Онлайн презентація посібника АУП «Навчальний календарик критичного мислення» для дошкільників і майстер-клас від авторки Наталі Степанової
Запрошуємо 28 січня 2021 о 15.00 долучитися до майстер-класу Наталі Степанової
Сьогодні сприйняття світу дитиною значною мірою залежить від того, як його подають медіа. Тож особливим аспектом формування особистості дитини стає медіаосвіта та критичне мислення!
Отже сьогодні в нас на гостині робочий зошит для дітей старшого дошкільного віку ( 5-6 р.) укладений у формі календаря, розрахованого на навчальний рік. У ньому подані вправи й методики для занять із розвитку критичного мислення. Матеріали підібрані за певними змістовними розділами, кожному із яких присвячено три місяці.
Зошит розраховано для дітей старшого дошкільного віку, а також на вихователів/льок і методистів/ок закладів дошкільної освіти, які прагнуть урізноманітнити свої заняття, розвиваючи критичне мислення.
Долучитися д оперегляду можна ось тут
Работа с мозгами, например, в случае пропаганды, строится на серьезном повторе. И важно было получить такие методы, чтобы оставлять тело, но менять мозги. Человека с другими мозгами можно убить, но невозможно заставить замолчать. Изменив мозги, мы получаем еще одного правильного члена сообщества.
Беларусь дает пример необычайно долгих протестов на постсоветской территории, что в результате привело к более широкому включению в них не только граждан, но и элиты. В Украине, например, послы не уходили в отставку в знак протеста, но и не было таких жестких разгонов и арестов, как в Беларуси.
В современном мире репрессии уже не спасают. Беларусь оказалась страной с современным населением и еще советским стилем управления. И это работало до поры до времени, пока недоверие к результатам последних президентских выборов не дало толчок к эскалации протестов.
Постсоветский человек, который перешел от приоритетов материального мира к приоритетности нематериального, не хочет и не может смириться с жизнью прошлого типа, где правили ценности выживания, а его собственный статус был занижен.
Генерал разведки Н. Леонов высказывается так: “Я долго размышлял, в чем причина кризиса в Белоруссии, которая мне очень близка: там живет половина моей родни. Ведь она во многом была образцовой для нас. Там сохранился промышленный потенциал, а продукция сельского хозяйства отличались качеством более высоким, чем российская. Страну связывают хорошие дороги, а города и улицы выглядят куда более ухоженными, чем российские. И вдруг все это посыпалось. Почему? Для меня главной причиной стала усталость общества от Лукашенко. Посмотрите, какие требования выдвигают протестующие — не экономические, не социальные, не пересмотр строя и системы, а всего лишь одно требование: «Уходи!». И это скандирует не «народец», не «пьяницы» и «бомжи», как заявляет белорусская власть, а огромные массы трудового люда. Вместе с ухудшением экономической ситуации в стране это и стало катализатором общественного недовольства. Согласитесь, причина в общем-то пустяшная. Но протест был подхвачен и раскручен, как всегда происходит в таких случаях, Западом. И вдохновители по раскрутке кризиса оказались рядом, в Польше и Литве. Подогрев шел по линии соцсетей, радио и телеканалов, контролируемых Западом и на его средства. Началась кампания по отрыву Белоруссии от России. Страну поставили перед выбором: с кем идти — с Россией или с Западом” [1].
Генералы разведки должны всегда и всюду видеть врагов. Но и они должны понимать, что главная беда не во врагах, а в родном государстве, в собственной власти. Никакие враги не смогут ничего сделать, если власть и население не находятся в конфликте. Государственная система должна учитывать интересы всех, а не только властных структур. Недовольные есть всегда, но в нормальной системе они не выходят тысячами на улицу в знак протеста. Это значит, что перед нами вина власти, а не населения.
Россия смотрит на Беларусь как на вариант развития ситуации у себя самой, активизированный обсуждаемым вовсю транзитом власти. В. Костиков пишет: “при отсутствии политической конкуренции, сдержек и противовесов власть, на мой взгляд, нередко со временем утрачивает политическую энергетику и теряет из виду собственную страну. Сложная политика всё больше замещается простенькими театральными ритуалами, дискуссия — словоблудием, оценки современности — любованием историей. Мелкие проявления политического недовольства объявляются «занесёнными ветром» и (с соблюдением неких норм приличия) нивелируются. И возникает, как в Белоруссии, ощущение полной политической благодати. Власть всё больше замыкается, утрачивая контроль над идущими в обществе глубинными политическими и цивилизационными процессами. В том числе и над политическим взрослением народа. Повзрослевший народ начинает конструировать свою собственную (вначале незаметную) жизнь и постепенно утрачивает к власти былое уважение. Что, судя по всему, и произошло в Белоруссии” [2].
Новые поколения не хотят жить по-старому. Но кто их формирует? Школа и образование остались теми. Они, как и кинематограф, являются консервативными образованиями, удерживающими картину мира, близкую властной, хотя бы потому что финансируются, а значит, и контролируются государством. Ни программы школ, ни методы обучения никак не поменялись за три десятилетия после развала СССР.
Сегодняшние потоки медиа и стали новыми школой и образованием. Новые поколения воспитаны новыми медиа, в самой структуре которых заложен качественно высший уровень свободы. Если, условно, каждый может говорить, то это совершенно другой вид информационного пространства, где государство заняло свое скромное место. Его мнение не столь интересно, поскольку более сильно контролируемо, и тиражируется многочисленными повторами, главными из которых являются: новости, политические ток-шоу, кинопродукция. Все это является экранным продуктом разной степени “долговременности”. Фильм может рассказывать хоть об Александре Невском, если это нужно государству, новости – всегда о дне вчерашнем. Телевизионные политические ток-шоу являются сочетанием этих двух позиций: они смотрят на текущее с точки зрения долговременных картин мира, например, моделей друг/враг.
Кстати, по этой причине фильмы (и ток-шоу) часто отвергаются сторонниками противоположных моделей мира. Это же происходит, когда художественный фильм навязывает картину мира, что произошло с фильмом “Крымский мост”, признанным в России худшим фильмом года.
Есть также момент совмещения всех картин мира – правильных и неправильных: “в сознании российских обывателей годами внедряется мысль о том, что практически любая информация может быть фейком, провокацией или “происками врагов”. Официальные пропагандисты и многочисленные тролли вбрасывают многочисленные версии реальности, ставят под сомнение любое авторитетное мнение, дискредитируют все источники информации и опровергают каждый, зачастую самый невинный тезис. Цель подобной пропаганды – дискредитировать правду как таковую, запутать потребителя информации и в принципе лишить его возможности мыслить критически, создав ощущение, что объективной истины в принципе не существует. Дезориентированный читатель в итоге должен перестать доверять кому бы то ни было, в том числе по-настоящему правдивой информации” [3].
И еще: “Превратив информационное пространство в “дикое зазеркалье” иллюзий, Кремль действительно добился того, что обнародование даже самой страшной правды не способно повлиять на российское большинство. Однако поддерживающие власть политтехнологи не учитывают того, что сложившееся у значительной части населения конспирологическое сознание в конечном счёте может обернуться против государства. На фоне роста недовольства населения действиями властей в сочетании с верой в “глобальный заговор”, все больше обывателей считают Кремль и в особенности российских олигархов (а порой и самого Путина) “агентами” враждебного Запада”
Мир стал сложнее, а информация в средствах коммуникации вернулась к более простой: в телевизионных ток-шоу все трактуется в парадигме друг – враг. И телевидение всех расставляет по своим углам.
При этом система пропаганды работает, просто и надежно. Л. Гудков говорит: “Мы фиксируем, что отношение к получаемой информации и, соответственно, к версии о попытках убийства Навального, оно связано с тремя факторами: образованием, источниками информации – пользуются люди интернетом или социальными сетями, – возрастом и местом жительства. Чем моложе, образованнее [люди] и чаще сидят в социальных сетях, тем меньше доверия к официальным каналам, прежде всего к тому, что идет по телевидению. Большая часть страны – это пожилые люди, провинция, малые города и деревни, – пользуется в основном официальными каналами, то есть одним или двумя федеральными каналами, где, конечно, идет массированная дезинформация, клевета и пропагандистская работа с этой информацией. Поэтому там [присутствует] сочетание недоверия к поступающей информации из социальных сетей, страх и сильнейший конформизм, остатки советских представлений, которые парализуют поступающие сведения. Сами по себе такого рода сведения практики государственных убийств, конечно, вызывают сильнейшее сопротивление, страх и ощущение внутреннего дискомфорта. Поэтому нарастает сопротивление, собственный страх превращается в агрессию против жертвы. Это обычная такая вещь, которую описывают и психологи, и социологи, и прочие. На этом и держится режим – он возбуждает страх и беспокойство по поводу стабильности. А в условиях нарастающего кризиса и пандемии, снижения доходов, тревоги перед будущим возникает бессознательное желание стабильности и блокада неприятной информации” [4].
Получается, что в системе выживания, а постсоветское пространство все время балансирует между выживанием и жизнью, мир должен быть и проще, и понятнее. “Враги народа” прямо по-сталински возвращаются в жизнь, именуясь теперь иноагентами. Вот данные социологов Левада-центра по отношению к деятельности Навального (сентябрь 2020): одобряю – 20%, не одобряю – 50%, не слышал о таком – 18% [5]. То есть пропаганда жива и работает.
Пропаганда несет в себе простую и понятную модель мира. Идя с ней по жизни, не надо особо задумываться. Если мне хорошо, спасибо родной власти. Если мне плохо, то и все враги известны поименно наперед.
Есть и другие оценки “счастья пропаганды”. К. Сонин выделяет точки, где пропаганда сильна: “Я считаю, что российская госпропаганда исключительно сильна в «расковыривании ран» и совершенно профнепригодна во всем остальном. То есть если есть тема, по которой у граждан есть сложившееся отношение, но тема не является важной — и граждане на нее не обращают внимание, — то эту тему «вечерние мудозвоны» и Ко могут «вывести в топ». Но поменять взгляды граждан они не могут вовсе. Например, осенью 2014 года телеоргия успешно расковыряла антиукраинские и антиамериканские взгляды, но была совершенно бессильна в отношении, скажем, курса доллара. Граждане возненавидели — в ответах на вопросы — «американскую военщину», но закупались долларами, несмотря на масштабные вбросы про его конец” [6].
Пропаганда, “переселяясь” в мирные головы граждан, может вести себя нерационально, хотя в вышеприведенном примере все как раз объяснимо. Личное спасение вводит разрешение на любые отклонения от якобы правильного поведения. Здесь “американская военщина” – это одно, зато американские доллары – это другое. Собственно говоря, точно так мыслит и государство, когда оно ругает США, но гоняется за долларами.
Пропаганда – продукт для грозных времен. В СССР это было время или войны, или гигантских строек, когда требовалось в информационном и виртуальном мирах найти то, чего так не хватало в мире физическом. Мирное время нуждается в более мягких вариантах воздействия.
Н. Строгов говорит о некоторых провалах пропаганды. Но по сути, он не прав, это не провал, это настойчивое удержание нужной на данный момент государству точки зрения, даже если она противоречит реальности. Пропаганда не вырабатывает ответы, а повторяет их, одно и то же до бесконечности. Пропаганда как механизм повтора не виновата, если ей дают неработающий материал. Он может быть при этом неработающим сегодня, но нужен был вчера, что снизить давление на власть.
Это произошло с ковидом, о котором говорит Н. Строгов:
“Первых «подозрительных» пациентов госпитализировали еще в конце января, но власти угрозу не ощущали. Молчали и пропагандисты — до поры до времени, пока не настал март с его первым локдауном. Даже тогда Дмитрий Киселев призвал не переживать, справляемся же. «Заболевших в России сейчас шесть десятков. А проведено уже более ста тысяч тестов. Положительных — крупицы», — рассказывал телеведущий. Маргарита Симоньян в унисон успокаивала: вирус этнический, передается от китайца к китайцу, причем такое везде — во Франции, в Италии… В последней, кстати, посмотрите, как все плохо, передавал Первый канал. То ли дело Россия, всех уберегла. Подобный сюрреализм давно стал знаменем современности, и мало кого удивило, что главным экспертом по коронавирусу стал «теледоктор» Александр Мясников. Тот не раз выступал с противоречивыми заявлениями, даже спустя полгода пандемии. За ней, видимо, стоят третьи силы?” [7].
И еще с дуровским Телеграмом: “Пропагандисты два года рассказывали, насколько мессенджер плох, покрывает террористов и сотрудничает с зарубежными спецслужбами. Сыграл роль эффект Стрейзанд: после блокировки аудитория Telegram, напротив, росла. Депутаты и провластные журналисты завели личные каналы. В пандемию коронавируса 2020 года мессенджер стал основным оперативным источников информации. Государство уступило и заявило о разблокировке 18 июня — якобы Павел Дуров пошел навстречу в борьбе с терроризмом” (там же).
Повтор говорит об управляемой коллективной работе. Именно по нему еще во вторую мировую войну определялось в США, что ряд американских газет идет от нацистских источников. Сегодня этот феномен повторяется: “Основные темы путинской пропаганды на Запад последних месяцев: «коронадиктатура», «глубинное государство», «украденные выборы», «заговор против демократии», «чипирование через прививки», «происки Гейтса» (вариант Сороса); «леваки, эмигранты и (или) мировая финансовая олигархи (с намеком на евреев) хотят уничтожить Америку» (Германию, Великобританию и т. п.)” [8].
Тяжелая ситуация с кризисом демонстрирует неуправляемость реальности при полной управляемости виртуальности, где все всегда хорошо, благодаря телепропагандистам: “В конце марта всем стало ясно, что россияне заражаются коронавирусом точно так же, как китайцы и итальянцы, а система здравоохранения к пандемии не готова от слова совсем. В качестве выхода из положения Путин устроил всей стране… нет не карантин, а выходные, оплачивать которые работодателям пришлось из своего кармана. Параллельно президент переложил ответственность за распространение коронавируса в регионах на плечи глав субъектов, вместо того, чтобы ввести режим ЧС по всей стране, как поступили в других государствах” [9].
Это типичный пример государственного управления, когда за успехи отвечает первой лицо, а за провалы – подчиненные. Это было всегда, и всегда будет, поскольку так устроена иерархическая система, которую никто не отменял.
Но иерархия – это излюбленный конек власти, зато современные медиа принципиально анти-иерархичны. В результате между ними и властью всегда будет непонимание. А точнее несовпадение: власть хвалит, а они ругают…
С. Тарощина говорит о феномене Ю. Дудя, можно сказать, даже яростно, противопоставляя его В. Соловьеву: “Кстати, о политике. Дудь и тут не молчит. И другим говорит: не молчите, молчание перестало быть спасением. Критикует Путина, поправки к Конституции. Под расследованием Навального о попытке убийства оставляет комментарий: «Посмотрел. Рекомендую». Его рекомендация дорогого стоит. Некоторые даже прочат его на трон русского Зеленского. В Зеленские он вряд ли пойдет — слишком самостоятелен и умен. Но и без возможного грядущего президентства он уже доводит до обморока лучших людей города и телевизора. Соловьев называет Дудя «дегенератом», «лощеной нечистью», «ничтожной мразью», «борцом с перхотью».
Юпитер сердится. Ему даже с перхотью не доверяют бороться — только с миражами. Зато Юрию Дудю в его 34 года подвластно многое — от рекламы известного шампуня до рейтингов, которые уже никогда даже не приснятся Владимиру Рудольфовичу” [10].
Соловьев – другой типаж пропагандиста, сравнивая с советскими временами. Это иная коммуникативная игра, которая, хотя бы своей форме, должна удерживать продвинутых зрителей. Здесь важна не правда, а эмоции, которые способны сделать из любой неправды правду. И это свойственно не только Соловьеву, с цифрами и графиками доказывается неправда из уст, например, Д. Киселева [11].
При этом любимым тиражируемым в медиа рассказом в Соловьева является стоимость его дома в Италии: “Телеведущий Владимир Соловьев имеет дачу в Подмосковье и виллу в Италии на берегу озера Комо. Стоимость зарубежной недвижимости около девяти миллионов рублей. Блогер Алексей Навальный утверждает, что журналисту принадлежит еще один дом в Италии. Стоит он около миллиона евро” [12].
Соловьев болезненно отреагировал на такое сообщение, набросившись в ответ на Навального: «Почему он опять раскрывает стоимость дач российских телеведущих, а не своих соратников? Он что у нас теперь телевизионный критик? Или агент по недвижимости? Навальному надо заняться другим, ему нужно раскрыть ближайшее расписание рейсов и вернуться в Россию, так как, как заявил журнал Lancet, он уже давно здоров. Ему надо предстать перед российским правосудием. И вообще, в его возрасте пора уже немножко повзрослеть, а не совать свой нос в чужие дела и интересоваться: „А что там у соседей?” [13].
Ничто так не помогает в выработке нелюбви аудитории, как богатства, которые от нее прячут. Например, пришло сообщение, что в Лондон всего на 26 минут 4 января 2021 прилетал самолет супруги Д. Медведева [14]. Это ЧП, поскольку у Медведева и не было, и нет таких доходов, но цензура информации делает свое дело (см. историю этого самолета и его полетов в расследовании Навального [15 – 17]). И вообще авиасообщение с Британией сейчас закрыто, самолеты не могут летать.
Население – пассивно, пропаганда – активна. В этом важный потенциал ее успеха. Плюс к этому она может бесконечно повторять одно и то же в разных вариантах, в результате добиваясь того, что пассивное массовое сознание начинает воспринимать это как правду.
Пассивное массовое сознание не будет заниматься опровержением фейков, как это делают специалисты. Приведем примеры из фейков телевидения Беларуси [18]:
– на СТВ и “Беларусь1” девушка плакала дважды, причем в разные дни, о своем грустном дне рождения на фоне протестов в Минске, ролик оказался фейковым;
– одни и те же сторонники Лукашенко на беларусском госТВ: некоторые от имени минчан благодарят ОМОНовцев за работу, другие — называют бело-красно-белый флаг фашистским, но на разных каналах это делают те же лица;
– псевдопрофессор Московского архитектурного института хвалил минские проекты сербского застройщика Dana Holdings;
– Минобр Беларуси рассказал о том, что больше 45% школ в системе министерства – беларусскоязычные, но по данным статистического сборника 2019 года на беларусском языке обучаются только 11,1% школьников.
Но обычный зритель не может заниматься поиском соответствия правде, реально он уже давно в следующем сюжете, а этот пассивно спрятался в памяти, даже с потерей источника информации.
Е. Гордеева акцентирует то, что телевидение имеет не только информирующую функцию: “Нужно понимать, что телевидение — сложный механизм, сила которого не во внушении. Современное TV выполняет куда более важную функцию, без которой политикам пришлось бы очень несладко: оно обнуляет эмоциональный потенциал и делает людей пассивными. Дело в том, что человека нельзя надолго оставлять одного: его терзают поиски смысла и предназначения, гнетет страх смерти и внутренняя пустота. Оставишь такого без присмотра — и он начнет думать. Просто так — от скуки и печали. А там, глядишь, он под дурное влияние попадет” [19].
Точно так видит С. Митрофанов, к примеру, когда пишет: “В связи с борьбой за цены я несколько раз в разных программах смотрел эпизод, как Путин говорит «надо прикрутить тростниковый сахар», чтобы, мол, помочь отечественному производителю. Что значит фраза «прикрутить» мне лично осталось непонятным. Сделать цену меньше (прикрутить цену), чтобы люди покупали в том числе и тростниковый сахар, ведь идет борьба за сахар для народа, или сделать ее больше (прикрутить к конъюнктуре), чтобы отечественные производители конкурировали без помех? Но разве отечественные производители выращивают тростниковый сахар, а не свекольный? В общем, это очень неясная цитата и неясный эпизод борьбы с ценами” ([20], см. другие подмечаемые им несуразности в политических ток-шоу [21 – 22]).
Получается, что вещающие с телеэкрана эксперты хороши тем, что они вообще не несут никакой ответственности, и увлеченные вниманием к ним ведущего могут нести любую околесицу. Вот два примера:
– “В теме про итоги года и ковид странно выступил профессор Сколковского института науки и технологий Дмитрий Кулиш. Раньше мы, мол, не хотели будоражить общество версией искусственного происхождения ковида, а теперь-то все встало на свои места. Ковид выпустила в свет… Украина, они его откопали в какой-то шахте, а потом привезли в Юхань для исследований. Оттуда все и началось. Впрочем, приключенческая «Индиана Джонс» от Кулиша развития не получила. Ничего похожего в методичках Попова и Скабеевой пока не обнаружилось. Ничего похожего не было и в наших новостных лентах. Поэтому сенсационное заявление сколковского профессора провалилось в дискурсе, как будто он ничего и не говорил” [23];
– “Отдельно наши эксперты и пропагандисты проехались по Америке, которая-де тест на демократию, в отличие от России, не прошла. Нет, россиянская пропагандистская машина не вмешивается в выборы в США, но о Трампе почему-то по-прежнему жалеет. Юмористический ролик, в котором Трампа выносят вместо со столом из Белого дома, походя объявили манипулированием сознанием. Матвейчук предсказал: «Трампа будут шельмовать, а потом у него отнимут жизнь». Ну, как у Мартина Кинга. Судя по всему, нас по-прежнему пытаются убедить, что Трамп выиграл выборы, а американская демократия это проигнорировала. За Байдена проголосовали в основном мертвые бабушки. С чего это они взяли – неизвестно. Хотя очевидно, что миллионы, если не миллиарды людей во всем мире, вздохнули с облегчением, что Трампа больше не будет, и по-видимому, это отразилось и в американских выборах. А отразиться должно было что-то другое? Не думаю” (там же).
В результате образовался интересный формат вещания, когда ведущий не несет никакой ответственности за “странности” своих экспертов, позволяя им говорить о “врагах” все, что им взбредет в голову. На происках врагов, реальных или мнимых, строится и вся современная квази-идеология, которой официально вроде и нет, но которая крепко сидит в мозгах.
Опираясь на эту квази-идеологию засилья врагов, Россия уже запустила процесс борьбы с людьми и мыслями, которые позволяют себе спорить с государственными представлениями. Мы имеем в виду серию законодательных инициатив госдумы. где возникли уже даже иноагенты физические лица.
И. Минтусов фиксирует: “Складывается впечатление, что ограничение или сокращение свобод и прав граждан в России стало главной целью работы Госдумы за последние месяцы. Ужесточение контроля над Интернет-пространством: закон о блокировке YouTube и Facebook за «цензуру», запрет на политагитацию в соцсетях. Законопроект о признании иностранными агентами физических лиц, в расширительную трактовку которого попадает большая часть российских граждан. Выйдя в off-line, мы видим пакет законопроектов об ужесточении проведения митингов и пикетов, штрафы за продажу гаджетов без установленного отечественного ПО и прочее, прочее, прочее. Одержимость запретами, выраженная в принятии вышеперечисленных законодательных инициатив, вряд ли повлияет на жизнь россиян в положительном ключе. Но, помимо этого очевидного вывода, можно сделать и другой. Власть начинает чувствовать себя неуверенно по отношению не к внешним, а к внутренним угрозам в стране. А что такое «внутренние угрозы» для власти в стране? Общественная и гражданская политическая активность граждан , которая в теории может привести к смене власти. Поэтому власть компенсирует эту неуверенность ужесточением законов, направленных на усиление контроля за гражданами и их общественно-политической активностью. Отсюда и звонкие ярлыки «иностранный агент» для физических лиц, граждан России. Еще один шаг, и «иностранный агент» легко превращается во «врага России». Все это уже мы проходили в 1930-е годы в СССР. Все это было” [24].
Даже ФСБ создает уже отдельное подразделение, которое займется мозгами граждан, видя себя продолжателем славных традиций 5 управления КГБ: “Сенатор Совета Федерации Франц Клинцевич предсказуемо обвинил Запад в том, что он развернул «психологическую войну» против России, которой нужно противостоять всеми средствами : “Мы сегодня имеем очень тонкую, умную, высокопрофессиональную информационно-психологическую войну в отношении России по ее дискредитации за счет внутренних противоречий и наших объективных проблем во многих сферах: это в том числе и коррупция, и некие экономические проблемы, объективно возникшие, которые ловко используются людьми с привлечением иностранных западных спецслужб, специалистов, которые находят людей и манипулируют общественным сознанием, информацией. До сих пор этой проблемой занимались все. Так или иначе информационный контент контролирует администрация президента. Но должна быть структура, которая даст абсолютно четкую правовую оценку с последующим возможным привлечением людей к ответственности через суд. Моя служба в свое время была связана с проведением таких специальных информационно-психологических операций в отношении противника. По своей военной профессии я очень хорошо понимаю, как это делается. Я вам скажу больше: Запад этим вопросом занимался всегда”” [25]. А он говорит так уверенно про нехороший Запад, поскольку в армии как раз уже занимался спецпропагандой в Афганистане. Там он руководил спецгруппой, “задачей которой было общение с местным населением с целью определения политического настроения и доверия к руководству” [26].
Опираясь на все эти шаги по ужесточению, а они происходят почти каждый день, В. Иноземцев дает мрачный прогноз на будущее: “наступающий 2021 год видится мне годом жестокой схватки между диссидентами и властью – но закончится она, на мой взгляд, не бегством скомпрометированных чиновников из Кремля, запретом ФСБ, люстрацией силовиков и отъездом Путина в Гаагу, а масштабным разгромом диссидентствующей массы, резким закручиванием гаек, формированием гораздо более консервативного парламента, ужесточением цензуры и резким ростом эмиграции. Мне тяжело и неприятно делать такой прогноз, но я не вижу никаких оснований для иных предположений: по сути, последние события почти закрыли элитам пути отступления и максимально сократили возможность для их внутреннего раскола (даже недавние заявления Михаила Ходорковского с его откровениями об Анатолии Чубайсе работают именно в этом направлении – подтверждая, что «повязаны» практически все)” [27].
Г. Гусейнов высказался о русском языке не так, как принято, и получил в ответ волну ругани. Он сам проанализировал эти контр-выступления, открыв бездну враждебности. Гусейнов пишет: “Брезгливый аристократ, смотрящий на народ как на быдло, – еще один из мотивов, хотя далеко не самый главный. И здесь, опять-таки, вклинивается национальная тема: как этот азербайджанец, «слезший с дерева» (вариант «торгующий на рынке»), смеет смотреть на нас сверху вниз? Характерно, что евреем профессора называют не так часто, как азербайджанцем. Действительно, граждане-патриоты попали в сложную ситуацию: кем считать профессора – азербайджанцем или евреем? Евреи ведут свою национальную принадлежность по линии матери, а азербайджанцы – по линии отца. Сложная ситуация для патриотов-борцов за русский язык. И хотя многие писали о еврейских корнях профессора, но азербайджанская линия все же количественно взяла верх (возможно, не в последнюю очередь из-за азербайджанского имени). Однако было немало пользователей соцсетей и представителей СМИ, отметивших в качестве главной беды все же именно еврейское происхождение профессора. И если в первом случае преобладала тема превосходства русской культуры над азербайджанской («кишлак», «рынок»), то во втором случае преобладали мотивы русофобии («Кем может быть еврей, как не русофобом? Двести лет вместе, а все рыло воротят!»). Еще одно важное высказывание о еврействе – пользователь твиттера Вячеслав @y7aDwSoyM90xDnO пишет: «В Берлине, из таких как он совсем недавно делали прекрасные абажюры и перчатки» (орфография и синтаксис оригинала). К этим обвинениям добавляются такие характеристики: гомосексуалист, педофил, шизофреник… Здесь просматривается более глубокая связь высказывания с общей линией агрессии, и это не просто ругательства, а попытка обесценить личность оппонента, показать, что высказывания такого человека просто не могут обладать никакой ценностью” [28].
Телеборцы с врагами тоже не остались в стороне:
– Д. Киселев: “”Эта страна” — так и сказал Гасан Гусейнов. И еще удивился, что в Москве почему-то не продают газеты на украинском или татарском, хотя ведь есть такие языки, а украинцы и татары в Москве тоже живут. Уточняя, Гусейнов еще заявил, что на русском много лжи, словно на английском или украинском говорят и пишут лишь правду. Потом профессор решил пахать еще глубже и назвал всю Россию одичавшей страной. А позже решил, что и сам он — Гусейнов — не исключение. “Я противопоставляю этот клоачный язык другому, на котором многие либо разучились говорить (в том числе и я сам), либо не хотят учиться. Это язык телевизионных шоу, язык ненависти, который можно изучать по комментам к моему посту”, — сказал Гусейнов. То есть специалист по древностям, не переходя на шестистопный дактиль, элементарно расстроился, что и он сам лично, и все вокруг разучились изъясняться красиво, да еще учиться не хотят. Вот и говорят все теперь, включая профессора Гусейнова — по версии самого профессора Гусейнова — на “клоачном” русском, что уже и в телешоу, и в комментариях к его посту в Интернете.В общем, профессор сморозил нечто, чему и сам не рад” [29];
– М. Симоньян: “ярче всех выступила настоящая звезда российских СМИ, уступающая по числу подписчиков в соцсетях разве что президенту США, Маргарита Симоньян. Звезда процитировала в своем посте эпитет в мой адрес: Гасан-«Режь *****»-Гусейнов. Тут как с господином Мединским: от министра культуры я впервые услышал выражение «Рашка-говняшка»” [30].
Не мог остаться безучастным к проблемам русского языка и В. Соловьев: “Если профессор и преподаватель факультета гуманитарных наук ВШЭ Гасан Гусейнов извинился бы за свой пост о «убогом клоачном» русском языке, то ему пришлось бы также извиняться за другие свои высказывания и комментарии, написал в Telegram-канале российский телеведущий Владимир Соловьев. «Лет пять только одними извинениями бы и занимался» – отметил он” ([31], см. также [32]). И еще: “Соловьев разместил в Telegram-канале скриншоты старых постов преподавателя на фейсбуке, в которых тот называет жителей Донбасса “отморозками”, а добровольцев из России, воевавших на стороне ополченцев, — “бандитами”” (там же).
За Гусейнова вступились даже американские слависты, заявившие такое: “Вопросы свободы высказываний в интернете становятся проблемой, которую Комиссия по этике определяет как «ущерб для деловой репутации университета». К счастью, Гусейнова призвали пока только извиниться; в иные времена интеллектуалов вроде него сажали на философский пароход с билетом в один конец. В эпоху производства так называемых мемов наш коллега оказался мишенью общественной травли только за изобретение запоминающегося мема о «клоачности» современного русского языка (удачный или неудачный получился термин — вопрос для публичной дискуссии, а не для публичной порки). Выдвинутое администрацией требование принести извинения (кому — русскому языку?) в данном контексте звучит как проявление солидарности с атакующими профессора Гусейнова ксенофобами ради защиты репутации университета, и создает крайне опасный прецедент” [33]. До этого слависты пытались заступиться за арестованных российских студентов (Егора Жукова и др.) [34].
Поэтому Соловьев вновь набросился на Г. Гасанова, получив такой хороший повод как заступничество из-за океана: “Телеведущий Владимир Соловьев не первый раз в своей программе выступает с критикой позиции Гусейнова. На этот раз Владимир Рудольфович раскритиковал Американскую ассоциацию преподавателей славянских и восточноевропейских языков (AATSEEL), выступившую в поддержку Гусейнова. Соловьев привел некоторые цитаты из заявления AATSEEL в поддержку профессора и, обращаясь к членам ассоциации, рекомендовал не вмешиваться в “наши российские” дискуссии. «Мы носители русского языка. Это наш язык. У вас нет права нами командовать и выдвигать политические ультиматумы», – заявил Соловьев в прямом эфире” [35].
Интересную аргументацию предложил оппозиционный политик Д. Гудков, сказавший так: “почему-то россиян не оскорбляет несменяемость власти, аресты невиновных людей, “захватнические войны” и т.д. Однако они оскорбились заявлению про русский язык, по которому “у большинства обиженных в школе была дай бог тройка”. Гудков отметил, что требующая извинений профессура – это трусливые люди, “молчащие сами и пытающиеся заставить молчать других” [36].
И еще: “Сегодня агрессивной толпе не нравится «клоачный язык», завтра теория эволюции, а послезавтра Земля, вращающаяся вокруг Солнца”, – пишет в своем телеграм-канале Гудков и напоминает, что в истории не осталось имен инквизиторов, осудивших Галилея, а в Риме стоит памятник Джордано Бруно, а не старушке, подбросившей ему вязанку в костер” (там же).
Сам Гусейнов так объясняет свой “термин”: “Я противопоставляю этот клоачный язык другому, на котором многие либо разучились говорить (да в том числе и как я сам!), либо не хотят учиться. Это язык телевизионных шоу, это язык ненависти, который можно изучать по комментам к моему посту”. И еще:
“Проблема есть только для ксенофобов и дураков. Россия это многонациональный разноязыкий мир, а русский язык не является собственностью какой-либо этнической группы или государства. Непонимание этого — важный симптом общественного неблагополучия и одичания, о котором я и писал” [37].
Здесь он поставил язык телевизионных шоу на один уровень с языком ненависти. По этой причине на него и ополчились Киселев, Симоньян и Соловьев, поскольку это их хлеб – порождать ненависть к оппозиционным взглядам.
В результате Высшая школа экономики не продлила контракт с профессором Г. Гусейновым. В. Соловьев объясняет: “За него же все заступались. Все же кричали, что он наш светоч, что он единственное истинное лицо научного сообщества, что его рассуждения прекрасны. Он имеет право оскорблять всех и вся, любая попытка высказать свое отношение к нему – это страшное давление. Напомню, он многократно переходил за все линии приличия, так называемые красные линии. Но мы пока всего лишь видим некий репост. Так что это пока единственное, что мы знаем”.
И еще: “Достаточно посмотреть, кто был задержан во время несанкционированных акций в Москве, студенты каких вузов. Посмотреть, какие преподаватели с какой радостью где и что заявляют. И становится понятно, что, да, существует целый ряд вузов, притом на государственные деньги существующих, которые считают своей главной задачей воспитание молодежи в духе ненависти к тому самому государству, которое щедро оплачивает их де-факто подрывную деятельность” [38]. С 1 сентября 2020 нет такого профессора в Высшей Школе Экономики [39]. Кстати, в Беларуси после арестов протестующих студентов потихоньку стали снимать и ректоров вузов, где они учились, заменяя их на более послушных.
В созданном правильным телеканалом Царьград рейтинге русофобов Гасанов получил 4%, но ему еще расти, первые три места у других известных лиц: Греф – 10%, Навальный – 8%, Чубайс – 7%… [40].
Время, в котором мы живем характеризуется, утратой у государства монополии на коммуникации. Соцсети создали новые схемы коммуникативного влияния. И они теперь становятся главными даже на выборах. Соцсети усиливают голос человека, а не государства.
Следствием этого и становится разные варианты усиления государства, например, российские гуманитарные академические институты получили своих кураторов от ФСБ: “В какой-то момент вперед вышел никому не знакомый человек, назвал свое имя и сообщил, что он – куратор от ФСБ по Институту истории. Позже, делясь друг с другом впечатлениями, присутствовавшие на собрании признались, что при его словах испытали настоящий шок. В советские времена институт считался идеологическим, в нем, как и везде, был 1-й отдел, который курировал КГБ. Но сегодня никто не был готов к повторению этой ситуации” [41].
Увольнения А.Зубова и В. Соловья из МГИМО, как и увольнение Г. Гасанова из ВШЭ отнюдь не связаны с их возможным воздействием на студенческую молодежь. Это роль пропаганды, которая не хочет иметь конкурентные мнения, поскольку профессор МГИМО или профессор ВШЭ перед тем или иным мнением завышает его статус, способствуя распространению в массовом сознании. И именно таких конкурентов боятся пропагандисты, поскольку в телевизионном мире им некому перечить.
И в заключение три высказывания Г.Гусейнова из одного из его интервью, которые в очередной раз проясняют суть конфликта [42]:
– “Если я и говорил и говорю о “распаде языка”, то только в смысле упадка, переживаемого самим обществом, обществом, посредниками между частями и слоями которого выступают наши СМИ и политические силы. И тут ни о какой “последней капле” не может быть и речи. Язык ненависти заливает средства массовой информации, оглупляет людей, выращивает из их эмоций скрепы коллективной обиды. Вот и получается, что критическое высказывание о негодности и опасности такого их языка люди принимают за оскорбление их самих в лучших чувствах. Человек с тяжким недугом иногда нападает на санитара или доктора. Человек, даже не сумевший правильно прочитать довольно простое предложение, начинает защищать от меня язык Пушкина и Чехова”;
– “здесь я высказал несколько соображений, которые пробили некую самозащиту у людей, живущих в медийном пространстве каждодневного производства ненависти. Одни приняли ее буквально на свой счет (например, некоторые телеведущие и прочие пропагандисты, а также многие наивные люди, привыкшие верить, что “все к лучшему в этом лучшем из миров”). Другие не захотели принять эту мысль в ее простоте и неприкрытости. Третьим показалось удобным воспользоваться шумом, чтобы свести со мной какие-то счеты. Вообще, скрепить людей в общей ненависти к воплощению зла гораздо легче, чем в общей симпатии. Тем радостней от поддержки многих людей, понявших, что произошло”;
– “Политические процессы выращивают для себя и под себя соответствующий язык. Например, бешеный всплеск злобы, ксенофобии, вселенской обиды на всех и вся – это следствие глубокого разлада между тем, что люди видят вокруг себя, и тем, что им сообщает об этом пропаганда. Все, например, “вечера с Владимиром Соловьевым”, многочисленные теледебаты с участием массовки и манипуляцией голосами – это индустрия производства ненависти. И вот многие, надышавшись этого эфира, просто транслируют вовне ненависть, которую испытывают к себе самим за то, что так дали себя провести. В позднем СССР именно этот разлад привел к полнейшей апатии населения при кончине Союза”.
А Соловьев как будто вещает из 37 года: “Вас пытаются перевести в разговор о языке. Нет, это разговор об искреннем глубоком выношенном и осознанном чувстве. Это чувство ненависти к Родине, которое так сквозит в каждом выступлении наших либералов” [43]. По крайней мере линия врагов здесь очень четко намечается.
И еще из радиопередачи: “Что это и есть воплощение, вот, понимаешь ли, как я понимаю, клоачного языка! И Гасан Гусейнов стал еще чего-то говорить?! Вы вообще охренели?! Вы вообще что себе позволяете?! То есть вы, либерота, считаете, что вы можете теперь судить, потому что вам точка зрения не нравится Матвейчева?! Поэтому вы сейчас начинаете, вот эту всю «гусейновщину» вот тут начинаете разводить?! Гасан Гусейнов, который оскорбил русский язык, Донбасс, тех, кто его поддерживает, – значит, вы его защищали?! А когда Матвейчев сказал про 37-й год, вам сразу опасно стало? Они не сволота, они – либероиды. Это как Андроид: похоже, но не человек! Так и здесь: похоже, но не либерал! А, кстати, а чего же вся эта шелупонь не возмущается Британией, Америкой, Францией, Германией? В Германии – больше двух не собираться! В Британии – больше двух не собираться! Ну, и как? Так где же ужас! А, главное, чего же Высшая школа экономики такая, абсолютно продажная и подлейшая структура оказалась? Не вся, естественно, она разная! Но вот это сообщество!” [44].
Государство любит тех, кто его любит. Особенно тех, кто об этом вещает с экрана. Это особое искусство признаваться по сути в интим ных чувствах на всю страну. Но некоторым это хорошо удается. Слова тут не так важны, значимы эмоции. Хотя вот слово “гусейновщина” возникло как проявление такой любви…
Уйдя от физического давления на граждан, государство повторяет его в информационном и виртуальном пространствах, не давая возможности для появления конкурентных голосов.
М. Горам фиксирует: “при нынешнем авторитарном режиме поддерживающие Путина силы обладают значительной властью, диктуя правила политической игры, – властью, которая исходит не из их небывалого красноречия или выдающейся способности формулировать и отстаивать свои аргументы, но из институционального, политического и экономического контроля над коммуникационными каналами и информационными потоками” [45].
Государство ощущает себя тем сильнее, чем меньше сопротивления оказывают ему граждане. А всех непослушных государства пытаются затолкать в список врагов, себя же вписывая в список друзей.
Литература
19 січня відбулася онлайнпрезентація посібника «Історія Криму першої половини ХХ ст: декодування пропагандистських наративів» для вчителів історії Чернігівщини. Авторський колектив у складі Валерія Іванова, Станіслава Цалика, Олександра Мокрогуза, Оксани Волошенюк та Раїси Євтушенко відповідали на запитання: «Які міфи щодо історії Криму особливо вражають і є особливо небезпечними тим, що в них можна повірити».
Переглянути відеопрезентацію ви можете нижче.
Електронну версію посібника можна от римати тут:
А замовити друкований варіант тут:
Виготовлення цього посібника стало можливим завдяки фінансовій підтримці Агентства США з міжнародного розвитку (USAID), що була надана через проект «Медійна програма в Україні», який виконується міжнародною організацією Internews.
Интервью записал Бахтияр Нурумов, докторант КазНУ им. аль-Фараби
Журнал АйКап. - 2020. - N 4
Известный украинский специалист в области коммуникативных технологий, теоретик вопросов стратегии, автор книг «Теория коммуникаций», «Коммуникативные технологии XX века», «Основы паблик рилейшнз», «Имиджелогия», «Информационные войны» Георгий Георгиевич Почепцов в своем интервью делится мнением по таким актуальным темам, как фейкньюз, информационные войны, виртуальная реальность, роботизация и PR.
– Понятие фейкньюз (fake news – фальшивые новости) широко изучается специалистами в области коммуникаций, а владельцы новых медиа ищут способы борьбы с этим феноменом чтобы не потерять доверие пользователей. Как вы думаете, удастся ли окончательно победить фейкньюз? Есть ли эффективные методы минимизировать негативные последствия распространения фейкньюз?
– Фейки стали серьезной проблемой, поскольку у них как бы другая «энергетика». Выводы одного из конкретных исследований таковы. Фейки достигают большего числа людей: они могут доходить от тысячи до ста тысяч охвата, в то время как правдивые сообщения редко выходят за пределы тысячи. Плюс к этому фейки распространяются быстрее правды. Фейки распространяются в основном людьми, хотя часто они исходно запускаются автоматическими ботами, и это распространение людьми говорит о том, что фейки более соответствуют представлениям и ожиданиям людей, то есть психологически они очень близки. Фейки, как правило, негативны, а негативная информация с далеких времен всегда была более важной, чем позитивная. Она была более существенной для выживания. С другой стороны, сегодня, когда массами овладели конспирологические теории, поскольку многие считают, что есть заговор против населения, на этом фоне тоже возникает якобы скрываемый от нас негатив. Мы, к сожалению, слушаем всех, не пытаясь разобраться в том, кто из них более прав. Если информация нам по душе мы считаем ее правдой, если же нет, то мы будем искать способ ее опровергнуть. В результате наша картина мира должна остаться неизменной. Интересное исследование Центра Пью (Pew Research Center) показало, что население особо не различает, какие из источников новостей, которыми они сами пользуются, занимаются их поиском, а кто является просто ретранслятором чужого. В соцопросе нужно было выделить три из шести источников, которые сами поставляют новости, а не берут чужие. В результате это смогла сделать лишь половина опрошенных американцев. То есть новость «живет припеваючи» вне источника, хотя именно он важен для определения достоверности, именно так было с традиционными медиа. Сейчас, кстати, ищется возможность отслеживать новость одновременно с источником по технологии блокчейн (blockchain), чтобы создать возможность избавиться от фейков. Этот «результат» входит в список предсказаний на 2021 год от Saxo Bank. По их мнению можно будет отслеживать новость в сцепке с источником, тем самым отвергая недостоверные, как те, которые были модифицированы в ходе передачи.
– Вы упомянули конспирологические теории. Почему несмотря на большой массив получаемой информации люди продолжают верить во вселенский заговор? Что является причиной живучести таких мнений в век открытых информационных технологий?
– Люди считают, что от них что-то скрывают. Типичная конспирология – это заговор сильных против слабых, к которым каждый относит себя. В принципе плохому легче поверить, чем хорошему. Это показывает распространение в соцмедиа: негативные новости распространяются многократно сильнее, чем позитивные. И слухи в прошлом тоже ведь всегда были негативными. Теперь они пришли в соцмедиа.
– Эксперты, выступающие за блокчейн, уверены, что подобные технологии способны защитить свободу слова и демократию. Так ли это на самом деле?
– Технические платформы не являются медиа. Их такими сделала их бизнес-модель. Они заинтересованы в нашем сидении перед экраном, а мы заинтересованы в негативе. Если техгигантам поставят правительства условие «гасить» недостоверность, иначе к ним придет внешнее регулирование, они это сделают. Идея использования технологии блокчейна лишь один из разных вариантов того, как это делать.
– Ряд своих исследований Вы посвятили теме информационных войн. Опишите особенности информационных войн. Какие примеры Вы могли бы привести?
– Тут нужен слишком длинный ответ. Человечество стало мягче в своих отношениях с другими государствами, но цели доминирования не исчезли. Ради них часто задействуют экономические, торговые, финансовые войны, которые мы просто толкуем как охлаждение отношений между странами, но они часто заставляют нас принимать нужные им решения, а такая цель как раз и лежит в основе информационной войны. Отсюда и идея мягкой силы Джозефа Ная, и гибридные войны, которые массово пришли сегодня. Последние пытаются влиять на другие государства невоенным путем, отсюда современный расцвет информационных и психологических войн. Нужно поменять мышление в том направлении, которое необходимо атакующему государству. Это как раз называется политической войной. Отсюда активное вмешательство в чужие выборы, идущие из-за границ страны, что было ярко проявлено, например, в президентских выборах в США в 2016 году, но не так сильно в 2020. Тогда такое вмешательство по подсчетам специалистов, возможно, добавило до 2-3%. И там, где результаты голосования приблизительно близки, это имеет значение, при больших разрывах – нет. Такая же ситуация происходит и с референдумами, Британия расследует, к примеру, как на Брекзит повлияли извне. Такое же вмешательство было и на референдум в Каталонии. Главными игроками на этом «рынке влияния» с точки зрения США оказались Россия, Китай, Иран. Кстати, Россия и Китай были заинтересованы в разных возможных президентах, что, вероятно, уравновешивало последствия такого влияния.
– Известно, что дезинформация является основным оружием в информационных войнах. Как распознать дезинформацию и не поддаться на манипулирования?
– Это непросто хотя бы потому, что сайты по борьбе с дезинформацией, которые делают специалисты, читают они же. Население такими сайтами не интересуется. Стандартный набор, на который надо обратить внимание при анализе недостоверности, включает источник новости, поскольку уже по нему можно понять заинтересованность в искажении в свою пользу. Второе – подтверждение этой новости другими медиа. И третье – кому это выгодно. А в целом следует предложить – вообще не читайте новостей. Хоть это и шутка, но доля правды в этом есть.
– Что касается манипулирования общественным мнением, то здесь уместно упомянуть такой термин как «медиавирус». Что из себя представляют медиавирусы?
– Это интенсивный вариант работы по влиянию на массовое сознание. Это, к примеру, мемы, которые могут распространяться и сами. Кстати, такими были политические анекдоты советского времени. Они не разрушали советский строй, но пробивали в нем маленькую брешь. Плюс к этому тоже обладали свойством самораспространения. Анекдот доходил от Владивостока до Москвы за два-три дня. Устно... Медиавирус распространяется за счет нашей автоматической реакции на него. Для медиавируса нужен контент, который способен овладеть нашим вниманием.
– Пандемия коронавируса вынуждает пересмотреть общепринятые взгляды на многие вещи. Социальная дистанция способствовала возрастанию роли технологий виртуальной реальности (VR). В чем суть VR и как извлечь из современных технологий пользу для общества?
– Честно говоря, мы преувеличиваем зловредную роль технологий. Основной точкой воздействия все равно остается наш собственный мозг. А он остается таким же, каким был всегда, еще с пещерных времен. Кстати, кто-то справедливо отметил, что в пандемию это не социальная, а физическая дистанция, которую требуется соблюдать. Социальная – это между миллионером и обычным гражданином, ее государства тщательно поддерживают. Демократией мы признаем приход на голосование раз в пять лет. Но демократией в античности считалось участие граждан в принятии решений. Правда, тогда было мало граждан, их можно было собрать на одной площади, но сегодняшние компьютерные технологии позволяют нам хоть еженедельно проводить референдумы. Но любая власть хочет делать все за спиной у населения. Виртуальную реальность сегодня используют для многого, например, для лечения посттравматического синдрома. И в США, и в Великобритании есть институты, как они себя называют, серьезных игр. Там заняты переносом школьного образования в игровую форму. Частично это связано с тем, что сегодня многие дети имеют дефицит внимания, не могут долго концентрироваться на одном, поэтому интересны новые способы введения информации. Британия перевела уже более десяти процентов предметов в такую форму. В любую игру можно внести много информации по истории, географии и под. Человек, получая ее в игровой форме, не затрачивает никаких усилий на ее усвоение. Пока у нас в рамках технологий расцвела сфера досуга. Люди не отрываются от сериалов везде и всюду. И отсюда следует важный вывод: человечество таким образом, вероятно, скоро изобретет способ постепенно убирать людей из протестного мышления. Утрируя, можно констатировать, что никто не пойдет на уличный протест во время трансляции новой серии любимого сериала. В Японии уже есть молодые поколения, которые вообще месяцами не выходят из дома, сидя в видеоиграх. Человечество достигло определенного минимального уровня удовлетворения материальных потребностей, поэтому оно не боится волнений из-за голода и разрухи, а на все остальное можно виртуально закрыть глаза населению. Его погружают в радость игры или сериала. В свое время исследования показали, что чем больше книг о Гарри Поттере прочитал человек, тем вероятнее он проголосовал за Обаму во время президентских выборов. Считается, Дж Роулинг, как и демократы, но республиканцы, более мягко относится к ЛГБТ-сообществу и подобного рода проблемам. То есть человек, погружаясь в виртуальную реальность, перенимает имеющиеся там у героев политические представления. Даже термин возник специальный – «погружение». Читатель/зритель погружается в инореальность, и там в него можно вводить новые представления, поскольку в том состоянии он не способен по сути к сопротивлению. Это, вероятно, и есть будущее человечества. Популярные книги, тот же Гарри Поттер, идут по всему миру. Тем самым они смогут нести нужные политические трансформации. «Игру престолов» тоже все смотрели. И там тоже есть последствия. Жестокий мир – это справедливый мир. Люди, которые стоят за него, считают, что не надо помогать другим, мир справедлив, бедные сами виноваты, что они бедные. Так говорят исследования. Но это одновременно говорит нам о том, что нами будут править в будущем с помощью телесериалов, вводя таким способом нужные представления.
– С расширением информационно-коммуникационных технологий все больше «ставок» делается на глобальную автоматизацию и роботизацию. То, что раньше можно было прочитать только в фантастических рассказах, в ближайшее десятилетие станет нормой. Скажите, автоматизация и роботизация решат насущные проблемы человечества?
– Они решат производственные проблемы, но не творческие. Последние все равно будут решать человеческие мозги. Это как массовое производство, когда удается произвести много одинаковых простых продуктов. Чем продукт изощрённее, тем сложнее его произвести массово. Отсюда условная простота массовой культуры. Читается многими то, что является простым, таковы сюжеты, к примеру, о супергероях. Правда, сегодня, когда коммерчески выгодными могут быть и малые количества продукта, настала возможность сложных сериалов для малой аудитории, поскольку все равно можно достичь его окупаемости.
– Есть опасения, что с внедрением искусственного интеллекта исчезнет множество привычных для нас профессий, таких как бухгалтер или психолог. Какие и почему, на ваш взгляд, профессии будут нужны обществу и государству?
– Любое стандартное действие можно передать автомату. В будущем сохранятся только творческие профессии, где нужны нестандартные мозги. При этом интересно, например, что Китай сегодня забрал у дипломатов оценку внешнеполитических проектов, передав их искусственному интеллекту. Япония научила искусственный интеллект распознавать мимику главы своего Нацбанка, чтобы предсказывать падение котировок. ЦРУ считает, что их программа искусственного интеллекта может дать прогноз о социальных беспорядках в любой стране мира за 3-5 дней. Когда-то американские военные имели компьютерную программу в Афганистане, которая обрабатывая 800 параметров, давая прогнозы. Одним из таких параметров была цена на импортные фрукты на базаре, поскольку, когда на дорогах стреляют, такие фрукты становятся дефицитом.
– Ваше имя знают многие специалисты в области PR из постсоветских государств. Стоит отметить, что по Вашим книгам обучаются в университетах Казахстана и странах СНГ. На что надо обращать внимание при подготовке специалистов по связям с общественностью в развивающихся странах?
– Последние лет пятнадцать я слово PR не употреблял, сместившись в иные сферы, в те же информационные войны. Это все по сути, невидимые войны, поэтому от них нет защиты. Телерекламу, к примеру, мы видим, но не думаем от нее защищаться, потому что в этот момент она как бы и не работает. Но когда мы придем покупать, например, зубную пасту и застынем перед рядом вариантов, в нашей голове всплывет то, ради чего реклама промелькнула перед нашими глазами, когда мы занимались чем-то другим. При подготовке специалистов по PR следует уделять внимание хорошему изучению целевой аудитории, поскольку вся цепочка воздействия сильнее всего зависит от точного знания цели. Советская пропаганда, например, стала тормозить, когда люди, например, перестали быть одинаковыми, как в довоенное время. Она тоже должна была стать разной, разговаривая с каждым почти индивидуально. Хорошее знание аудитории – залог любой успешной коммуникации.
– Между тем понять свойства аудитории становится с каждым днем сложнее. Появилась, к примеру, онлайн-аудитория, интересы которой меняются практически ежедневно. Как вести себя в такой ситуации специалистам по связям с общественностью?
– Базовые интересы не меняются так быстро. Они составляют основу человека, а он всегда тот же. Но одновременно сегодня гораздо легче управлять массовой аудиторией через соцмедиа. Это продемонстрировали и американские президентские выборы 2016 (в 2020 не было такого мощного внешнего влияния) и Брекзит. Оказалось, что людей можно выводить на протесты, даже сидя в другой стране. Тут работает то общее, что есть в этой группе людей, то, в чем они противостоят другим.
– Резюмируя сказанное об информационных войнах, виртуальной реальности, роботизации можете спрогнозировать, что ожидает человечество в ближайшем будущем?
– Человечество ожидает лучшее будущее, поскольку многие материальные проблемы, из-за которых мы страдаем сегодня, будут решены. Однако многие факторы показывают, что спокойная жизнь ведет к определенной деградации мозгов. Сегодня уже есть падение IQ у человечества, падение числа выдаваемых патентов на новые изобретения. Холодная война заставляла напрягаться, в том числе мозги работали интенсивнее. Была потребность развивать науку и образование. В будущем жить станет и легче, и веселее. Но вряд ли интереснее серьезно, поскольку все вокруг заменит виртуальная реальность, так что радость будет во многом искусственной...
– Спасибо за виртуальную беседу, надеемся, что Вы, Георгий Георгиевич, сможете вскоре посетить наш университет КазНУ им аль-Фараби. Желаем Вам и коллегам новых успехов в 2021 году.
Є лише МИТЬ між offline та online!
З настанням пандемії до нас звернувся один педагог. Його повідомлення було просякнуто відчаєм і гіркотою реалій, у якій опинився освітній процес. Він поділився проблемами. Яким чином поділять світ людина та комп’ютер, поки не ясно. Втримувати увагу та наділяти знаннями через монітор стає дедалі важче. Це питання має гігантське значення у всьому світі. Куди ми потрапили та як пристосуватися? Прошу надати інструменти у навчанні медіаграмотності online!
Ну і, звичайно ж, МИ не змогли відмовити!
Вже 12 січня 2021 року Академія української преси разом з Фондом Фрідріха Науманна за Свободу зробить розкодування великого, корисного інформаційний продукту — практичного посібника «Будь у тренді: МІГ в online!».
Тетяна Іванова та Світлана Ізбаш розробили інноваційні форми та методи інтерактивного залучення учасників тренінгу до формування навичок медіаграмотності та критичного мислення. У посібнику авторки пропонують форми інтерактивного залучення шляхом цікавих рольових ігор, вікторин та тестів, квестів та групових проектів, вправ та кейсів.
Посібник розрахований на викладачів, учителів та освітян, які впроваджують медіаосвіту у навчальний процес, а також тренерів із медіаграмотності,
Справу було зроблено!
Результат отриманий!
Давайте проаналізуємо його разом!
Запрошуємо отримати доступ до ексклюзивних знань!
Зустрічаємо об 12:00 на нашій сторінці у Фейсбук: https://www.facebook.com/aupfoundation
Пам’ятайте, головне — постійне, цілеспрямоване вдосконалення шляхом практики. А разом з Академією української преси, це реально у будь-якому форматі!
Георгий Почепцов, rezonans.kz
Условно мы можем разделить эти модели на такие типы, по сочетанию жесткой или мягкой формы и жесткого или мягкого содержания:
Нужное и необходимое для выживания социума всегда будет вводиться жестко, хотя население будет стараться избегать этого, примером может быть ношение маски в период пандемии.
Мы видим, что мир смещается к “мягко-мягкому” типу, например, телесериалам, делая его влияющим, но невидимым как таковой для сознания. Здесь результат воздействия начинает проявляться на следующих этапах и невидим на начальном. По этой причине такое управление не встречает сопротивления, оно “вшито” на более глубинном уровне.
С. Карелов акцентирует следующий тренд развития человечества: “Экономическое, технологическое и социальное развитие цивилизации, сопровождающееся ростом городов будет неуклонно повышать уровеньтолерантности и социокультурного разнообразия, создающих благоприятные условия для реализации творческого потенциала человечества. Следовательно, рост мультикультурализма и толерантности — это не временный, а глобальный эволюционный тренд в развитии человечества” [1]. И еще: “Цивилизация — это сложность, растущая вместе с разнообразием, стимулируемым толерантностью”
Это характеристики городов в отличие от более консервативной среды сельской местности. Отсюда совет Карелова по выборам: “Организация национальных выборных кампаний и используемые на них выборные технологии будут теперь ориентированы на ключевую цель — повышение явки своей электоральной группы: кандидатам-прогрессистам нужна максимально высокая явка больших городов, кандидатам-традиционалистам нужна максимально высокая явка малых городов и сельской местности. Все остальные политприемы и политтехнологии, так или иначе, будут использоваться для освоения выборных бюджетов, но существенной роли играть не будут”
Получается, что ведущие страны “выскочили” на эту новую площадку, где тон задают большие города. И их развитие начало подчиняться другим законам. Отсюда большая толерантность, идущая оттуда, и достаточная жесткость, которая сохраняется на постсоветском пространстве. Отсюда все эти процессы диверсификации, которые выглядят странными с нашей точки зрения. Постсоветское пространство проигрывает, не давая поднять голову иному типу человека. Новая этика связана с правом малых групп, а не только больших на свою этику.
Сегодня мы получили также большую связность и взаимозависимость населения разных стран, которая пришла не столько в результате глобализации, хотя и из-за нее, а из развития технологий связности, главной из которых оказался интернет. Произошло слияние технологий и не-технологий, в результате создаваемый как чисто технический продукт, Фейсбук стал самым мощным медиа. Теперь он не может жить по законам и правилам техническим, поскольку к нему предъявляются претензии по законам и правилам социальным.
Исследователи подчеркивают: “В прошлые эпохи американские власти могли по крайней мере изучать, скажем, нацистскую пропаганду во время войны и полностью понять, во что именно нацисты хотели, чтобы люди верили. Сегодня “это не информационный пузырь, а информационный кокон. Я даже не знаю, что видят другие со своим персонализированным опытом”, – говорит Гельцер [Дж. Гельцер, бывший специалист по контртерроризму в Белом доме, преподающий сейчас в Джорджтауне –Г.П.]. Другой эксперт в этой области М. МакКорд, говорит мне, что она думает, что сайт 8kun [см. о нем [2 – 4] – Г.П.] может быть более явным в продвижении насилия, но Фейсбук в некоторых отношения хуже, поскольку имеет более широкое распространение. Она говорит: “Нет барьеров на входе в Фейсбук. В любой ситуации экстремистского насилия, которое нам попадалось, обязательно мы находили посты в Фейсбук. И это достигает тысяч людей. Широкий охват является тем, что объединяет людей и нормализует экстремизм, делая его мейнстримом”. Другими словами, это мегамасштаб, который делает Фейсбук таким опасным [5].
И еще: “Мегамасштаб Фейсбука дает Цукербергу беспрецедентный уровень влияния над населением планеты. Если он не самое могущественное лицо на планете, он все равно очень близок к вершине. Безумно давать там много коммуникативных, замалчивающих, разрешающих сил, даже не упоминая того, что он конечный владелец алгоритмов, определяющих виральность всего на интернете. То, чем он владеет, влияет на мышление и представления людей, способное изменить, что они будут делать со своими ядерным оружием или со своими долларами”. – говорит Гельцер” (там же).
И еще по поводу собираемой информации, что является наиболее болезненной темой сегодня: “Каждый раз когда вы кликаете свою реакцию на Фейсбуке, алгоритм фиксирует ее и уточняет ваш портрет. Гипертаргетинг пользователей, ставший возможным из-за накопленных больших объемов личной информации, создает идеальную среду для манипуляций, которой пользуются рекламщики, политтехнологи, эмиссары дезинформации и, конечно, сам Фейсбук, который в конечном счете контролирует то, что вы видите или не видите на сайте. Фейсбук нанял корпус из 15 тысяч модераторов, которым платят за то, чтобы они искали отвратительные вещи – убийства, групповые изнасилования и другие изображения насилия, которые возникают на платформе” (там же).
Гигантские объемы собранной информации, причем о каждом, кто интересен бизнесу или политике, с неизбежностью трансформировались в инструментарий управления. Это, по сути, перевод личностных характеристик человека в цифровую форму, с которой могут работать алгоритмы.
Перед нами параллельный реальному информационно-технологический мир, который, вероятно, мы не имеем права называть просто информационным, поскольку человек встроен как компонент в эту технологическую структуру. Телесериал и зритель были более раздельны в этом плане, хотя и информация собирается, и Нетфликс своими рекомендациями активно управляет будущими фильмами для зрителя. Зрителю Нетфликс подходит больше, чем телевизор из-за возможности управлять самому, что, когда и как смотреть.
Рост толерантности ведет к новой этике. Не только большие группы могут иметь свои представления, но и малые. Кстати, это очень напоминает идеологию продвижения интернета по миру, когда госдепартамент говорил, что таким образом голос получат малые группы, имея в виду, к примеру, более умеренных мусульман, а не радикалов.
Тогда этим занимался Алек Росс, получивший прозвище “тех-гуру” госдепартамента. В своей статье он писал об опыте того времени: “Эти инструменты усиливают и дают голос тем, кто исторически был маргинализирован от основных глобальной, социальной и экономической арены. В частности, это имело беспрецедентное влияние на женщин. Между 2008 и 2009 число женщин, использующих мобильную связь, увеличилось на 43 процента, что можно сравнить с 26 процентами роста в числе мужчин. Исследования демонстрируют, что 93 процента женщин говорят, что они чувствует себя безопаснее благодаря своему мобильному телефону; 85 процентов женщин сообщают, что они ощущают себя более независимыми из-за мобильного телефона; и 41 процент женщин отмечают, что они у них увеличился доход и профессиональные возможности из-за телефона” [6].
И в отношении отмеченной выше большей политической свободы: “Роль соцмедиа в последних событиях в Северной Африке и Ближнем Востоке подсказала назвать диссидентские движения “Твиттер революциями”. Это некое преувеличение. Технологии нейтральны. Они делают возможными идеологические цели людей, которые ими пользуются. Более того, технологии не вызывают революций, это делают люди. Условия, которые вызвали эти революции, были уникальными сами по себе, начиная с инфляции и молодежной безработицы до широкого исключения из политического процесса. Десятки тысяч граждан, собравшихся на площади Тахрир в Каире боролись в основном за изменения. Это говорит о том, что технологии связности сыграли важную, даже основополагающую роль. Соцмедиа существенно ускорили создание движения, в норме это занимает годы, а здесь сократилось до нескольких недель. Далее – социальные медиа вместе с пан-арабским спутниковым телевидением существенно насытили информационную среду, давая людям доступ к большей информации и средств для их действий. И еще: информация показывает, что соцмедиа помогли сделать слабые связи сильными; люди, не имевшие ничего общего, нашли общую причину в онлайне, а затем смогли предпринять действия вместе в оффлайне. И окончательно, что наиболее важно, это были сети распределенного лидерства. Вместо фигур Нельсона Манделы и Леха Валенсы, которые организовывали и воодушевляли массы, было малое число тех, кто осуществлял управление сверху вниз. Лидерство стало более распределенным и узловым из-за соцмедиа” (там же).
Это точка зрения оптимиста, причем он хвалит то, чем занимался и сам. Но взгляд со стороны может внести некие коррективы. Опыт того времени не всегда оценивается позитивно.
Вот статья 2016 года Е. Морозова с названием “Они сделали из него придурка. Странности карьеры Алека Росса”. Здесь он пишет, что на самом деле работа Росса в госдепартаменте была провалом [7].
И еще он же о книге Росса об индустриях будущего: “Единственная большая идея Росса в этой книге состоит в том, что, благодаря приходу новых технологий, мы входим в новую эру, в которой странам придется решать, где им быть идеологически. Росс пишет: “Принципиальная политическая бинарность последней половины двадцатого столетия была коммунизм против капитализма. В двадцать первом столетии это открытость или закрытость“. Не нужно много времени, чтобы понять, что “открытость” может значить только одно – “открытость для бизнеса”, в частности для бизнеса американского капитала. Дихотомия Росса открытость – закрытость не переходит капитализм – она просто делает ему ребрендинг” (там же).
Е. Морозов, кстати, в свое время исследовал “арабскую весну”, и говорил о том, что Твиттер не имел объединяющей функции, поскольку основной массив текстов был написан на английском, то есть был обращен к Западу.
Он считает интеллектуальной ошибкой считать, что можно продумать наперед, что случится с миром, если все будет взаимосвязанным и дигитальным, акцентируя следующее: “Такое интеллектуальное мастерство никогда не произойдет, частично потому, что дигитализация или связность не похожи на физические или химические процессы, последствия которых мы можем предсказать. И это не связано с многогранной сущностью интернета или с тем, что это наиболее сложная сила в истории. Это просто факт того, что то, что дигитализируется и связывается, является разными частями нашего общества, и именно эти части отрицают любую логику предсказания” [8].
Морозов – великий пессимист, сидящий в кругу оптимистов, когда он пишет: “Арабская весна доказала невозможность предсказывать наперед, как и холодная война. Все это несмотря на то, что почти каждый носит мобильный телефон, много данных размещено на сайтах соцмедиа, а компьютерная сила, нужная для наших предсказаний, намного сильнее, чем она была в восьмидесятых. И все же, со всей этой информацией и со всеми компьютерными возможностями даже ЦРУ с его хорошими моделями и склонностью к теории игр и сбору информации, не удалось даже близко предсказать это наперед. Реально с этими огромными технологическими ресурсами провал с предсказанием арабской весны выглядит еще более удивительным, чем провал с предсказанием падения Советского Союза и конца холодной войны. Поэтому не ждите, что кто-то сможет разработать в ближайшее время тему “политических последствий интернета”” (там же).
Морозов также подчеркивает наличие сильных связей, созданных до протестов: организаторы не были революционными лидерами в обычном понимании, чего и не могло быть при диктаторах-президентах [9]. Но они использовали элементы лидерства, даже за несколько дней до реальных протестов ушли в подполье, как обычные лидеры революционных ячеек. Не было виртуальным и взаимодействие между киберактивистами Туниса и Египта. В мае 2009 были две встречи блогеров, техников и активистов, где они обсуждали пути организации своего протеста. Одна встреча финансировалась фондом Сороса, вторая – американским правительством.
Кстати, приоритет оффлайна в организации очень похож на организацию французских “желтых жилетов”, где рабочие имели массу оффлайновых контактов.
В рецензии на книгу Е. Морозова об иллюзиях интернета рецензент New YorkTimes пишет, что Морозов доказывает, что интернет чаще сужает, а то и вовсе отменяет свободу [10]. В этой своей книге Морозов напоминает Х. Клинтон, что основные поисковые запросы в российском интернете направлены отнюдь не на демократию или защиту прав человека, люди спрашивают “что такое любовь?” или “как похудеть”. И Клинтон сама в своей речи 2005 года говорила об интернете как об “инструменте огромной опасности”, имея в виду родителей и их детей.
Захват физического пространства является эффективным способом привлечения внимания в информационном пространстве – BBC освещало ситуацию своими репортажами с площади Тахрир 18 дней в январе 2011 [11]. И это не только Египет, но и Occupy Wall Street или Майдан.
И еще один вывод П. Райлли: “Медийное представление как “Твиттер революции” создает упрощенное и неверное представление о современных протестных движениях. Вместо этого в фокусе должен быть социо-политический контекст, в котором используются конкретные технологии, а не оптимистические рассказы, создающие обобщенное представление об интернете как силе либерализма” (там же).
И вот реальные данные о типах коммуникаций для случая площади Тахрир [12]:
– из проинтервьюированных у 52% был профиль в Фейсбуке и почти все использовали его для коммуникаций, только 16% в Твиттере,
– 48.4% участников первые услышали о протестах лицом к лицу, даже традиционные медиа не были так важны,
– 48.2% занимались так называемой журналистикой граждан, делясь видео и фото протестов: на Фейсбуке – 25%, на телефоны – 15%, на Твиттере – 5%. 72%, использовавшие телефон, пользовались и Фейсбуком.
Так что в данном конкретном случае совершенно понятна невероятна малая роль Твиттера в арабской весне, хотя она и была названа Твиттер революцией.
Книга Е. Морозова называлась “Иллюзия сети”, в предисловии к которой он напоминал, что Запад зря думал в 1989, что борьба за демократию завершилась, и что Старбакс, МТВ и Гуггл далее доделают все сами [13].
Ничего этого не произошло. Одной из причин может быть то, что авторитарные власти точно так пользуются новыми возможностями, только уже в свою пользу, например, для более качественного отслеживания коммуникаций и поведения людей. Морозов говорит, что они “следят за тем, что происходит в сетях, стараясь идентифицировать тех, кто обменивается твитами” [14]. Другие распространяют собственную пропаганду. Третьи сами нанимают блогеров для распространения нужных месседжей. Авторитарная власть, как видим, тоже любит, когда ее любят, что позволяет удерживать протестность в рамках нормы, не применяя жестких методов.
В 2013 году вышло еще одно исследование арабской весны в заглавии которого возник вопрос – “Четвертая волна демократии?” (Democracy’s Fourth Wave?) [15]. Здесь констатируется, что в результате арабской весны ушло четыре диктатора, правивших своими странами 20-30 лет.
Несомненно то, что интерес принес много позитивных изменений. Гражданское общество получило новые возможности для развития, так как инфраструктура интернета не зависит от контроля государства.
Документирование действий властей стало более легким. Авторы книги фиксируют: “Новостное освещение событий в регионе регулярно демонстрирует, как граждане используют свои мобильные телефоны для документирования событий, особенно их собственное участие в них. На площади Тахрир командиры танков снимали толпу и размещали это в соцсетях. Другая сторона также снимала фото танков. Когда армейские машины были брошены, люди снимались в них для своих Фейсбук страниц. Арестованные делали свои снимки в заключении. Некоторые египтяне открыто обсуждали, что причиной того, что армия не действовала серьезно против протестующих, поскольку солдаты знали, что их постоянно снимают, а также осознали свою социальную близость к ним. В тех странах, где армии было приказано действовать более агрессивно, такая бойня тоже документировалась” [15].
Это можно назвать облегченной визуализацией, поскольку современные технологии дали в руки любому возможность такой фиксации. И это является переводом информации в более действенную форму, поскольку она становится документом.
Все эти строки все время переносят нас по ассоциации в Беларусь, где сложилась более жесткая ситуация, вплоть до избиений после задержания, но которые тоже документировалась.
И еще некоторые выводы: “Трудно сказать, состоялись бы революции без дигитальных медиа. Мы знаем, что в регионе давно были демократические активисты, но до этого у них не было много удачных проектов. Радио и телевидением пользуются не все, только 10-20 процентов населения большинства стран региона имеют легкий доступ к интернету. Но эта группа людей является важной: обычно это правительственные служащие, образованные профессионалы, молодые предприниматели и городские жители. Это сети людей, которые кто инициировали, координировали и поддерживали гражданское неповиновение. кто инициировал, координировал и поддерживал гражданское неповиновение. Мы также знаем, что страны с низком уровнем распространения технологий обладают самыми слабыми демократическими движениями. Контрфактические сценарии могут быть интеллектуально интересными, но неопровержимые доказательства того, что произошло в конкретном наборе ситуаций не может, видимо, оцениваться одинаково с гипотетическими случаями и воображаемыми альтернативными сценариями. С контрфактами и мыслительными экспериментами приятно работать, но приоритет всегда должен отдаваться доказательствам и моделям политических изменений, за которыми стоят реальные события” (там же).
Сколько бы мы ни обсуждали несработавшие механизмы смены власти, история все равно на стороне протестующих. У людей появились другие мозги, которые требуют больше прав и больше уважения. И рано или поздно страна делает шаг к большей демократизации, даже против желания властей, которым приходится переходить к более сложным моделям социального управления. Мягкие методы всегда будут более сложными, чем жесткие.
Одновременно следует признать, что, к сожалению, общество и государство слабо напоминает конструктор Лего, поскольку в жизни все связано множеством невидимых связей. Нельзя изменить что-то одно, не затронув при этом другого. Сегодняшние квази-диктаторы не понимают этого, пытаясь решить реально сложные проблемы жесткими действиями в физическом пространстве.
Арабская весна принесла как успех, так и неуспех. Каждая попытка ускоренных изменений странным образом через некоторое время с неизбежностью начинает буксовать и останавливается. Так было в СССР после 1917, так было в Украине после ее майданов. Точно так произошло в арабских странах: “Когда мы смотрим на арабский мир сегодня, трудно поверить в то, что было. Только “революция в Тунисе” осталась нетронутой. Все другие страны или провалились в хаос и гражданскую войну (как Ливия и Сирия), или (как Египет) вошли в новую эпоху диктаторства, более темную и более репрессивную, чем когда-либо раньше. То, что пришло, выглядит как исполнение предупреждений, которые выдвигались с самого начала против протестов: все это приводят к еще большей политической нестабильности” ([16], см. также [17]).
И еще: “в пяти странах большинство считает, что они не сожалеют о протестах арабской весны. Это напряженный и хрупкий выигрыш для сил старого режима. Ситуация может быть хуже той, что была десятилетие назад, но есть один факт, который сегодня ясен деспотам и подобным им – факт, который дает людям преимущество, которого у них не было в первый раз. Это может случиться. Это случилось раньше. Мы знаем сегодня, как это выглядит. В следующий раз мы будем знать, что требуется от нас” (там же).
Визуальная воздействие, которое возникло в результате визуальной фиксации стало мощным оружием воздействия на массовое сознание в Беларуси: “Многочисленные видео избиений и взрывов, появившиеся в соцсетях, шокировали белорусов. Возмущены оказались и те, кто голосовал за Лукашенко. Если в Киеве зимой 2013/14 возмущенные насилием обыватели просто присоединялись к протестам, то в Белоруссии включились иные формы коллективного действия — рабочие стачки. Согласно данным Белстата, 23% белорусов заняты в промышленности. Рабочий класс составляет самую большую социальную группу страны. Оппозиция уже на следующий день после выборов через все свои медийные каналы призвала рабочих выходить на забастовку. Это сработало, хотя трудно сказать, кто внес наибольший вклад в политизацию рабочего класса: власть или оппозиция. Насилие было слишком массовым и шокирующим, реакция на него была неизбежна и без подсказок со стороны политиков. На многих предприятиях начались митинги и акции протеста” [18].
Жесткими методами воздействия можно остановить жесткую силу. Но мягкая сила способна, как это ни странно, их выдерживать. Они позволяют выстроить свою собственную минизащиту, которая способна держать оборону.
Например, Беларусь выстроила свои системы защиты против давления государства: “Сейчас появляется множество инструментов в цифровом мире, например, программы взаимопомощи, которые хоть и со скрипом, но работают. А со скрипом, потому что государство делает все, чтобы не допустить никакой помощи пострадавшим: медицинской – для тех, кто пострадал физически в тюрьмах, или юридической – для уже десятков тысяч протестующих. Сегодня цифровые инструменты играют огромную роль в том, что происходит в странах с отсталой политической системой. Во время референдума 1996 года и позднее одна из главных проблем была в том, что запрещали печатать газеты, а без них невозможно было ни до кого достучаться. Потому что радио закрыто, телевидение закрыто. Удачи им сейчас сдерживать этот информационный поток! Шансов скрывать информацию с каждым годом будет все меньше” [19].
Власть всегда сильнее в данной точке пространства и времени, но она так же быстро теряет эту силу, когда проходит пик ее столкновения с народом. Власть с легкостью побеждает в физическом пространстве, но с такой же легкостью проигрывает в ментальном пространстве населения.
Сегодняшний взгляд на Беларусь раскрывает сложившуюся ситуацию так: “Интересно ещё, что силу и скорость тектоническому социальному перелому обеспечили те же самые механизмы, которые прежде работали на укрепление диктатуры. Это, во-первых, многолетнее подавление независимых медиа. Оно создало мощный запрос на неподцензурную информацию и мнения, который смогли удовлетворить YouTube и Telegram-каналы. В конечном счете их использование в Беларуси стало вопросом не только вкусовых предпочтений, но и банального физического выживания. Белорусский агитпроп вслед за Лукашенко всю весну уверял людей, что коронавирус «не страшнее гриппа» и вообще «психоз», а после аварии, отравившей воду в минском водопроводе — что эту воду все равно можно пить. YouTube и Telegram в Беларуси еще популярнее, чем в России, и именно они в итоге драматически снизили эффективность пропаганды. Потому именно на блогерах сейчас сосредоточилась репрессивная машина: уже семеро арестованы по надуманным уголовным делам, еще больше — по административным, двое, укрываясь от преследования, сумели бежать из страны. Во-вторых, это запрет — и не формальный, а фактический — на независимую социологию. Долгие годы он позволял маскировать снижение реальной поддержки власти. Потому данные опросов на крупнейших интернет-порталах о популярности кандидатов — Лукашенко там набрал около 3% поддержки — вернули его противникам надежду и превратились в общенациональный мем. Но и такие опросы запретили. Других, независимых цифр нет, Лукашенко сам сделал невозможным их существование. И сколько бы теперь ни насчитал ЦИК, большинство уже этим цифрам не поверит. В-третьих, запретительный барьер в 100 тыс. подписей для выдвижения кандидата в президенты при минимальных сроках их сбора. Прежде он позволял Лукашенко выбирать себе оппонентов на выборах, а сейчас сдетонировал мобилизацией сторонников перемен и километровыми очередями готовых поставить подписи за кандидата во многих городах” [20].
То есть все сильные стороны государства становятся слабыми, когда от них уходят поддержка населения. Элита тоже выступает за перемены: “Белорусские спортсмены и артисты годами использовались властью как PR-обслуга. Но многие из них не смогли смолчать в условиях нового консенсуса и стали высказываться против насилия и за честные выборы. И даже пятеро телеведущих государственного ТВ (негосударственного в стране нет) выступили с осуждением репрессий — хотя для каждого это означало мгновенное увольнение. Артистов наказывают отменами концертов, но спираль молчания уже не починить. Раньше нелояльность означала потерю дохода и вытеснение в маргиналы. Сейчас ты тоже теряешь в доходе, но ты с большинством и твои действия одобряют все вокруг. Это новая для Беларуси ситуация” (там же).
Тут очень важно последнее замечание, что “ты со всеми”, с правдой, а не ложью. Если мы о прошлом никак не можем добиться правды, то о настоящем ее не узнать тем более.
Есть такая фраза в дневниках композитора Г. Свиридова – “Вся жизнь (видимая) – ложь, постоянная ложь. Все уже привыкли к этому. Мы живем, окруженные морем лжи. Дети и родители, мужья и жены, общества, континенты, целые народы живут в полной неправде. Отношения человеческие (видимые нами), государственные, деловые — ложь. Правда возникает лишь на особо большой глубине человеческих отношений, возникает редко и существует, как правило, короткий срок. Потому-то так ценна всякая правда, даже самая малая, т. е. касающаяся как бы малых дел. Правда существует в великом искусстве, но не во всяком искусстве, считающемся великим”.
Любое государство сложно скользит по лезвию между ложью и правдой. Главный вопрос в этом, сколько людей ему при этом верят. Если много, то для государства все в порядке, поскольку право на правду есть только у него, у всех остальных может быть только мнение, которое еще надо доказать.
Особый эффект возникает, когда журналист вещает от имени и поручению государства. Государство особо не любит журналистов. Если же это происходит, то это любовь не за то, что именуется журналистикой, а за то, что именуется пропагандой. Она вроде бы давно умерла, но на телеэкранах ее все равно можно встретить, но в новых формах.
В. Соловьев признан в России журналистом года по опросу ВЦИОМ. Правда, за это проголосовало только 6% опрошенных, но Ю. Дудь и О. Скабеева получили еще меньше – по 2%. Пятерку самых популярных журналистов года замыкают В. Познер и А. Пивоваров (по 2% соответственно). СМИ года стали «Первый канал» (9%), «Россия-1» (6%) и «Россия-24» (4%) [21].
Там был вопрос и о слове года. Можно было назвать три таких слова 2020 года. Нам представляется, что именно они честнее задали то, что есть в головах у населения. Это оказались коронавирус (61%), поправки к Конституции (29%), третье место разделили самоизоляция, дистанционное обучение и врачи (по 23% соответственно) [22]. Это внимание и это страхи людей по-настоящему.
Государства любят называть себя первыми хоть в чем-то. Это доставляют им чисто человеческое удовольствие. Неважно, насколько это достоверно, неважно, что если это только в прогнозах, все равно это будет звучать и звучать…
В. Иноземцев подчеркивает: “В основе проблем отечественной бюрократии, которые сегодня видны уже невооруженным глазом, лежит тотальная ложь. Когда президент на пресс-конференции даже не стремится предложить реалистичные версии происходящего, когда он пытается представлять совершенно лживые «факты» о том же советском прошлом, когда с готовностью цитируется не отражающая никакую реальность «медицинская» статистика и принимаются за чистую монету отчеты губернаторов о хозяйственных успехах вверенных им территорий — задается стандарт поведения в бюрократической системе” [23].
И еще: “Система Путина и люди, которые ее создали и пытаются обслуживать, на наших глазах становятся вопиюще неадекватными современному миру. Да, они, вероятно, даже могут взламывать компьютерные системы американского Минфина и Госдепартамента, но пока нам неизвестно, какая от этого возникает выгода, кроме новых санкций в отношении нашей страны. При этом они не понимают того, как сложно организован современный мир и в какой степени в нем утрачена любая privacy. Когда я два года назад выпустил книгу «Несовременная страна», я видел существующий тренд, но не его масштабы. Россией сегодня руководят не люди, которые ненавидят Запад или мотивированы традиционными ценностями. Ей правят те, кто понимает суверенитет так, как его трактовали во времена Венского конгресса; считают своих подданных крепостными, придумывая все новые налоги и сборы; создают цифровые системы, но при этом рассчитывают на то, что их самих никто не увидит, а об их делах никто не узнает. Это люди XIX века, неожиданно получившие доступ к технологиям XXI — и именно поэтому они еще долго даже не смогут осознать, насколько быстро происходит эрозия их власти” (там же).
Люди из окружения Путина уже и коронавирус объявили результатом американских разработок, что в принципе соответствует общей анти-американской направленности политики. Это сделал М. Ковальчук, имеющий неоднозначную научную репутацию: “В научном сообществе считается, что Ковальчук много лет пытается создать альтернативу РАН, так как из-за отсутствия статуса академика он так и не смог её возглавить. Для этого он присоединил к своему НИЦ три научных института, а себе присвоил несколько должностей: от члена президиума Совета при Президенте РФ по науке до члена коллегии Минобрнауки” [24].
В эфире у В. Соловьева он говорит: “У американцев возникла иллюзия возможности управлять миром, сохраняя экономическую систему через создание хаоса в нём. Они включили систему истребления ресурсов и думали, что её можно наращивать вечно. Но такое невозможно” (там же).
Вот письмо академиков к премьеру по поводу разных его инициатив: “Мы обеспокоены и огорчены Вашей готовностью серьезно обсуждать инициативы чл.-корр. РАН М.В.Ковальчука по коренному преобразованию научной сферы России. Они показывают, что реформаторский зуд академических неудачников, приведший к катастрофе в этой области и к потере Россией передовых позиций в мировой науке, никуда не ушел и продолжает пользоваться поддержкой первых лиц. Напомним, что на протяжении последних 15 лет вся крайне активная «работа» М.В. Ковальчука сводится лишь к имитации бурной деятельности и вбросу «новых прорывных предложений», примерами которых являются призывы бросить все силы сначала на нанотехнологии, затем на природоподобные, когнитивные технологии, а теперь на «мегасайенс». Единственным результатом этих потуг стали потерянные для дела годы и введение в оборот абсолютно нелепых словосочетаний (например, Центр нано-, био-, информационных, когнитивных и социогуманитарных наук и технологий (НБИКС-центр)). Все реальные дела провалены: например, несмотря на данные более 10 лет назад обещания, реактор ПИК так и не превращен в работающую научную установку, реактор ИР-8 в самом Курчатовском институте почти не функционирует, да и синхротрон в Курчатовском институте, который должен был стать «флагманом» для аналогичных проектов, дает весьма скромные результаты. Стараниями М.В. Ковальчука в Российской Федерации слово «мегасайенс» звучит уже несколько лет, и за это время во многих странах уже запущены крупные научные установки, дающие реальный научно-практический результат, а не пополнение словаря новояза” [25].
Соловьев скромно расшаркивается в ответ на признание журналистом года: “В комментарии радиостанции «Говорит Москва» Соловьев отметил, что россиян обмануть не получится. Так, благодаря «умным, интересным людям», которые «в острой полемической манере пытаются общаться друг с другом», программы Соловьева стали привлекательными для зрителей России. «Спасибо за это россиянам. Как я могу это объяснить? Это надо у зрителей спрашивать. Это же их точка зрения», — отметил ведущий” [26]
Однако в другом опросе по числу цитирований первая пятерка уже другая – К. Собчак (249 273), В. Познер (188480), Д. Губерниев (183454), В. Соловьев (177312), М. Симоньян (141 428) [27].
Соловьев во всех рейтингах, поскольку с одной стороны они отражают объемы телевизионной активности, а с другой, он не только описывает сегодняшний день, но и видит будущий. Как пишет С. Митрофанов: “снова в Телевизоре заговорили о грядущей большой войне между Россией и Западом. Так, В.Соловьев в минувшее воскресенье тяжело вздохнул и сказал в камеру: «Боюсь, наше поколение увидит большую войну». Учитывая, что В.Соловьев уже далеко не мальчик, война, видимо, ожидается довольно скоро. Те же мысли регулярно звучат и в других пропагандистских программах и в принципе успешно высеиваются на депрессивное сознание россиян в карантине” [28].
И еще о “страшном”: “В Америке вообще труба. В Калифорнии уже форменный голод. Бедные запасаются некачественной едой (*показывают: как бедные набивают ящиками консервы в машины), от которой потом ожиреют, а ожиревшие, очевидно, умрут от ковида – такая перспектива. У Россия же перспектива самая блестящая, здесь люди не жиреют – не с чего, и якобы много зерна. Санкции помогают развивать все свое и заменить все иностранное («Смартфон свой замените!», – кто-то съязвил), перейти на подножий корм на дачных участках. (*Непонятно только, как вырастить там колбасу.) И если дело в мире пойдет столь же плохо, как сейчас, то зерно станет тем волшебным товаром вместо нефти, с помощью которого Россия снова купит себе геополитическое счастье. И люди тогда уже будут смотреть не на валюты, а на биржевые курсы зерна” [29].
Наши мозги вбирают все, что несется с телеэкрана, причем, как показывают исследования, через некоторое время даже теряется источник информации, и мы начинаем воспринимать ее как свою собственную, а потому – правдивую.
Но и наверху тоже не все так просто, вот поссорились Н. Михалков и А. Караулов. Как это назвали газеты – “битва у престола”: “Впрочем, Никита Сергеевич был великодушен в финале. По его словам, Андрей Викторович хорошо знает его мобильный телефон и он еще готов выслушать извинения. Чем закончится дело – пока не ясно. Так что готовим попкорн и смотрим за продолжением” ([30], см. также [31]). Хотя и тот, и другой, судя по опросам, “сбитые летчики”, правда, существующие наяву исключительно потому, что их еще помнят наверху…
На тему Михалков и Путин написано достаточно много. Вспомним некоторые высказывания:
– Михалков “ничуть не стесняется выражать свою преданность президенту РФ. Он с яростью бросается на нелояльных Путину “внутренних врагов”, он истовый сторонник теории России как “осажденной крепости”, которую мечтает поработить или вовсе уничтожить проклятый Запад, и поэтому нужно еще крепче сплотить свои ряды вокруг верховной власти” [32];
– в ответ на поздравления Путина по видеосвязи Михалков рассказал ему китайскую пословицу: “Кидай в меня грязь, кидай в меня камни — я река». Как это глубоко и как точно. Потому что то, что с нами хотят сделать, и то, как нас хотят заставить жить по чужим правилам… Это нужно выдерживать и понимать, что мы река, и нас не должно это сломать” [33];
– сказал в своем ответе Михалкова фразу “без лести предан” и сразу получил комментарий: “как потомственный дворянин, пожалуй, мог бы и знать: девиз с такими словами был начертан на гербе графа Аракчеева, крайне непопулярного в обществе военного деятеля времен Павла I и его сына Александра. Именно тогда эти слова приобрели исключительно иронический и даже презрительный смысл и послужили основой для многочисленных эпиграмм и каламбуров, в том числе и такого — «Бес лести предан» (вот же ирония истории)” [34].
Подковерные войны имеют жесткие финансовые основания: чем человек ближе к престолу, тем большие денежные потоки он может освоить и сберечь. И они достаточно большие у Н. Михалкова [35]. Пропаганда на фоне их кажется мелким приработком.
По этой причине бизнес-империи имеют все виды защиты. Если не защитить себя самому в своей передаче, то кто же еще поможет: “совершенно очевидно, что предыдущий выпуск «Бесогона» имел своей единственной целью наезд на Грефа лично и на Сбербанк в том числе. Другой вопрос, получил ли Михалков заказ на Грефа или же сам решил обрести большую субъектность в полит-экономической игре, но к этому вернемся чуть позже. Греф не мог простить Михалкову такого жёсткого наезда на госканале, и включил против него всю свою медийную мощь блогеров, телеграм-каналов и СМИ: от Минаева до «Эха Москвы». Это довольно легко мониторится — наезд на Михалкова отрабатывал тот же самый пул, который регулярно отрабатывает позитив по Сберу: из последних примеров — позитивную тему «тест на Коронавирус от Сбербанка за 1900 рублей» отрабатывал точно этот же пул. Темник по работе против Михалкова тоже довольно простой и был разработан единым для всех. Одним из самых эффективных медийных механизмов продвижения негатива является вырывание из контекста сомнительной фактуры и доведение до абсурда. В данном случае этой фактурой стало «Чипирование от Билла Гейтса и Число зверя», доведенное до абсурда, а негатив с Грефа был уведен в сторону. Гвоздем в гроб Михалкова должно было быть отлучение от ВГТРК. Но дедушка Михалков оказался не лыком шит: великий режиссер оказался наикрутейшим технологом-пиарщиком, разводивший политэлиту еще в те времена, когда нынешних пиарщиков еще и планах не было” [36].
Тем более прозвучала и такая фраза об умениях Михалкова: “Всё-таки опытный царедворец Михалков тонко чует, в какую струю лить гвалт. Или просто знает. Вот и хорошо” (там же).
В интервью Грефа ТАСС все же прозвучала материальная составляющая этого конфликта:
— Михалков сказал, что у него не было никаких дел со Сбербанком: он никогда не обращался к вам лично и к банку с просьбами. Это соответствует действительности?
— Нет, не соответствует.
— Расшифруйте.
— Не буду в это опускаться. Мы хорошо знакомы с Никитой Сергеевичем, в том числе по разным, скажем так, пикантным ситуациям. Не хочу этого комментировать. Михалков обращался к нам не раз и письменно, и устно…” [37].
Мы живем в мире потерянных правил. У Шварца была сказка о потерянном времени, сейчас перед нами разворачивается сказка о потерянных правилах… В этом мире прав тот, кто и так прав заранее. Дополнительно к советскому времени, где главной составляющей была или казалась, что была, идеология, теперь появилась еще одна такая же главная составляющая – финансовая. Она выступает в роли такого если не маяка, то маячка, определяющего работу всех остальных составляющих, и его всегда надо искать даже там, где он не виден.
Телевидение в принципе строится на больших деньгах, которые несет все от стрельбы по врагам отечества до … Дома-2. В. Боня назвала зарплаты участников, доходящие до 12 тысяч долларов [38]. В другом изложении названы такие суммы: “В июле стало известно, что первая ведущая проекта Ксения Собчак, которая вела телестройку восемь лет, получала ежемесячно 100 тысяч долларов. Нынешние ведущие — Ольга Бузова и Ксения Бородина — зарабатывают не больше 30 тысяч долларов” [39]. Правда, его все равно собирается перехватить другой вещатель или даже дать ему отдельный канал [40].
Как само существование передачи, так и волнение по ее исчезновению отражают не только падение нравов, но и оскудение мозгов массовой аудитории.
С. Тарощина так описала ее суть: “Участники шоу (возраст от 18 до 27) и паровались, и занимались сексом, и плели интриги с леностью закоренелых троечников. Этот срез поколения поражал больше всего. «Домушники» воспринимали происходящее не как испытание духа, плоти и даже не как игру, а как заслуженный отдых по профсоюзной путевке. Именно страсть к халяве обеспечила народнейшему из проектов запредельный рейтинг. Тут уж сквозило нечто ментальное — представители поколения next вкупе со своими поклонниками так же не готовы к свободе, как были не готовы к ней их предки, крепостные крестьяне пореформенной Руси” [41].
И еще о раскрутке ее участников: “Эксперимент века завершен. Несколько лет назад Бузова дышала в затылок Путину. Согласно соцопросам, он был первым, а она вторым самым популярным человеком в стране. Гордая Ольга пришла к Урганту в красной победоносной майке с надписью «Я создаю историю». Больше не создает. В отечестве было два феномена — долгое президентство Владимира Владимировича и нескончаемая стройка «Дома». Теперь остался только один — Путин” (там же).
Мир в это же время беспокоят другие вещи. Глава международной системы тестирования школьников PISA А. Шляйхер говорит о смене приоритетов в обучении: “Простой пример — в 2000 году умение отличать факты от мнений было не так востребовано. Потому что все факты, изложенные в книгах, газетах или журналах были очень тщательно отобраны, тщательно сформулированы и проверены. Сегодня ты должен уметь самостоятельно ориентироваться в потоке информации. Поэтому я бы сказал так — требования к уровню владения функциональной грамотностью просто взлетели, в то время как сам уровень владения у учащихся и студентов остался прежним. И это касается большинства стран” [42].
И еще одно его замечание: “самое ценное сегодня — это умение думать, а не слепое владение информацией. Мое личное мнение — сегодня мы учим слишком большому количеству вещей, но очень поверхностно. А мы должны учить меньшему, зато намного глубже” (там же).
Свой собственный позитив можно увидеть только в том, принципе в наше время происходит смена аудитории телевидения, молодежная часть которой уходит в Интернет. На это накладывается также и трансформация интересов. Советский зритель был более рафинирован, более требователен, чем сегодняшний. Г. Иванкина, к примеру, пишет по поводу зрителя, который было у Жванецкого:
“Недавно проводили в последний путь Михаила Жванецкого. Его монологи с витиеватым слогом и особой интонацией били точно и прицельно – зал взрывался понимающим смехом. В «эпитафиях» говорилось примерно одно и то же – к середине 1990-х Жванецкий полинял и потускнел, а в 2000-2010-х обратился памятником самому себе – так говорят о личностях, переживших свою эпоху. Но можно и грубо: Жванецкий скучен целевой аудитории постсоветского телеящика, а «его» аудитория состарилась вместе с ним, принимая Михал-Михалыча за объект ностальгии по эре НИИ. Для нынешних поколений такой вариант юмора – чересчур сложен. Если отстранённым взглядом, не вслушиваясь и перематывая, посмотреть на YouTube номера «Вокруг смеха», то мы увидим череду немолодых мужчин в строгих костюмах. Все они имели прекрасное высшее образование: Жванецкий – инженер-механик подъёмно-транспортного оборудования портов, Арканов – врач, Альтов – выпускник Ленинградского химико-технологического института, Инин закончил Харьковский политех. Они, обладая хорошей дикцией, читали со сцены рассказы и миниатюры. Интеллигенты – в кадре, и такие же интеллигенты — в зале” [43].
Кстати, обратим внимание и на то, что названные авторы оказались людьми с техническим образованием. Собственно говоря, непризнанные по достоинству государством прозябающие инженеры и были главной поддержкой перестройки.
Вслед за исчезновением зрителей как-то тускнеет и юмор. Получается, что юмор советского периода был тоньше и ироничнее, поскольку над всем висела цензура, что требовало более сложной работы по написанию текстов.
Пропаганда работала с массовой аудиторией. Но интересно, что именно с такой массовой аудиторией работал и М. Жванецкий. Только пропаганда была обязательной, а Жванецкий – факультативом. Телесериал, кино в целом стоит между ними, обязательно являясь скрытой пропагандой чего-то, что продвигается в общество. Это может быть государственной задачей, а может так хотят видеть мир корпорации или военные.
Цензура смотрит на мир сквозь привычные для государства “очки” – ищет и находит “врагов”. И цензор не может их не найти, поскольку именно за это он получает свою ежемесячную зарплату, чтобы ежемесячно находить происки врагов.
Вот мнение человека, наиболее сильно страдающего от государственной цензуры – кинорежиссера, поскольку без больших денег кинопроизводство невозможно. Писатель в крайнем случае может писать в стол, что не очень приятно, но встречается. Кинорежиссер ничего такого сделать не может, у него производство.
Кинорежиссер А. Звягинцев восклицает: “Не превращайте людей, которые формируют мироощущение зрителя, самого времени, народа, в конце концов, в исполнителей номеров «чего изволите?», не отнимайте возможность говорить правдивые, острые вещи, не цензурируйте их! Это необходимо для здоровья самого государства — сопротивление материала, критика и проблемная постановка вопросов нашего общего бытия” [44].
И еще его же: “Совершенно очевидно, что в пространство культурной жизни страны цензура вошла в полный рост. Отрицать это может только лжец или невежда. Запрет спектакля, запрет выставки, запрет публикации текста — все это и есть цензура. Просто невероятно, с какой легкостью сейчас происходит подмена понятий. Никто даже и не морщится. Мы говорим: «Это цензура», они говорят: «Это госзаказ». И еще нам же предлагают «не путать понятия». Вы сможете назвать хоть один оперный театр или хотя бы с десяток кинокартин, созданных без участия государства? Ситуация в нашей экономике и культуре сейчас такова, что их нет. Стало быть, следуя логике пресс-секретаря, для которого «если государство дает деньги… оно заказывает произведение искусства на ту или иную тему», выходит, что практически вся культурная жизнь России сегодня ангажирована властью” [45].
Это плач по поводу того, что можно обозначить как вчерашняя оттепель, после которой государство вновь все забирает в свои мускулистые руки: “Глядя на свободно струящееся тело произведения вольного ума, зритель видит, как в отражении, себя самого свободным и вольным, потому что, как известно, художник не может не петь песню, которая немотствует на устах его народа. Власти же вместо этого поощряют бездарную, унылую ложь о человеке, заполонившую экраны и телевизора, и кинотеатра. Отдаляют тем самым человека от самого себя, настоящего и сложного. Вот чем оборачивается их «госзаказ»” (там же).
“Свой” получит финансирование, “чужой”, да еще с неправильными мыслями, никогда. При этом такая система слабо коррелирует с тем, что хочет услышать и увидеть зритель. Он становиться категорией второстепенного порядка.
Ю. Латынина упомянула такие цифры: “главная история недели — это бомбическое интервью Навального о трусах, в котором он расспрашивает члена команды, постирщика трусов Навального о том, как было дело. В общем, судя по всему, теперь на звонок в ФСБ «Алло, это прачечная?» можно получить ответ: «Да». Интервью перевалило за 20 миллионов просмотров — только сам ролик. И напомню, что, например, известный фильм «Крымский мост. Сделано с любовью!» посмотрели в кино где-то 250 тысяч человек. Ну, просто для сравнения”. И еще: “Разговор Навального с Кудрявцевым на YouTube посмотрели 20 млн. человек, а пресс-конференцию Путина — 9 млн.” [46].
И тут логика государства, даже не вникая в личности, понятна. “Крымский мост” ничего испортить не сможет, он дружен с доминирующими идеологическими представлениями, которые никто не знает точно, но все их хорошо понимают. А вот фильм Звягинцева будет порождать вопросы, а они не менее страшны, чем ответы. И пропаганда в принципе – это всегда повтор,а не что-то новое.
Внутриэлитные войны под солнцем приводят к тому, что только “свои” будут снимать фильмы, а “чужие” могут их обсуждать. И вот мнение еще одного кинорежиссера – А. Сокурова: “Качество социальной культуры в России становится несопоставимо ниже, чем это было даже в советский период. Урон от односторонней идеологии, который мы получали, уравновешивался огромным числом художественного вещания общенационального характера. Сейчас этого нет, поэтому происходящая сейчас эпидемическая ситуация еще больше опускает уровень социальной культуры. Дегуманизация связана еще с дерелигиозностью — в гуманитарном смысле, а не в идеологическом. Я был недавно президентом жюри Каирского кинофестиваля, и обратил внимание, какой урон по содержательной стороне нанесла дерелигиозность искусства. Какие-то глубокие мотивационные конструкции просто не учитываются. Кино подвешено в воздухе, потому что у авторов, режиссеров нет никаких канонов. Дегуманизация — это эпидемия” [47].
И еще два ответа на два вопроса:
– “Какие способы развития по-настоящему хорошего вкуса в сознательном возрасте вы посоветуете обычным рабочим людям с низкими доходами, для которых массмаркет всю жизнь был нормой?
— Ответ простой. Чтение — это та практика, у которой нет никаких границ. Можно жить и в небольшом селе, и городе, и это будет выход. В литературе создано так много, и это имеет объективную ценность, в отличие от кино. А литература и большая настоящая музыка — это то, чем можно заниматься всю настоящую жизнь”;
– “Что вы думаете о современном видеоблогинге? Знакомо ли вам творчество каких-нибудь отечественных блогеров и что вы о них думаете?
— Нет, я ничего не смотрю, у меня нет на это времени. Я слышу, что есть такой термин и есть люди и даже школьники, которые становятся какими-то богатыми. Меня настораживает безудержная легкость этого общения, безудержная необязательность и неответственность жизни в публичном пространстве. Для меня ответственность человека, который обращается к другим людям, является в высшей степени чувствительным моментом. Визуальность, кино — очень опасное оружие”.
И можно раскрыть конец его второго ответа – визуальность – это всегда виртуальность, которую видоизменяют, трансформируют под заданные кем-то цели, даже когда мы видим как бы даже документальное кино. И наверное, особенно документальное кино, которое входит в наши мозги с четким маркером, что это все правда.
Внутриэлитные войны являются также результатом долгого нахождения у власти первого лица. Т. Становая считает, что свое место сохраняет только “свита”, то есть то окружение Путина, которое можно признать “техническим”: “Путин сокращает общение не только с правительственными бюрократами, но и с более весомыми фигурами в иерархии власти, включая его собственных старых соратников, ведь они всегда что-то просят, отвлекают от более важных задач или на что-то жалуются. «Свита», в отличие от всех остальных, молчалива, исполнительна, самоотверженна и лучше других понимает, о чем можно, а о чем нельзя говорить с президентом. Такая комфортность для Путина автоматически ведет к тому, что свита играет все более заметную роль в государственной политике. Как на практике происходит политизация «свиты»? Хорошим примером служит подготовка в 2019 году обмена пленными между Россией и Украиной. Ключевую роль в этом сыграл не российский МИД и не ответственный на тот момент за Донбасс Владислав Сурков. Все переговоры изначально были замкнуты на Руководителя Администрации Президента Российской Федерации Антона Вайно, который, в свою очередь, курировал действия других органов власти и работал в связке с Дмитрием Козаком. Организационная роль легко превращается в инструмент влияния, даже когда у тебя нет мандата на определение содержательной части курса. Именно поэтому складывается парадоксальная ситуация, при которой политический тяжеловес Сергей Иванов, как руководитель администрации, был менее вовлечен в ежедневную работу Кремля и более отстранен от работы, чем «технический» Вайно, который всегда наготове” [48].
Окружение первого лица является для него источником информации. При этом окружение тоже трансформирует свой кусочек действительности под себя, ведь коммуникация несет в себе не только информацию, но и влияние на того, кто ее читает. Действует правило типа “читай меня, и ты станешь моим другом”…
Меняются мозги. Новые поколения видят мир по-другому. А поскольку они не имеют отрицательного опыта, накопленного в советское время, их поведение становится более независимым от государства. Эти изменения фиксируют и аналитики, которые видят разнодумающие группы в зависимости от их источника информации – интернет или телевизор. Власть привязана к мнению телевизора, оппозиция – интернета.
К. Рогов так говорит о том, что может быть названо возрастным “сбоем” одобрения власти: “самое главное и интересное сегодня в России — это возрастной разрез предпочтений. Там происходит то, что у социологов называется «поляризацией»: молодые возраста против старших. Среди людей 18-39 лет негативные эмоции по поводу обнуления испытывают 44%, а положительные — 37%. Среди возрастов 40-54 года: 40% против 36%. И только среди пенсионеров (55+) негативные эмоции по поводу обнуления декларировали 27%, а позитивные — 58%” [49].
И еще: “с точки зрения властей, отряд потенциальных несогласных в работающих возрастах (этих Журденов гражданского общества) слишком велик. И представляет собой значительную угрозу, которая может быть актуализирована какими-то случайными и непредвиденными обстоятельствами. Это и заставляет власти впадать в черную истерику запретительных и репрессивных инициатив на фоне, казалось бы, существующего про-авторитарного равновесия”.
Мы постоянно попадаем в какое-то военное или предвоенное время, когда все воюют или вполне готовы воевать друг с другом. Это раньше воевали враг с врагом, теперь все не так. Именно поэтому на свет вытащили гибридные войны, когда непонятно, идет война или нет. И тут не спасет даже публикация справочных материалов под громким названием “Очерняющие Россию организации” [50]. Мир погрузился в перекрестные информационные операции, где роль атакующих ракет выполняет дезинформация. Она стреляет бесшумно, но так же точно.
Литература
Перевір себе на медіаграмотність!
Юний принц Літератус проходить 10 світів в пошуках своєї коханої Верітас, викраденої Маніпулісом. Йому доводиться оцінити достовірність і правдивість інформації, яка йому трапляється, перевірити та знайти правду. Допоможіть Літератусу пройти його шлях: читайте оповідання і знаходьте предмети.
Інтерактивна медіаосвітня гра «Пригоди Літератуса», яку створив Центр медіаіціатив (Вірменія), а українську версію — Академія української преси.
