все равно своим употреблением Рейган также соединил идеологию с коммуникацией, сделав из слов оружие, хотя и идеологическое. Интересно, что его оборонная инициатива тоже получила такого же типа название. Ее стали именовать ´звездными войнами´.
Мы живем и умираем в мире коммуникаций, которые часто выстраивают для нас мир не физический, а именно виртуальный. Если в физическом мире иногда может быть холодно и грустно, то виртуальный мир всегда готов подстроиться под то, что нужно на данный момент пользователю. И в этом его всепобеждающая стратегия.
Литература
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Георгий Почепцов
При этом власть может оперировать виртуальной реальностью, акцентируя ее как настоящую в своих отчетах перед населением. В этих своих рассказах они могут легко представлять" прекрасное далеко" давно наступившим настоящим. Власть сильна именно этими интервенциями в массовое сознание, когда то, чего нет, вдруг предстает как то, что есть. У власти всегда больше возможностей доказать, что все хорошо, чем у населения, что все плохо.
Уже само описание в медиа делает какой-нибудь Х реальным в массовом сознании. Поэтому в советское время была распространенным явлением опережающая информация. Торжественно устанавливался какой-нибудь материальный знак, например, камень, где было написано - здесь будет построен университет, больница и под. И это давало возможность СМИ активно обсуждать на данный момент фиктивную реальность почти как настоящую.
Это может касаться и обсуждения реальных проектов, которое так любит власть. Например, было высказано такое мнение о нашумевшем российском проекте "Сила Сибири": "этот проект выглядит, как дорогостоящая показуха, и единственные, кто материально выигрывает от этого проекта, — это подрядчики, которые нажились на его строительстве. С их контрактами, раздутыми сметами. Российский бюджет в лице “Газпрома”, который у нас все-таки компания, контролируемая государством, на этом только потерял. Общая стоимость проекта, если бы мы его обсчитывали, вместе с газоперерабатывающим заводом, освоением месторождений, со стоимостью трубопровода, компрессорных станций и так далее, она выходит примерно на показатель в 100 млрд долларов. Не 55, как говорил “Газпром”, а, если все учитывать — до ста миллиардов. А это никогда не вернется и никогда не окупится. Выиграла от проекта и пропаганда, которая сейчас все это преподносит, как грандиозный прорыв в экспорте газа в азиатском направлении" [1].
Или такое мнение о снятом с показа в России сериала "Слуга народа" депутат Госдумы от «Единой России» Сергея Вострецова: «Здесь такая пародия, такая ненависть. Это завуалированный образ Путина как врага» [2]. А депутаты народ чувствительный к врагам, не то, что население, которое может и пропустить такую атаку.
И. Петровская иронически продолжает: "Это же прямое покушение на сакральность власти вообще. Пусть у себя в Украине покушаются, а мы им еще в этом и подсобим: гляньте, люди добрые, к чему приводят дешевый популизм и ставка на благоразумие народа? Хотите как в Украине? Ради бога. Только наше ВСЁ не троньте. У нас свой сериал вот уже сколько сезонов с успехом идет в эфире всех телеканалов страны. Наш президент, в отличие от украинского, не артист и тем более не комик, а настоящий вождь нации. Отважный — истребитель пилотировал, в батискафе на дно морское опускался, за амфорами бесстрашно нырял, стерхов за собой в полет увлекал, лошадей Пржевальского с ходу приручил. Человечный — поэтому и народ к нему тянется. Где бы он ни появился — окружают, руки тянут, потрогать-обнять норовят, отцом родным называют" (Там же).
Виртуальность не имеет разумных границ, чего не скажешь о реальности. Особенно это касается рассказов о победах власти над разного рода авариями. Тут сразу авария в реальности превращается в победу в виртуальности. Это началось еще в довоенное время, когда гибель корабля "Челюскин" превратила всех участников в героев-челюскинцев.
Можно выстроить для замены подлинной реальности виртуальные якобы реальности (например, реальность 2, реальность 3), и, отталкиваясь уже от них, хвалить себя, представлять свои результаты в более позитивном ключе.
В. Путин, например, все время выстраивает такую фиктивную реальность противопоставляя ее реальности российской, используя для этого управление совсем недавним прошлым. У этого прошлого было много свидетелей, но медиа делают все, чтоб заменить в мозгах людей индивидуальную память социальной, которую и создают сами.
О. Малинова проанализировала такой очередной властный виртуальный "громоотвод" - "лихие 90-е", поскольку власть признала его как выгодную для себя точку отсчета. Кстати, Украина также выступает для официальной России такой отрицательным примером для сравнения.
Малинова пишет: «во все периоды доля негативных высказываний Путина о 90-х достаточно велика: от 43 до 48%», а положительные высказывания составляют лишь 11-18%. Причем, если в течение первого президентского срока, будучи непосредственным преемником Ельцина, фактически назначенным им на пост главы государства, Владимир Путин чаще высказывался о 90-х в позитивном ключе, то со временем, укрепившись в собственной власти, он стал увереннее выстраивать свой политический образ на контрасте с 90-ми, утверждая, что свобода и демократия 90-х — неправильные, не те, что нужны" [3].
Путин противопоставляет как бы свое правление времени 90-х такими способами:
- употребление слов-знаков, например, "сильное государство" или "стабильность", которые, можно сказать, достаточно сильны, чтобы не допускать конкурентные интерпретации,
- популистская риторика с визуальной демонстрацией заботы о людях
- постоянно повторяющиеся однотипные нарративы, когда прошлое выступает для легитимации текущего курса.
Еще раз напомним, что это не настоящее, а препарированное представление о прошлом. Это виртуальное прошлое, которое лишь частично отражает реальность. Зато в головах население именно оно становится главным.
Социальная память более важна для государства, чем индивидуальная. Управляя социальной памятью, государство влияет на индивидуальную, усиливая в ней важные для себя моменты. Индивидуальная память остается с человеком, зато социальная начинает тиражироваться всеми возможными способами. Индивидуальная память не слышна, зато социальная - громогласна.
А. Нагорный говорит на эту же тему, но уже по отношению к советскому прошлому, следующее: "самым безотказным механизмом спасения им сегодня видится ложь о советском прошлом, которое необходимо "мочить по-чёрному", создавая такой кошмарный исторический фон, на котором все нынешние и предстоящие беды России будут выглядеть лишь лёгким недоразумением. Конечно, в тотальной пропагандистской кампании, направленной на унижение и уничтожение советского прошлого, деятельность Хрущёва, Андропова и Горбачёва, этих "священных коров" отечественного либерализма, как правило, обходится фигурой умолчания. Зато Ленину, Сталину и Брежневу "достаётся" по полной программе. Кажется, нет такого преступления перед Богом и людьми, в котором бы их не обвиняли прямо или хотя бы подозревали. Еще бы, ведь из 74 лет советской власти они "на троих" руководили партией и страной целых 54 года! И если не они — "главные преступники преступного режима", то кто же еще?!" [4].
Все это опасный инструментарий, ведущий к созданию определенного рода "политической шизофрении" в массовом сознании. Но точно так в свое время поступили и в СССР, создав канон своей прошлой истории, когда вся дореволюционная история предстала как народно-освободительная борьба против царей, а послереволюционная - как история роли Сталина во всем, что было.
В принципе интересно, как все может меняться при желании. Вроде речь идет о тех же фигурах и тех же событиях, но в новой конфигурации они все начинают нести совершенно иные смыслы. Дополнительно к этому в историю вписывается и то, чего не было типа побега Керенского в женском платье. Как следствие, женское платье, которого в реальности не было, полностью уничтожает эту политическую фигуру, становясь символом "перепуганного бегства".
Валентин Юмашев как свидетель и участник "лихих 90-х" естественно их защищает, поскольку сам принимал посильное участие в выборе Ельциным Путина: "Борису Николаевичу не повезло. Его ненавидят коммунисты. Даже не буду перечислять почему. Образ «лихих 90-х», разрушенного государства, стоявшего на коленях, и прочей ерунды, создала сегодняшняя власть и ее пропаганда. Ну и последние, кто добивает Ельцина, — это наши либералы, которые не могут ему простить то, что он в 1999 году остановил свой выбор на Путине как на своем преемнике. Сегодня нет возможности перебить вранье о 90-х. Вранье о 90-х — это мейнстрим. Я к этому очень спокойно отношусь. Объясню почему. Через двадцать лет после Февральской революции 1917 года, в 1937 году, вы нигде не могли услышать правду об этой революции, впрочем, как и о большевистском перевороте октября 1917 года. Сами большевики называли это событие именно переворотом. В 1937 году Февральской революции не существовало, а большевистский переворот назывался уже Великой Октябрьской социалистической революцией" [5].
И там же он отрицает современные интерпретации: "То, что пропаганда винит Ельцина, что он предложил стране Путина, на мой взгляд, это не так. Наша пропаганда пытается отделить Путина от 90-х, потому что они «лихие», там была «ельцинская разруха», а с Владимиром Владимировичем не может быть связана разруха и прочие неприятные слова. Меня это всегда забавляет, как будто наш президент не был одним из высокопоставленных чиновников во второй половине 90-х: первым заместителем главы администрации президента, директором ФСБ, секретарем Совета безопасности, премьером… Обвиняют Ельцина в предательстве демократических идей противники Путина, продолжая воспроизводить старый миф, что ради собственной безопасности Ельцин отдал власть кагэбэшнику Путину" (см. также комментарии Илларионова [6]).
Мы можем сформулировать такое правило: искривляя прошлое, мы искривляем и настоящее. По этой причине "конструктор" может получать такое настоящее, как ему нужно, отталкиваясь от субъективного прошлого, которое он сам создает. Люди верят и не верят экрану, но верят ему не меньше, чем себе, а чаще и больше, поскольку трансляции социальной памяти ничто не может противостоять.
В этом же ключе лежит дискуссия о роли Егора Гайдара, где тоже ломаются копья, чтобы поскорее уйти от реальности. При этом и сама ментальность Гайдара сформирована виртуальностью: "интерес Гайдара к экономике подпитывался произведениями известных советских фантастов — братьев Бориса и Аркадия Стругацких. Через несколько десятилетий этот интерес открылся с неожиданной стороны — начинающий политик женился на дочери Аркадия Стругацкого Марии, утверждая, что та была его первой детской любовью. В творчестве Стругацких Гайдар выделял роман «Обитаемый остров», в котором поднимаются темы коррупции, инфляции и борьбы за ресурсы. Один из героев, ушедший в подполье бывший психиатр Аллу Зеф, произносит фразу: «Каждому ясно: когда экономика в паршивом состоянии, лучше всего затеять войну, чтобы сразу всем заткнуть глотки». Через несколько лет, в 1968-м, она получила подтверждение во время пражских событий. Власти Чехословакии попытались провести либеральные реформы и придать местному социализму «человеческое лицо», однако встретили упорное сопротивление Москвы — ради сохранения существующего порядка советское руководство ввело войска. Именно тогда в голове Гайдара зародились мысли о необходимости перехода к «рыночному социализму» — с рабочим самоуправлением и конкуренцией между предприятиями" [7].
Но мысли Гайдара по ускоренному переходу к счастью народному были страшны. В. Игрунов вспоминает: "Большая группа молодых реформаторов в 1989 поехала в Чили перенимать опыт Пиночета, там были Найшуль, Чубайс, Левин, Васильев, Болдырев и многие другие. Вернулись все в полном восторге, за исключением Болдырева. Осенью 1989 года у нас были очень тяжелые споры на эту тему. Они же размышляли после поездки так: сделать нищим население, чтобы обесценить рабочую силу, а наши не очень хорошие товары получили бы конкурентоспособность за счёт дешевизны, сконцентрировать ресурсы в руках немногих, чтобы эти немногие могли конкурировать на международном рынке. Я им говорил: эти методы приведут к забастовкам и развалу страны. Они ответили, что понимают это, потому главная задача сначала уничтожить профсоюзы. Я возразил, что с профсоюзами можно договариваться, а без них будут радикалы и дикие акции протеста. Их ответ на мою реплику ошеломил: "А что, у нас пулеметов нет?"" ([8], см. также [9 - 10]).
Мы привыкли жить в жестком мире, поэтому мягкие методы управления не пользуются популярностью. К тому же, мягкие методы требуют десятилетий для достижения результата, а жесткие срабатывают почти сразу. Тем более хорошо срабатывает сочетание жестких и мягких методов, дающее "горючую смесь" для массового сознания. Выдав, например, афоризм "советское, значит, отличное", который укладывается в массовое сознание в качестве аксиомы, уже трудно противопоставить ему нечто противоположное, поскольку разуму будет легче признать это иное исключением, а не правилом, так как правило у него уже есть.
Виртуальность перестает быть чистой виртуальностью, когда она управляется дополнительными параметрами. Если это параметры политические, мы идем в сторону пропаганды. Если это параметры коммерческие, мы идем в сторону разрушения художественного начала. То есть сегодняшнее кино и телесериалы попали в определенную ловушку, из которой не так легко выбраться.
Сюда же относятся и рейтинги. Д. Дондурей говорит о роли телевизионных рейтингов: "Официально признанный всего лишь средством измерения медиааудитории, он, по сути, из технической процедуры превратился в главный содержательный ориентир производства всего отечественного телеконтента. Высокий рейтинг передачи (процент количества ее зрителей от величины всей национальной аудитории) и доля передачи (процент количества ее зрителей от величины аудитории, в это время смотрящей телевизор) должны быть достигнуты любой ценой. Ведь только от этого зависит сегодня стоимость рекламы, размещаемой во время показа каждой программы, а следовательно, и колоссальные доходы телеканалов в целом. Все другие, в первую очередь общественно значимые, цели телевидения: личностное развитие, формирование толерантно взаимодействующих сообществ, распространение адекватных вызовам времени представлений людей о действительности, служение психологическому здоровью — исчезли или существенно уменьшили свое значение в нашей стране. Изменились цели — соответственно, появились иные критерии, а значит, и потребительские свойства создаваемых программ. Такая, ориентированная исключительно на рейтинг, модель отечественных медиа не действует только в двух случаях: когда речь идет о политических интересах и в так называемых репутационных проектах, таких, к примеру, как сериалы «Доктор Живаго», «Идиот», «В круге первом». Свои награды они получают вне какой-либо связи с рейтинговыми процентами, на основе совсем других экспертиз. В таких редких, специально оговоренных ситуациях российское профессиональное сообщество согласно не использовать рейтинг как единственный критерий. Во всех остальных ситуациях он выступает в качестве универсального — как бы очищенного от всех других привходящих обстоятельств — средства фиксации общественного интереса к тому или иному телепродукту. А значит, и как способ опознания любых других его потребительских качеств. Так технологическая по своей природе процедура становится экономической, а значит, и содержательной. Эта философия устраивает сегодня всех участников и агентов российского медиарынка. Самое опасное — тотальная власть этой философии привела к реализации в нашей стране в своей предельной форме механизма так называемой понижающей селекции. Суть ее в следующем. Значительно легче привлекать зрителей, работая на давно обнаруженных психологами древнейших способах нашей ориентации в реальности: сексуальных влечениях, переживании возможного насилия, ожидании смерти, чувствах неизвестности, опасности, неизбежности, подавленности" [11].
Однако виртуальное строительство мира часто проваливается, например, в случае кинопропаганды. Зритель валом валит на американский виртуальный продукт, а отвергает местный. И это со временем повлияет на массовое сознание, отодвигая его еще больше от своего кинопродукта. Национальное может вступать в противоречие с иностранным.
В результате мощной работы, например, все поддержанные российским минкультом фильмы собрали меньше одного "Короля Льва": один фильм победил 49 с соответствующим преобладанием в количестве зрителей. Такая же безрадостная ситуация и в сфере авторского кино: "Зато по ведомству авторского кино год от года регулярно прописываются почти любые вне зависимости от уровня проектов прихоти тех режиссеров, что во власть вхожи и лояльны к ней — и по-хорошему вполне комфортно себя чувствуют в рыночных условиях и без всякой господдержки. Это и Андрей Кончаловский с оказавшимся ненужным ни одному топовому фестивалю, но зато получившим из бюджета 60 миллионов рублей «Грехом», где режиссер искал отражение себя в личности Микеланджело Буонарроти. И Валерий Тодоровский с ностальгическим воспоминанием о собственном детстве в фильме «Одесса», который даже жюри «Кинотавра» проигнорировало, не говоря уж о простом зрителе. И Дмитрий Месхиев, натворивший в свое время немало противоречивых, вплоть до многочисленных обвинений в коррупции, дел во главе комитета по культуре Санкт-Петербурга — что не помешало ему получить 60 миллионов рублей на парадоксальную, и по сюжету, и по уровню постановки будто выпавшую из кооперативного кино рубежа 90-х драму «Два билета домой» о встрече возрастного уркагана (Сергей Гармаш) с брошенной им в младенчестве дочерью. Если что, на «Два билета домой» было продано всего 6 тысяч билетов" [12].
Власть любит свои прекрасные отражения в литературе и искусстве. Ничто отрицательное не проскочит сквозь фильтры финансирования и цензуры, что демонстрирует запрет на прокат фильма "Смерть Сталина". Все, то делается. На государственные деньги, не может противоречить государству. Все, что сделано на чужие деньги, также не должно вступать в противоречие с имеющейся моделью мира.
На вопрос "почему зрители поддерживают чужое" можно дать и вполне научные ответы:
- виртуальность создает контролируемый продукт, отвечающий каждый раз "генеральной линии партии", хотя партии юридической нет, но есть реальная партия власти, которая и смотрит за чистотой в мозгах,
- виртуальность создает эмоциональный продукт, который имеет большее воздействие, чем любые варианты рациональной работы (учебники, монографии, новости), по этой же причине с экрана не сходят политические ток-шоу, создающие эмоциональность драками и криками,
- виртуальность часто хочет стать пропагандой, оплачиваемой потребителями, что удешевляет ее производство,
- виртуальность в любом случае заполняет свободное время человека, которого в будущем будет все больше и больше,
- "своя" виртуальность в отличие от западной продукции все же отражает и поддерживает картину мира человека, отвечает на его собственные вопросы, хотя и этот процесс портят пропагандистские цели.
Но для этого люди должны смотреть, но зрители не спешат на пропагандистские фильмы, на которые тратятся бюджетные деньги. Экс-глава российского минкульта Мединский нашел решение - кинотеатры "не имеют права показывать какой-нибудь фильм, чтобы он занимал более 35 процентов из общего числа сеансов" [13].
Виртуальность строит более правильный мир, убирая все отклонения и исключения, которые могут внести сомнения в правильности избранного властью пути.
При этом за качественную пропагандистскую виртуальность хорошо платят. Например появилась такая информация от Екатерины Андреевой, ведущей программы "Время" с 1997 года: "Еще одной темой, которую успели обсудить звезды, стал заработок на телевидении. По словам Екатерины, в России зарплаты мужчин и женщин сильно разнятся. "Когда я услышала, какая у Андрея Малахова зарплата, то, конечно, порадовалась за него. Я таких денег не видела. Не буду называть другие фамилии мужчин, но я их знаю. Неравенство зарплат между мужчинами и женщинами бросается в глаза", - заметила она. Отметим, ранее Андрей Малахов в беседе с Ксенией Собчак заявил, что во времена работы на Первом канале получал порядка 50 тысяч долларов в месяц. При этом он отмечал, что больше него получали только два человека - Иван Ургант и Владимир Познер. По словам Малахова, сейчас у него примерно такая же зарплата на канале Россия-1" [14]. И всем этим конгломератом информационной "артиллерии" всех каналов и всех программ управляет один человек - А. Громов [15].
Для власти информационная и виртуальная реальности имеют не меньшее значение, чем реальность физическая, а во многих случаях они даже важнее. Физическая реальность - это как бы твой вид дома, где тебя не волнует особо, как ты выглядишь. А информационная и виртуальная реальность - это твое появление на публике, где все должно быть "чин чинарем". Если В. Сурков делал эту "шлифовку" действительности глубинного уровня, обращаясь скорее к тем, кто читает и понимает, то А. Громов делает то же для тех, кто смотрит и хочет понять, что же все-таки происходит в стране и за ее пределами. Как писал К. Чуковский в стихотворении с вполне медийным названием "Телефон": "Ох, нелегкая это работа - Из болота тащить бегемота!".
Литература
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Ми хочемо поговорити з вами про медіаграмотність. На цей раз в контексті, який здатний перевернути наше майбутнє та увесь цифровий простір в цілому. Із задоволенням представимо механізми, які потенційно можуть позбавити нас від споживання дезінформації. Розглянемо проблему в ракурсі міжнародного досвіду. Запропонуємо достатньо технік щодо декодування пропаганди. Допоможемо вчасно адаптуватися до мінливого інформаційного середовища. Адже медіаграмотність дотична до більшості сфер життєдіяльності!
Академія української преси спільно з партнерами оголошує про початок реєстрації до участі у Восьмій міжнародній науково-методичній конференції з медіаграмотності: «Критичне мислення в епоху токсичного контенту».
Заявки до участі у конференції приймаються до 21 лютого 2020 року.
Отримати більше інформації та зареєструватися для участі ви можете за посиланням.
