19-21 жовтня 2020 року відбувся черговий авторський онлайн-тренінг «Будь у тренді: МІГ в онлайн!». Організувала захід Академія української преси за підтримки Фонду Фрідріха Науманна за Свободу.
Тренерками заходу були Тетяна Іванова, медіаексперта, докторка педагогічних наук, професорка, медіа та бізнестренерка, авторка численних підручників, посібників, монографій, методичних рекомендацій з проблем формування медіаграмотності та освіти дорослих та Світлана Ізбаш, медіатренерка, кандидатка педагогічних наук, доцентка, дослідниця андрагогічних принципів онлайн-навчання дорослих, розробниця багатьох вправ з медіаграмотності на цифрових онлайн ресурсах.
Тетяна Іванова поділилася думками: «Наші учасники набувають унікальних навичок МІГ: створювати завдання для брейнстормінгу у Padlet, ігрові вікторини у Kahoot, карти настрою та групових оцінок у MentiMeter, комікси у Storyboardthat, анімаційні сторітеллінги у Power Point, літаючі презентації у Prezy, організації групової роботи у ZoomRooms та багато інших інноваційних форм роботи. Всі завдання спрямовані на розвиток компетентностей медіаграмотності».
Світлана Ізбаш зазначила: «Навчання на наших онлайн-тренінгах доводить, що проблема викладачів, вчителів не в тому, що вони не зможуть опанувати онлайн-інструменти, а в наявності психологічних страхів, пов'язаних з відсутністю досвіду роботи з цими інструментами. Серед поширених страхів - побоювання витрачати багато часу, не розуміння як залучити учнів до спільної роботи, побоювання робити дидактичні матеріали на онлайн-платформах, побоювання того, як буде сприйнято керівництвом закладу нова форма навчання».
Учасниця заходу Тетяна Мельничук поділилася своїми враженнями у соціальній мережі: «Щиро дякую Tatyana Ivanova та Світлана Ізбаш за пізнавальний, інтелектуальний авторський онлайн-тренінг "Будь у тренді: МІГ в онлайн". Онлайн-інструменти, якими Ви поділилися просто необхідні кожному викладачу у сучасних умовах навчання».
Можливості онлайн-інструментів майже неосяжні, і складно охопити всі тонкощі та нюанси використання функціоналу інструментів. Але ми намагаємося ділитися тими знахідками, які нам вдалося успішно застосувати і які вдало працюють на онлайн-тренінгах з медіаграмотності. Будемо вдячні за взаємний обмін досвідом!
Gefördert durсh die Bundesrepublik Deutschland
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Друзі, колеги та поціновувачі достовірної інформації. Хочемо щиро привітати третю когорту учасників проєкту «Вивчай та розрізняй інфо-медійна грамотність» зі стартом у захоплюючій подорожі океанами критичного аналізу дійсності разом з командою однодумців!
20 жовтня розпочалася перша сесія онлайн-навчання з медіаграмотності для викладачів ЗВО та ІППО, які увійшли у когорту під щасливим номером 3! Навчання відбувалося одразу у двох групах, в яких були представлені викладачі з 19 міст України.
Привітали нових учасників старша менеджерка проєкту Любов Квасюк і менеджерка з розбудови потенціалу Олена Тараненко: «Ми знайшли резерви, щоб прийняти до нашої команди всіх вмотивованих, зацікавлених у нашій спільний справі викладачів. Наша спільна місія полягає в тому, щоб інфомедійну грамотність зробити щоденною звичкою, майже автоматичними навичками поведінки нашої шкільної та студентської молоді. Ми будемо не вчити, а вчитися один в одного, обмінюватися досвідом з приводу того, як на ваших заняттях можна інтегрувати інфомедійну грамотність та як навчити тих, хто прийшов до вас. Від того наскільки ми сьогодні зможемо, зробити медіаграмотними наше молоде покоління, залежить напряму наша з вами доля й доля нашої країни».
Протягом двох годин учасники разом з тренерами знайомилися з різними практичними кейсами. Вчилися розпізнавати неточності в медійних текстах, а також як не попастися до рук маніпуляторів. Проаналізували власне медіаполе, познайомилися між собою під час групової вправи. Відокремили факти і судження, відпрацювавши їх виявлення в тексті «Ніч на «Чорну п’ятницю». Не оминули тренери й теми журналістських стандартів, цільової аудиторії медіа, джинси, а також дізналися, де можна перевірити, кому саме належить те чи інше медіа.
З наступного тижня розпочнеться друга сесія навчання.
Дякуємо всім, хто був з нами.
До зустрічі вже назабаром!
Конспирология тоже является ярким примером онтологической интервенции, призванной изменить картину мира у массового сознания. Меняя картину мира, мы изменяем не только мысли, но и поведение человека, что приводит к иному его голосованию на референдумах или выборах.
Религия и идеология всегда демонстрировали войну онтологий. Иерархи советской религии всегда были выходцами из КГБ, поскольку наверх поднимались только проверенные [1 – 2]. Здесь идеология побеждала религию. Однотипная ситуация была и с руководителями писательских союзов и журналов [3 – 5]. То есть перед нами единая идеологическая система.
Еще Платон выделял два разных вида войны – πόλεμος (polemos) и στάσις(stasis) [6]. Первая – это война с чужими, вторая – со своими. Это гражданская война, она имеет место между людьми, которые бы могли сформировать политическое сообщество.
Современные исследователи считают, что война создает очень многое в социальном мире: “Война формирует многие в архитектуре нашей реальности, не только то, что отсылает к войне и увековечивает ее – а все, так что осмысленное, устойчивое аналитическое сосредоточение становится сложной задачей” [7]. Наши мозги тоже формируются путем онтологических войн, меняющих структуры мира в наших головах. В результате мы должны увидеть в мире не то, что мы видели до этого, а то, что активно закладывается.
Примером таких онтологических интервенций дает Беларусь, где прилет российского информационного десанта принципиально изменил информпространство [8], поскольку одновременно заработали и российские политтехнологии [9]. А они как раз и нацелены на онтологию.
При этом аргументация строится на вполне свежих событиях, когда акцентируется негатив вокруг: “Госканалы активно использовали карабахский конфликт, чтобы показать Беларусь островком мира и стабильности в океане хаоса. Этот сюжет использовали и чтобы показать пагубные последствия цветных революций, порой обвиняя в проблемах правительство Пашиняна, несмотря на то, что Армения – союзник Беларуси по ОДКБ” [10]. Ключевыми нарративами стали: российская поддержка, антизападная риторика, критика протестов, дискредитация протестующих, советский исторический нарратив, Карабах – внешний след и цветные революции и под. Совершенно понятный набор новых “скреп”, которые должны изменить массовое сознание.
Интересно при этом и такое, что российское ТВ не стремится поддержать Лукашенко: “При активной демонстрации поддержки государства Беларусь практически отсутствует персональная реклама и поддержка Лукашенко, более того обращается внимание на его просчеты и ошибки” [11]. Это может сигнализировать о транзите власти, но не в сторону Тихановской, которая подвергается критике.
Российского телезрителя успокаивают: “Акцентируется внимание зрителя на нарративе «общие национальные интересы — это быть вместе». Активно возвращается тема совместных интересов на постсоветском пространстве и исключительной роли России в судьбе постсоветских государств «…после событий в Белоруссии и полученного в результате опыта мы наконец пересмотрим взгляд и на события на всём постсоветском пространстве и начнём действовать в наших национальных интересах. Своих и постсоветских республик»” (там же).
Войны, среди прочего, тоже решают задачи разрушения онтологии как физического, так и сакрального миров. Войны прячутся за НЕ-войны, когда в массовое сознание идет поток текстов, построенных на чужой онтологии. Советский Союз не пускал такие тексты, хотя имел свою собственную сильную советскую онтологию мира.
Информационные интервенции возможны не только извне, но и внутри страны, и они тоже могут нести важные трансформационные последствия для массового сознания. Тут есть важный параметр одновременности получения такой информации массовым сознанием, что в результате создает нужный, хотя иногда и не ожидаемый эффект. Когда все советские дети одновременно смотрели, причем множество раз, фильм “Чапаев”, это должно было принципиально иначе менять массовое сознание, чем индивидуальное и разрозненное чтение книги. Потом одномоментно и для всех заработало телевидение, создавая защитный экран от чужих и чуждых текстов.
Наверное, точно так мог действовать набор книг или совместное действие книги плюс мультипликата по ней на неокрепший детский разум. Это информационный “удар” именно по массовому сознанию, способный сдвигать его в каком-то направлении. Миллионы людей, ежедневно сидящие по всему миру за просмотром одного и того же сериала, тоже олицетворяют эту модель, скрывающуюся за развлекательностью. Этот тип модуса усыпляет нашу критичность, поскольку мы понимаем его “ненастоящесть”. Но воздействие развлекательность несет не меньшее, чем любые серьезные информационные и виртуальные потоки.
И. Яковенко, например, выдвигает в качестве инструментария по смене советского массового сознания набор новых переводных сказок, появившихся в 60-70 годы. Следует признать, что они сохраняют свое обаяние и по сегодняшний день, но могли ли они столь решительно поменять ментальность вряд ли можно уверенно доказать.
И. Яковенко пишет: “смена корпуса актуальных, востребованных аудиторией сказок в конце 60–70-х годах прошлого века. Здесь необходимо пояснение. Сказки читают маленьким детям, которые их запоминают. При этом сказка играет роль базовой мифологической структуры (из которой сказки, собственно говоря, и выросли), включающей человека в целостность культуры. Услышанные в детстве сказки участвуют в формировании матриц сознания. Поэтому то, какие сказки слушают дети в раннем возрасте, играет существенную роль в формировании оснований картины мира, которая сложится у повзрослевшего ребенка. В конце 60-х годов ХХ века произошло примечательное событие. На книжном рынке появились качественно новые детские сказки. «Муми-тролли» Туве Янссон, «Волшебник Изумрудного города» Александра Волкова, книги о Мери Поппинс в переводах Бориса Заходера пользовались бешеной популярностью. Как мы понимаем, запрос на новую сказку возник не в детской среде. Его породила городская интеллигенция, которая покупала книги для своих детей и не хотела обходиться традиционным набором советской детской книги. В ответ на этот запрос делались переводы и пересказы произведений известных европейских авторов. Авторы русских версий не ошиблись в выборе материала. Дети, воспитанные на этой литературе, весело похоронили Советский Союз” [12].
Это, конечно, красивая гипотеза. Но мы ее можем взять только как один из вариантов воздействия, которое несомненно было, поскольку советское массовое сознание внезапно, а для страны такой малый срок является, конечно, внезапным, развернулось на Запад. Это воздействие было не таким заметным, поскольку работало с головами маленьких, где ничего особо идеологического не было, поскольку серьезные темы трудно подавать в развлекательном модусе. Мультипликат о крейсере “Аврора”, который тоже был, оказался никому не нужен.
То есть Детгиз и Союзмультфильм стали вместе своеобразным “ЦК КПСС”, даже сами не подозревая об этом. Но, по сути, если школа формирует мир, то точно так создает его в головах и системный выборов переводов, отражающих другую картину мира. Всякое системное действие в отличие от случайного процесса всегда будет иметь последствия. В свое время В. Ключевский красиво написал, что вместе с чужим объектом, который заимствуем, мы перенимаем и систему мышления его создателей… Кстати, он замечал, что первые немецкие игрушки появлялись в руках царевичей…
Нам встретился также близкий онтологическому анализ мультфильма о приключениях кота Леопольде. А. Бараш пишет: “внутри «застоя», при наружной малоподвижности, под спудом происходили интенсивные процессы: формировались свойства менталитета, фундаментальные для современного сознания. Нынешняя реальность — прямая наследница позднесоветской. На годы «застоя» пришлось детство — время воспитания чувств поколений, которые сейчас наиболее активны, определяют сегодняшнюю реальность. Мультсериал «Приключения кота Леопольда», несущий характерные черты своей эпохи, был, как говорят сейчас, культовым для своего времени: большинство детей смотрели его по многу раз и он активно участвовал в «форматировании» их представлений не только о смешном, о развлечениях и досуге, но и о добре и зле, об этике и эстетике” [13].
И еще: “Этот интеллигент из советского фольклора, со своей тихостью, мягкостью, юмором и пр. и в ситуации ущемления, может вызывать ассоциации с образом советского еврея в условиях бытового антисемитизма. Шолом-алейхемовские вариации, «милый лузер», грубо говоря (а не модель Жаботинского, например: образ энергичный и воинственный, не меньше соответствующий реальности), были, надо полагать, сконструированы в советское время «свыше», для тех же нужд контроля, управления и «канализации» эмоций по отношению к данному нацменьшинству. (Меньшинство в имперском мире должно — по крайней мере, внешне, со стороны — выглядеть слабым и слегка нелепым: его качественные характеристики должны соответствовать количественным)” (там же).
“Зонтик” этой детской литературы защитил детство от идеологии, что породило, вероятно, новый тип разума молодежи, да и родителей, которые были такими же читателями и зрителями, как и дети, а может, и более вдумчивыми и более впечатлительными. Они тоже получили свою долю “иновитаминов”, которые несомненно сыграли при приближении перестройки. Мы говорим “при приближении”, поскольку перестройка не была проектом масс, это был проект КГБ и ЦК КПСС, имевший в том числе и несомненные экономические цели, поскольку в этой области выигрыша для населения не было. Но куда-то же советские богатства удалились?..
Под “крышей” детской литературы, скорее всего случайно, зашел новый тип героя, причем в десятках вариантов. И если советский ребенок вырастал с теми же героями, что и западный, то естественно должна была начаться “конвергенция” (любимый термин советских политиков одного периода) мозгов молодых поколений в данный исторический период. Сначала объединилось массовое сознание, потом пришла перестройка…
Если мы всегда считали во главе с советскими идеологами, что герой типа Павки Корчагина может формировать поколения, то это свойство сегодня объяснено уже научно – “погружением” читателя/зрителя в инореальность, во время чего он бессознательно перенимает оттуда психологические характеристики героя, с которым ассоциирует себя.
Чем сильнее известен массовому сознанию герой, тем больше “заимствований” из его характера происходит. “Любовь” к герою всегда реализуется в том или ином переходе в реальность. Вряд ли был герой детской литературы, который был бы более известен советским детям, чем Буратино (и нам сегодняшним взрослым). Вот два интересных замечания о Буратино М. Липовецкого:
– “Исследователями Толстого замечены мельчайшие отличия «Золотого ключика» от сказки Коллоди, однако почему-то никто не обратил внимания на колоссальное и почти декларативно подчеркнутое отличие Буратино от Пиноккио: хотя Пиноккио, как и Буратино, появляется на свет с длинным носом, у Пиноккио нос еще больше вытягивается в тот момент, когда он лжет, — что делает начальный размер его носа относительно небольшим. Этот мотив полностью отсутствует в «Золотом ключике» — отнюдь не потому, что Буратино не врет. Совсем наоборот — вранье изначально характеризует этого героя!” [14].
И еще: “Трикстер вообще занимает в советской культуре почетное место. Обживая пространства, создаваемые неразрешимыми противоречиями советской цивилизации, он воплощает наиболее популярную модель цинической свободы в обстоятельствах, не располагающих к свободному самовыражению. Фактически трикстер, представленный в 1920-1930-е годы не только названными персонажами (в этом ряду надо упомянуть и незаслуженно забытого Хулио Хуренито), но и Воландом и многочисленными реальными самозванцами и жуликами, становится в это время альтернативным хозяином жизни. Отсюда — естественное изображение политических вождей как трикстеров — прежде всего в анекдотах и даже в официозном образе Ленина (см. об этом в статье К. Богданова о маленьком Володе Ульянове в советской детской культуре), хотя подобная трансформация прослеживается и в анекдотах о Сталине. Поэтому не кажется странной та гибридизация Ленина и Буратино, о которой также упоминает Константин Богданов. Если у Бендера «медальный профиль» и машинка с «турецким» (в черновиках — кавказским) акцентом, если Воланд почти прямо цитирует любимую поговорку Сталина («…факт — самая упрямая в мире вещь»), то почему Ленину не позаимствовать атрибуты у такого супертрикстера, как Буратино?” (там же).
И вот что пишет уже упомянутый в цитате К. Богданов: “Символическим рубежом в обновлении детской ленинианы стал 1939 год — 15-летняя годовщина со дня смерти В. И. Ленина. Образ Ленина к этому времени может считаться вполне канонизированным — не в последнюю очередь благодаря фильму Михаила Ромма по сценарию А. Каплера «Ленин в октябре» (1937). В определенном смысле фильм Ромма делал образ Ленина (в исполнении Бориса Щукина) максимально понятным не только для взрослого, но именно для детского восприятия. Подготовка революции изображается в нем как занимательное приключение, демонстрирующее способности Ленина к игровому поведению — умение хитрить, прятаться, переодеваться, быть настойчивым и вместе с тем веселым и едва ли не смешным. История Октябрьской революции предстает в фильме не лишенной трюкачества и случайностей, отчасти оправдывающих сопоставление бытовавших в советской культуре «фольклорных» представлений, о Ленине — творце революции — с фольклорными рассказами, в которых действуют трикстеры — персонажи, добивающиеся успеха благодаря хитроумию и поведенческим импровизациям, делающим их, помимо прочего, часто объектами насмешки и удивления. Юные и взрослые зрители фильма Ромма (продолженного в 1939 году снятым им же кинофильмом «Ленин в 1918 году») могли отныне судить о роли Ленина в истории Советского государства с оглядкой на его картавость, забавность жестикуляции и почти клоунские выходки — нахлобученную кепку, повязку, имитирующую флюс и скрывающую лицо Ленина от шпиков, нежелание спать, неумение приготовить манную кашу и вместе с тем неизменную «любовь Ленина к детям». Кинематографический Ленин — картавящий бодрячок, неугомонно хлопочущий о революции, — надолго переживет своих создателей в устойчиво воспроизводившихся (контекстах, в которых анекдотически ребячливое поведение вождя революции оценивалось с панибратским добродушием и предсказуемой симпатией” [15].
Следует подчеркнуть, что Пеппи как супергерой была новинкой и в Швеции: “«Пеппи появилась как идея, а не как персонаж. Конечно, с самого начала она была маленьким Суперменом — сильной, богатой и независимой» — так описывала появление Пеппи Длинныйчулок Астрид Линдгрен в интервью Dagens Nyheter в 1967 году. Образ Супермена действительно занимал Линдгрен в этот период — его зарисовки сохранились в дневниках, и, по мере того как идея превращалась в персонажа, Пеппи уверенно обретала супергеройские черты. Пеппи живет одна, без родителей на вилле «Курица» — ее мама умерла, а папа, капитан дальнего плавания, потерпел крушение и живет на тропическом острове. Она сказочно богата — у нее куча золотых монет в чемодане, которые она щедро тратит на то, чтобы делать окружающих счастливей” [16].
Все это иной мир, в который хотелось бы убежать, наверное, не только детям, но и взрослым: “В это время были написаны книги, в сказочный или фантастический мир которых хотелось убежать. Хотелось скрыться в Дремучем Лесу Милна-Заходера или в умном, «перевернутом» мире повести-сказки для научных работников такт возраста «Понедельник начинается в субботу» Стругацких. Заметим, что ощущение сказочности создавалось не только фольклорным котом, старухой Наиной Киевной или Щукой, живущей на дне колодца, но и всей обстановкой в НИИЧАВО АН СССР” [17].
Ребенок всегда будет одиноким во взрослом мире. Но он, по сути, может жить и в мире мультипликационным, и герои оттуда для него являются такими же реальными, как настоящие, например, Чебурашка, о котором говорят так: “Какую модель социализации предлагает мультфильм? Попытки найти друзей в первой серии не имеют успеха, временно обретенные друзья находят собственную пару и в мультфильме больше не появляются. Вступление в пионеры во второй серии тоже не приводит к удачной социализации. Чебурашке не удается идти в ногу не столько потому, что «он еще маленький», сколько потому, что деятельность пионеров абсурдна, а в конечном счете деструктивна. Пионеры объясняют, что они разжигают костры и мастерят скворечники. Хотя в рамках советского пионерского дискурса такие занятия могли казаться осмысленными, в контексте мультфильма они выглядят преступной тратой времени: изготовление скворечников противопоставлено необходимости помощи людям и особенно детям, страдающим, как постоянно подчеркивается, от отсутствия нормального жизненного пространства. Амбивалентным оказывается и сбор металлолома: успех в этом предприятии сопряжен с воровством вполне функциональных вещей (якоря, который, стремясь заслужить признание пионеров, крадет Гена)” [18].
Обычные пионеры, тем более пионеры-герои, были уже неинтересны в негероический период застоя. Тот же Карлсон или Чебурашка выглядели намного привлекательнее. Мультфильмы заняли полюс иронического повествования. Кстати, аналогом иного мира уже для взрослого, а не для ребенка в советское время была и фантастика. В тексты Стругацких могли спрятаться все: и физики, и лирики. Так что в качестве иного противостоящего мира выступал не только Запад, но и Фантастика.
М. Липовецкий сближает советскую мифологию со сказочностью: “Выражения «советская мифология», «советская квазирелигия» уже настолько прочно вошли в интеллектуальный обиход, что не вызывают никакой рефлексии. Между тем фактически всегда, когда мы пытаемся изолировать какие-то элементы советского мифа, то они непременно так или иначе оказываются сопряженными со сказочными мотивами” [19].
И еще: “сказочность в советской культуре всегда наделена мифологическими чертами. Но и наоборот — советская культура не знает чистого мифа: советский миф всегда окрашен в сказочные тона. Делая мифологию советского режима более привлекательной, эстетически увлекательной, по-детски радостной и оптимистичной, сказочность вместе с тем лишала советский мифомир трагической глубины и амбивалентной сложности, присущих всякой органической мифологии. Эффект сказочности в советской культуре сравним с эффектом «диснеизации» фольклорных и литературных архетипов в культуре американской” (там же).
Копание в мозгах – недооцененная профессия. Мы реально не знаем (и уже не узнаем достоверно), что формировало мозги советского человека, как массовое сознание выживало под катком достаточно мощной пропаганды. Это нечто “свое”, не похожее ни на что другое. Неслучайно, к примеру, непризнание советской аудиторией шведского варианта мультфильма о Карлсоне, все хотели видеть его сделанным исключительно по “советским лекалам” [20].
Карлсон – трикстер, поэтому, вероятно, он стал столь любим в СССР. Он может обойти любые преграды лишь с помощью мозгов и хитрости. М. Липовецкий пишет о распространенности этой фигуры в советской культуре: “Советский трикстер не всегда выступает как “блатмейстер” (пожалуй, только Остап Бендер виртуозно владеет этим искусством), но всегда прекрасно осведомлен о существующих неформальных сетях и, как правило, эффективно использует двусмысленность положения, в котором неизбежно оказываются герои, так или иначе вовлеченные в эти сети. Однако трикстер связан с системой “неформальной” экономики и социальности не прагматически, а символически. Он становится важнейшим символическим оправданием всей системы неформальных отношений, поскольку трикстерская медиация между противоположными полюсами – прежде всего легальными и криминальными практиками, моральным и аморальным поведением (при том что мораль и закон в советском обществе часто противоположны друг другу) – не только утверждает наличие “третьего” пути, но и зримо репрезентирует этот путь как воплощение витальности, интеллекта и иронии” [21].
И еще: “эта логика позволяет понять значение и функцию фигуры трикстера в советской культуре. Создавая привлекательные и глубокие фигуры трикстеров, советская культура таким образом возвышала свой собственный цинизм до кинического, то есть артистически бескорыстного, уровня. Эта операция, с одной стороны, обеспечивала алиби или даже эстетическое оправдание вездесущим циническим практикам, с другой – представляла единственную эффективную альтернативу цинизму. Кстати, показательно, что в большинстве текстов и фильмов, где фигурирует трикстер, его антагонистом выступает не идеалист, не принципиальный идиот, как можно было бы ожидать, а напротив – прожженный циник, вроде Корейко у Ильфа и Петрова, большинства персонажей “московских” глав “Мастера и Маргариты”, Карабаса-Барабаса и Дуремара в “Золотом ключике”, ангелов в “Москве–Петушках”, Прохорова, санитарки Тамарочки и Борьки-мордоворота в “Вальпургиевой ночи” и Саши Серого в “Священной книге оборотня”” (там же).
Вообще-то трикстер не годится в герои соцреализма. Однако, возможно, это и является причиной его популярности, поскольку он иносистемен: “По отношению к блату можно констатировать тот же парадокс, что и по отношению к другим элементам советской социальности, противоречащим логике “закрытого” общества: антисистемные элементы оказываются встроены в основание советского “порядка вещей” и являются гарантией его жизнеспособности. Именно этот принцип и воплощен трикстером как культурным символом” (там же).
Такая любовь к власти является примером анти-демократичности, поскольку тормозит любые изменения. Правильная модель мира с властью во главе создается школой и медиа, в первую очередь телевидением. Ни один “когнитивный лазутчик” не может попасть на телеэкран.
И. Яковенко фиксирует такие особенности функционирования Сталина в современном российском сознании:
– “феномен Сталина свидетельствует о незавершенности процессов модернизации в нашей стране. Российское общество расслаивается на две большие группы: людей города и людей традиции. Первые принадлежат культуре Большого общества и приняли ценности динамики. Для них постоянное самоизменение, освоение новых знаний, моделей поведения, норм и ценностей естественно и привычно. Они приняли меняющийся мир и стали его органичной частью. Это и называется модернизация. Вторая группа в той или иной мере вписана в современный мир, но в своих базовых ценностях, в структурах сознания, в рефлексах и упованиях принадлежит домодернизационному патриархальному миру. Эти люди взыскуют возвращения устойчивого и неизменного бытия идеализированной реальности их отцов и дедов. Не понимают, не хотят, да и не способны меняться. Их идеал – застой, в ходе которого общество медленно, но неотвратимо откатывается к позавчерашним ценностям и моделям поведения. Воспроизводит в новой бытовой и технологической среде традиционную психологию и устойчивые культурные рефлексы” [22];
– “Мифология Сталина превратилась в фактор мобилизации сил, противостоящих давно назревшим и жизненно необходимым переменам стратегического характера. Российское общество переживает застой. Отсюда и ставка государственно-политической элиты на традиционалистский сектор. Ставка эта реализуется и на информационно-пропагандистском уровне. Манипулирующие массовым сознанием виртуозы политической рекламы играют на ностальгических смыслах, создают образ прекрасного, уверенного и надежного прошлого. Сталин – символическая фигура в этом ряду… В научных монографиях зачастили взвешенные оценки в духе «с одной стороны, нельзя не признать, но, с другой стороны, нельзя не отметить». Учебники пишут об «эффективном менеджере». На телевидении разгораются жаркие дебаты, в которых голосование аудитории показывает – народ за Сталина” (там же);
– “давайте вспомним о том, что человек по своей природе конформист. А наш соотечественник, привыкший колебаться вместе с генеральной линией партии, конформист вдвойне. Для того чтобы результаты голосований и опросов общественного мнения разительно изменились, достаточно однозначного жеста со стороны высшей власти. Например, если российский суд в связи с расстрелом польских военнопленных признает Сталина преступником против человечности, сектор убежденных сталинистов мгновенно схлопнется до размеров узкой секты, окопавшейся в крошечных политических движениях и резко оппозиционных изданиях. Книги, прославляющие великого вождя, сами собой исчезнут с полок магазинов. Надписи и плакаты растворятся в ночи, и утром, глядя на вас честными глазами, администраторы будут удивляться вашему вопросу: а что, разве здесь висел плакат с фотографией Сталина? А массовый человек искренне будет осуждать тиранию и голосовать за демократические ценности” (там же).
Сталин – это старая мифологема, которая нашла себя в новых условиях. Главным в головах при этом стал лозунг наведения порядка (“Сталина на вас нет”) и былого величия страны, но за это величие пришлось в те времена заплатить тысячами жизней людей, о чем забывают.
Ярким примером новой “скрепы”, которую породили российские власти после 2014 года является украинофобия. Она серьезно выросла, и Украина теперь такой же враг, как и США, к примеру, по данным Левада-центра. Но все это рукотворно. С. Митрофанов пишет: “Рост этой версии ксенофобии на 8 пунктов за 10 лет – это исключительная заслуга российского телевизора, который в режиме 24/7 пугает россиян бандеровцами, злобными украинскими нацистами, которые только и делают, что убивают русских, мучают их и запрещают говорить на русском языке. Не существует в российском социуме ни единого мало-мальски значимого объяснения роста украинофобии, кроме оголтелой ненависти к Украине и ее гражданам в телевизоре” [23].
Массовое сознание достаточно консервативно, поэтому сколько человекочасов было потрачено на изменение отношения к Украине даже трудно себе представить. Но мир физический менять сложно, зато мир информационный меняется легко как по мановению волшебной палочки. Можно вспомнить жалобы россиян, что по телевизору в новостях рассказывают только об Украине. Даже Россия ушла из повестки дня. А про телевизионные политические ток-шоу и говорить нечего…
Власть непредсказуема. Она может миловать и наказывать без разбора. Это ее великая сила. И. Яковенко увидел любовь к власти даже сквозь ее репрессии, говоря о симбиозе, который психологически позволял выживать не только населению, но и власти. Яковенко отмечает:
– “стокгольмский синдром – актуализация древнейшего социально-психологического инстинкта реакции на критически высокий уровень репрессии. Российское население в своих отношениях с властью веками страдает Стокгольмским синдромом. Сакральная власть – субъект ничем не ограниченной репрессии, рождает сложное амбивалентное чувство, в котором страх и любовь взаимопроникают” [24];
– “Большая репрессия вожделенна и целительна для деспотического правления. Она конституирует и утверждает традиционно-архаическое целое не как главенствующую, но как единственно подлинную реальность. Фиксирует культурный космос, переживающий кровавый ритуал массового жертвоприношения, и бесконечно высоко поднимает статус сакральной власти. Но почему деспотам или претендентам на статус деспота удается запустить процесс Большой репрессии? Ведь это делается руками десятков и сотен тысяч людей, которые позже станут жертвами процесса самоуничтожения!” (там же);
– “Большая репрессия предстает как специфический механизм включения огромных традиционно-архаических масс в реальность модернизирующегося общества. Здесь мы сталкиваемся с парадоксальной диалектикой. Массовый террор «срезает» верхушку общества, отбрасывает его от достижений лидирующих групп и слоев, усредняет его, примитивизируя общую картину бытия. Но одновременно он позволяет включить миллионы людей в чуждый для них, пугающий мир индустриальной цивилизации. И, тем самым, запускает бесконечный процесс модернизационного развития десятков миллионов вчерашних крестьян” (там же).
Телевидение стало главной управляющей рукой власти. Оно заменило плеть репрессий на пряник экрана. Но мы всегда видим внешнюю сторону телетеатра, не зная, что происходит за кулисами. Философ из Беларуси В. Мацкевич раскрыл нам некоторые подробности телевизионных политических ток-шоу: “С одной стороны, это тщательно подобранный состав гостей в студии – там есть подставные люди и основные гости, которые озвучивают нужную повестку. Последние всячески выделяются ведущим, подчеркиваются положительными ремарками, характеристиками, одобряются простейшими риторическими приемами «Да-да», «Согласен» и так далее. На другом полюсе находятся парии, которым не дают сказать слово, которых могут оскорблять, описывать их в каких-то страшно негативных категориях, не объявляя, зачем их пригласили в студию, если они такие плохие. Время от времени им позволяется что-то сказать, при этом прерывают сразу же, обрывая на полуфразе, те самые подставные участники, которые, может быть, не предназначены для озвучивания некой специальной позиции, и им не создается позитивный имидж, соглашаться с ними не обязательно, но они выполняют роль церберов по отношению к другим спикерам. Я посмотрел эту программу целиком уже потом, поскольку во время моего включения не видел, что происходило в студии, только слышал диалоги. Справа от Артёма Шейнина сидел некий немец Феликс Шультесс, которого ведущий несколько раз совершенно оскорбительно характеризовал («Кто-нибудь может звук этой кричалки прикрутить?», «Рот закройте») Рядом с ним на диванчике сидел профессор Александр Сытин – уволившийся из МГИМО достаточно корректный русский интеллектуал. Слева сидел некий человек из Украины (Евгений Копатько), который нес полную ерунду про Украину, ее развал и прочее, и к нему обращались якобы за украинским опытом. Камеры специально всегда показывают ведущего, поэтому некоторые гости сидят затылками, я их не опознал и вряд ли знаю” [25].
И еще об одном конкретном инструментарии: “задается вопрос, который требует развернутого ответа. В него вставляется оценка, квалификация – ты отвечай на мой вопрос, но я, ведущий, уже все сказал про то, что мы можем услышать. Соответственно, я не успеваю сказать первую фразу, меня упрекают в том, что я не отвечаю на вопрос, и снова звучит авторитетная оценка телевидения, канала, ведущего. Кроме того, ведущий позволяет себя перебивать другим участникам, я тоже вроде могу его перебивать, тем самым рвётся грамматическая структура предложения для того, чтобы никакая мысль не была законченной, а цеплялись только слова. Эти слова семантически экспрессивно нагружены, в результате идет перепалка обрывками фраз, разобрать смысл, уловить мысль, выловить идею невозможно. У слушателя создается не только шум в голове, но западают определённые маркеры – фашизм, каратели и так далее” (там же).
Задачи телевизионщиков Беларуси элементарно просты: громить Тихановскую [26], говорить о малой численности протестов и их западных кукловодах [27], хвалить Лукашенко ([28], иные предсказуемые подробности см. [29 – 33]). Все это элементы когнитивной мозаики, из которой при любом раскладе будет получаться правильная модель мира.
Массовое сознание обладает определенной самостоятельностью, как бы им ни управляли. Последним примером являются события в Беларуси, где массовое сознание продемонстрировало свое “непослушание”. Оно перешло на другую “онтологию мира”, в которой исчез президентский статус А. Лукашенко. Россия, получив возможность влиять на информационное пространство Беларуси, пытается вернуть старую онтологию, со старыми позициями как Лукашенко, так и самой России. Но на “Нашей Ниве” был хороший анекдот, после которого уже ничего не надо говорить: Белорусский народ подозревается в попытке захвата власти в стране.
Россия, кстати, тоже учится на событиях в Беларуси. Военный аналитик А. Гольц так объясняет появление “политруков” в Росгвардии: “на сегодняшний день численность Росгвардии превосходит численность российских сухопутных войск. Поэтому ей вполне разумно иметь собственное подразделение военно-политической пропаганды. Кроме того, Кремль живет в параноидальном ожидании цветной революции. Ради этого и была создана Росгвардия, единственная и главная задача которой – подавление потенциального внутреннего протеста. Ее бойцы естественным образом должны проходить усиленную политическую обработку, дабы уверенной рукой разгонять любых протестующих и, не дай бог, стрелять в них” [34].
Дезинформация идет в основном по соцмедиа. Сегодня при пандемии это приобретает особую опасность. 88% таких сообщений пришли из соцмедиа, лишь 9% прозвучали на телевидении [35]. 30% американцев верят, что Covid-19 создан в лаборатории. Привязка ковида к 5G привела к реальным действиям в физическом пространстве – угрозам инженерам и поджогам вышек. Конспирология, а она тоже относится к онтологии мира, становится действующей силой в критический период.
Опираясь на конспирологические чувства, Россия распространила фейк об испытания украинской вакцины от ковида, в которых погибли четыре солдата, ссылаясь на Луганск. Распространение получило очень подробный анализ по датам и по местам его появления [36 – 37]. При этом на самом деле никаких испытаний не было, но фейк получил распространение, поскольку вакцина в нем называлась американской, а испытывалась на украинских военных, то есть присутствует несколько уровней негативной информации.
Начальник британского генштаба Н. Картер, приведя пример с этим фейком, говорит, что Россия и Китай ведут новый тип войны: “для начала мы должны понять, угрозы нашей национальной безопасности, нашим ценностям и нашему благополучию существенно эволюционировали и расширились. Наши авторитарные соперники рассматривают стратегический контекст как постоянную борьбу, использующую военные и невоенные инструменты, не ограничивая себя различием войны и мира. Эти режимы считают, что они уже находятся в интенсивной форме конфликта, который в основном является политическим, а не кинетическим. Их стратегия “политической войны” направлена на подрыв единства, эрозию экономической, политической и социальной стойкости и достижению стратегического преимущества в ключевых регионах мира. Их целью является выигрыш без участия в войне: достижение своих целей путем разрушения нашей воли, используя атаки ниже порога, который вызовет военный ответ. Их атаки на наш способ жизни от авторитарных соперников и экстремистских идеологий принципиально нелегко отражать без подрыва тех свобод, которые мы хотим защитить. Мы не защищены из-за нашей открытости” [38].
Госдепартамент тоже вспоминает этот фейк из Луганска, описывая очень подробно российскую экосистему дезинформации и фейков [39]. Очень системно анализируются российские “операции нарративной пропаганды” в стэнфордском исследовании [40]. То есть сегодня четко вычленены пути прохождения фейков и дезинформации.
При этом сама Россия хочет выстроить защиту от чужого влияния на самом глубинном уровне. Например, А. Дугин пишет так: “У России, действительно, есть определенная доля суверенитета, отвоеванного Путиным после 90-х или основанного заново. Но этот суверенитет имеет технический, ресурсный и материальный характер. На уровне истины – эпистемологии, идеи, нормативных структур мышления – зияет огромная дыра. Совершенно очевидно, что у современной России нет интеллектуального суверенитета, нет внятного суверенного Логоса. А раз так, что всякий раз, когда надо принимать фундаментальное (а не практические или техническое) решение, за основаниями обращаются к чему-то внешнему – к той инстанции, которая претендует на обладание истиной в глобальном масштабе. Отсюда часто возникающее ощущение, что в России с 90-х сохранились нетронутыми институты внешнего управления и что по-прежнему отчасти страна управляется иными инстанциями, нежели собственно явленные структуры власти. Наша власть обладает монополией на то, чего она не знает. И когда речь доходит до истины, она обращается по этому вопросу к тем, кто настаивают, что эту истину знают – к либералам и глобалистам. И хотя это случается не слишком часто (в силу того, что истиной у нас особенно никто не интересуется), но в определенных – критических случаях – происходит именно это” [41].
И. Яблоков рассматривает Дугина как конспиролога: “В 2014-2015 гг., во время кризиса на востоке Украины, в США и Европе его представляли чуть ли не «мозгом Путина». Авторы этих публикаций видели связь между антизападными взглядами Дугина и путинским переходом к авторитаризму, а также захватом Крыма. Апогеем этого международного признания стало звание «Глобальный мыслитель-2014», присвоенное Дугину журналом Foreign Affairs за разработку плана отделения Крыма и Донбасса от Украины. При этом Дугин, пожалуй, единственный, среди российских конспирологов, кого американские и европейские коллеги приглашают на встречи и интервью. Один из таких коллег — скандальный американский теоретик конспирологии Алекс Джонс, прославившийся горячей поддержкой Трампа и поисками антиамериканского заговора в высших эшелонах американской власти. Сложно сказать, в какой мере идеи Дугина повлияли на идеологическое прикрытие российской политики, но его антизападные взгляды и активная работа по формированию отечественной культуры заговора, без сомнения, сделали многое, чтобы конспирологические теории стали популярны в консервативных кругах” [42].
Его рассматривает как агента КГБ подполковник В. Попов, сообщая такие данные: “Дугину могли разрешить выезд во Францию, только если в этом были заинтересованы спецслужбы СССР. При этом контакты, установленные им во Франции, в обычной ситуации должны были иметь для него самые неприятные последствия. Но поскольку и этого не произошло, приходится предполагать, что и в этих контактах были заинтересованы прежде всего советские спецслужбы, особенно если учесть должность отца Дугина: отец Дугина – Гелий Александрович Дугин (1935–1998) – был генерал-лейтенантом Главного разведывательного управления Генштаба Вооруженных сил СССР. По многократным заявлениям Дугина в 1990–1992 годах он работал в архивах КГБ СССР. В действительности могло иметь место ознакомление Дугина с отдельными выписками, которые, возможно, делали для него офицеры-оперативники, осуществлявшие с ним агентурную работу. На базе архивных документов КГБ Дугин подготовил затем ряд газетных и журнальных статей, книг и телепередачу “Тайны века”, транслировавшуюся на “Первом канале”. Уточним, что только при высоком уровне лояльности к КГБ постороннему лицу можно было получить доступ к секретному архиву, а затем и к телевидению для программы, основанной на этом архиве” [43].
И еще: “Дугин стал знаменит после выхода монографии “Основы геополитики: Геополитическое будущее России”, с предисловием завкафедрой стратегии Академии генштаба генерал-лейтенанта Николая Клокотова. “Свой первый учебник по геополитике, который назывался ”Основы геополитики”, я писал в закрытом режиме, работая в Академии генштаба. Он был составлен из документов, передававшихся руководству страны и различным политическим деятелям”, – вспоминал Дугин. Но такие документы могли быть лишь в распоряжении ГРУ, СВР, МИД и других официальных органов. Разве что материалы передавались Дугину его кураторами из спецслужб. Подобные документы всегда имели гриф ”Секретно” или ”Совершенно секретно”, и лишь реже гриф ”Для служебного пользования”. Круг потребителей подобной информации был жестко очерчен, а ее распространение вовне влекло за собой уголовное наказание, поскольку квалифицировалось как разглашение государственной тайны. Очевидно, спецслужбами Дугину была отведена роль популяризатора идей, вынашиваемых в среде спецслужбистов-патриотов” (там же).
Есть такое же подробное расследование фигуры Д. Рогозина в привязке его к КГБ [44 – 49]. И видимо, вхождение его в близкий круг объясняет его “непотопляемость” на фоне бесконечного числа “огрехов” космической программы.
Модель мира в массовом сознании избавляется как от изменений, так и от неопределенности, хотя исследователи неопределенности видят в ней и позитивные возможности для развития. И все равно считают так: “Когда управление неопределенностью идет наперекосяк, мы слишком легко можем потерять контроль над собой, миром и другими людьми” [50].
Борьба за первенство одной модели мира над другой – основа религиозных и идеологических войн. Идеологические и религиозные соперники не терпят “конкурентов” на своей территории, они их уничтожают. В прошлом с помощью жесткого инструментария физического пространства, сегодня в ходу мягкий информационного и виртуального пространств. Например, консерваторы стали давать финансовые вливания на развитие американских университетов с четким указанием, на что именно они могут пойти, обнаружив, что выпускники готовы менять мир в угоду их демократически ориентированным профессорам, а не тем, кто дал деньги на развитие. Целью становится изменение мозгов студентов в нужную сторону.
“Мы наш, мы новый мир построим…”, – пели в советское время. Построение нового мира всегда идет с помощью онтологической войны, поскольку надо уничтожить мир старый в головах, а не только физически. А вот столь любимые некоторыми охранителями “скрепы” – это как раз онтологические “подпорки”, поскольку при их изменении фальшивая стена, закрывающая реальность, рухнет…
Литература:
Якщо ви разом з нами навчилися створювати короткі відео з мінімальним сюжетом - тоді вам сюди. На вебсемінар по креативному сценарію, з героями, арками, перешкодами і цікавими поворотами сюжету (ви ж пам'ятаєте про хибну кульмінацію?). Ми розширюємо тематику сторітелінгу і переходимо до складніших форм оповіді. Але не переживайте, якщо не потрапили на попередні семінари від АУП на цю тематику. Ми, як завжди, розповідатимемо просто, доступно, наочно і так, що ви самі все зможете полвторити. Реєструйтесь
Академія української преси спільно з Національна спілка журналістів України (НСЖУ) за підтримки Friedrich Naumann Foundation Ukraine and Belarus запрошують на вебсемінар «Сторітелінг 2.0: креативний сценарій від А до Я». Вебінар відбудеться 26-27 жовтня 2020 року.
До участі запрошуються журналісти, викладачі журналістики, студенти-журналісти та блогери.
За два дні ми розкажемо:
- Типи розвитку історій: за сюжетом, за героєм. Відмінності, кейси
- Вертикальні і горизонтальні історії – що це і для чого?
- Герой – як рушій історії. Що таке «арка»?
- Види персонажів у відеоблогах
- Робота над образом героя та адаптація під соцмережі
Щоб зареєструватися, будь ласка, заповніть АНКЕТУ:
Участь є безкоштовною.
Необхідно завантажити та встановити безкоштовний додаток Zoom (https://zoom.us/). Бажано завчасно розібратися з особливостями користування та в налаштуваннях, вибрати правильний ракурс для камери.
Мати ноутбук/мобільний із зарядним пристроєм (тривалість вебінару майже 4 години), обов’язкова наявність веб-камери (вбудованої камери ноутбуку, камери смартфону) та мікрофону. Зверніть увагу на стабільність інтернет з’єднання.
Відбір відбуватиметься на конкурсних засадах, відібрані учасники отримають запрошення.
Кількість місць для вебінару обмежена.
Учасникам, яких буде відібрано до участі, прийде повідомлення на електронну пошту або за вказаним під час реєстрації номером телефону.
Юлія Кулик, 050-734-45-79, y.kulyk@aup.com.ua
Gefördert durсh die Bundesrepublik Deutschland
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
15-16 жовтня 2020 року відбувся вебінар «Мобільна журналістика: оперативно, креативно, відповідально». Організатор — Академія української преси за підтримки Фонду Фрідріха Науманна за Свободу.
Впевнені, що кожен з нас був учасником або свідком ситуації, відео про яку хотів би поширити у соцмережах. На вебінарі ми вчилися як не боятися телефону, врахувати особливості відео та аудіозапису та дізналися що робити на місці події. Мобільна журналістика – всі навички, які вам необхідно знати, щоб створити матеріал прямо з місця будь-якої події.
Тренери вчили знаходити історії та героїв для мобільного сюжету, як оперативно розказувати про ситуацію на місці подій продемонстрували особливості роботи мобільних застосунків для монтажу, озвучки, й розповіли про власні лайфхаки для роботи. Учасники спробували написати структуру мобільного сюжету з урахуванням побудови та послідовності кадрів, планом зйомки і сценарним планом.
Президент Академії української преси Валерій Іванов зазначив: «Сучасні медіа неможливі без кросжурналістики, без перетину різних шляхів передавання інформації».
Медіатренерка, менторка, тренерка та продюсерка Жанна Кузнецова доповнила: «Багато хто вважає, що мобільна журналістика - це про мобільний телефон. Але, це було б дуже спрощено і не зовсім відповідає реальним умовам роботи журналіста. Безперечно, це пов‘язано з новими технологіями, хмарними сервісами, соціальними месенджерами та бездротовими каналами доставки інформації. Але мобільна журналістика - це про оперативність, самостійність у прийнятті рішень та незалежність від додаткового творчого або технічного персоналу».
Медіатренер, журналіст, викладач КНУ імені Тараса Шевченка Андрій Юричко зауважив: «Швидко, професійно та цікаво - запорука успішної сучасної журналістики. Треба не лише знайти головне, але, прямо на місці, вибрати ракурси для фото та відеозйомки, продумати драматургію сюжету та записати коментарі. Виглядає складно поки не попробуєш».
Gefördert durсh die Bundesrepublik Deutschland
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Георгий Почепцов, Резонанс.kz
Человечество получило в свои руки множество генераторов информации, и сегодня информации больше, чем возможностей по ее усвоению. Это позволяет хорошо прятать иголку в стоге сена – массу фейков и дезинформации, которые, кстати, даже ЛЮБИМЫ массовым сознанием, поскольку распространяются им быстрее, чем обычная информация, так как созданы точно под его интересы, даже будучи фальшивыми.
Сегодняшний наш мир больше всего изменился в информационном и виртуальном пространстве, оставив физическое пространство вне принципиальных трансформаций. В результате это расхождение и создает новые возможности для искажений реальности в информационном пространстве (фейки и дезинформация), позволяя все больше отклонений, чем раньше в пространстве виртуальном, где в телесериалах, например, возникают совершенно невообразимые сочетания реального и нереального. Например, в сериале “Boys” супергерои стали отрицательными персонажами, а в сериале “Utopia” книга-комикс реализуется в жизни. Это в определенной степени отражает и исчерпанность сюжетики прошлых времен. Мир виртуальный меняется на наших глазах.
Усиление мира информационного, пришедшее с интернетом, соцмедиа и “техгигантами” типа Фейсбука, привело к тому, что статус реального физического мира упал. Реально люди погружены в инореальность, раз они более восьми часов в день проводят у экранов. В идеале мы идем к ситуации, когда ничего уже не надо будет менять в физическом мире, надо будет трансформировать лишь мир информационный или виртуальный. Меняя телесериалы, можно заставить людей думать по-другому. Эта новая условная “цифровая религия” хороша тем, что она дает каждому индивиду то, что ему ближе и приятнее. Революций в результате больше не будет. Их можно провести на экране, а мозги людей будут трансформированы автоматически.
Мы оказались настолько перегруженными информацией и ее доступностью, что правдивость этой информации стала не первичным, а вторичным ее признаком. Оказалось, что можно легко и хорошо жить в мире постправды, тем более что теперь генераторы дезинформации работают активнее генераторов информации, чего не могло быть раньше. Информация “обволакивает и убаюкивает” наши мозги, лишая любого протестного потенциала. О какой революции можно говорить с человеком, если он не досмотрел еще второй сезон популярного телесериала? Вот когда досмотрит… Ну а тогда будет новый сериал…
Мир в принципе перешел и к более “мягким” видам борьбы со своими конкурентами и противниками, уходя от столкновений в физическом пространстве к борьбе в пространстве информационном. Это, в том числе, связано с нежеланием потерять поддержку своего собственного населения, которое не очень хочет видеть тела убитых, ни своих солдат, ни чужих. Отсутствие поддержки дома стало препятствием ведением физических войн. Кстати, в свое время причиной вывода американских войск из Вьетнама называлось то, что это была первая телевизионная война, и население увидело кровь и трупы так близко, как их видели до этого только профессиональные военные. То есть телевидение физически приблизило войну домой, и люди увидели и услышали не только пропагандистскую войну, как всегда до этого, но и войну реальную.
Гибридная война стала выходом из этих ограничений. Она как бы есть и ее как бы нет. Для государства она есть, а для населения нет. Так что реакцию населения на нее всегда можно сделать управляемой, отбирая только ту информацию, которая принесет нужный результат в массовом сознании. Население стало намного более управляемым в мире постправды, чем это было в мире правды. Даже СССР с его гигантской машиной пропаганды выглядит сегодня “ребенком”, сравнивая с теми масштабами “оболванивания” населения, которые стали сегодня доступны.
Раньше мы видели мир глазами учебников и газет, теперь мы видим мир глазами телесериалов и соцмедиа. Прошлый информационный мир был более похож на реальность, чем сегодняшний виртуальный. Если в девятнадцатом веке буржуа зачитывались романами, то в веке двадцать первом все смотрят телесериалы, в сюжет которого люди включены более, чем это происходило при чтении книг. Роман позволял хотя бы на время оторваться от него, со вздохом отложив книгу в сторону, телесериал не дает такой возможности. Его надо смотреть серию за серией, сезон за сезоном…
Гибридная война направлена достижение в первую очередь политических целей. По этой причине она не столько пытается “покорить” войска противника, как мозги его населения. То есть она информационная по инструментарию и гражданская по целям. Это более “умная” война, чем те, которые были раньше. Это война в мозгах своего населения и населения противника.
Военные уже давно считают, что самым слабым и незащищенным на поле боя является мозг солдата, поскольку он не может быть защищен никакой броней, как это можно сделать с телом. А мозги человека гражданского вообще никто не защищает, поскольку он сам тянется и в соцсети, и к телесериалам. И ничего сделать нельзя, поскольку сегодняшняя его жизнь протекает именно там.
Внешние игроки получили в свои руки новое грозное оружие, от которого нет защиты в привычном понимании этого слова. Р. Торнтон, например, пишет: “Главной угрозой западным интересам повсюду в мире является не терроризм, это угроза, исходящая от информационной войны, такой, какой ее ведет Россия. Она дает явные результаты и этот успех может быть повторен. Поскольку НАТО видит невозможность эффективного реагирования на эту угрозу симметрично, возникает необходимость прибегать к более традиционным средствам. Однако ответы далеки от “мышления типа линии Мажино”, другими словами, это ответы, которые лучше подходят к прошлым войнам. В отличие от российских военных НАТО все еще ставит использование военной силы перед информационной войной, поскольку, как институт, не имеет другого пути реагирования” [1].
Кстати, возможно причиной этого также может быть результат российской информационной войны, поскольку ее целью является и создание раздора среди членов НАТО, в результате чего они не могут принять согласованного решения.
Война – это насильственное изменения порядка жизни, информационная война меняет информационный порядок, когда все начинают говорить не о том и не теми словами. Мнение меньшинства, например, пытаются, наоборот, сделать мнением большинства.
Пропаганда – это НЕ информационная война, поскольку пропаганда – это массовое информационное действо, эхо которого звучит на каждом углу и каждой площади. Пропаганду услышит даже тот, кто не хочет этого, она доступна для каждого и проникает всюду бесплатно.
Государство старается заставить нас всех слушать свою пропаганду. От нее нигде не скрыться. Тоталитарная пропаганда могла вообще быть фоном, поскольку она бесконечно повторяла то, что все слышали много раз. Кстати, советские пропагандисты тогда, как получается, имели особый талант: они могли повторять так, чтобы старые слова звучали по-новому. Правда, это удавалось немногим. В первую очередь, писателям и телевизионным комментаторам. Советский Союз по сути создавал и лидеров мнений, которых готовы были слушать все: от мала до велика. Это было даже как бы обязанностью каждого интеллигентного человека, на которого они и были нацелены. Сегодняшние блогеры – это самоучки, читать которых даже необязательно. Это определенная информационная «вещь в себе».
Информационная война может быть просто отдельной мелодией, одиноко звучащей где-то вдали, в то время как пропаганда заставляет всех слушать ее музыку и слова. Информационная война – это мелодия флейты, пропаганда – это духовой оркестр, который слушают даже тогда, когда этого не хотят.
Информационная война – это игра в правду. Чтобы кто-то в нее вслушался, она должна иметь новое содержание, потом оно, как правило, оказывается неправдой. Пропаганда – это концерт, заглушающий голоса других. Ее главная правда и доказательность в громкости, которая не позволяет услышать кого-то еще. Ложь всегда громче правды, потому что за нее есть кому кричать. За нее платят зарплату, правда, по сути всегда бесплатна.
Пословица “что за шум, а драки нет” – это о пропаганде. Все пыжатся и кричат, а на выходе – в мозгах – едва слышимый свисток, поскольку пропаганда не говорит ничего нового. Это просто изменение громкости, когда ее делают самой большой. И уклониться от нее нельзя. Даже закрыв уши, ты все равно ее услышишь.
Пропаганда играет на громкости и всеохватности. Даже школьники не могут ее избежать, поскольку школа дает ее же, только в виде уроков. Смена министра образования часто отражается на перечне ключевых событий национальной истории, правда, список писателей сохраняется, что говорит о том, что в них литература все же превалирует над пропагандой.
К правде сегодня привлечено не так много внимания, как ко лжи. Говоря словами сказки, правда – сирота, она особо никому не нужна. Зато ложь – завидная невеста, за ней идет много денег. Мир лжи постепенно вытесняет мир правды. Ложь становится доступной, а за правдой надо походить.
Сегодня мы наблюдаем обострение геополитического противостояния в мире. По этой причине активны все основные игроки. И в первую очередь свои агрессивные действия они проявляют именно в информационном пространстве. С одной стороны, это более мягкий удар, чем жесткий удар в физическом пространстве. С другой, этот удар всегда анонимизируется, так что трудно схватить за руку того, кто его наносит. Сильный может прятаться за слабым, чтобы не получить удар в ответ.
Директор ФБР Рэй считает, что Россия активно вмешивается в президентскую кампанию 2020 для очернения Байдена [2]. Их интересует выигрыш Трампа. В то же время Китаю и Ирану, наоборот, интересен Байден. Так что эти информационные атаки имеют разные цели. То есть идет активное информационное вмешательство, но цели его различны.
Б. Эванина, представляющий американскую разведку в сфере выборов говорит: “Мы видим, что Китай считает президента Трампа непредсказуемым и не хочет его переизбрания. Китай расширяет свои усилия по влиянию в преддверии ноября 2020 для формирования политической среды в США, осуществляет давление на политические фигуры, являющиеся оппозиционными китайским интересам, отклоняет и противодействует критике Китая”. О России он говорит, что Россия работает против Байдена: “Это соответствует его публичной критики Москвы, когда он был вице-президентом, за его роль политике администрации Обамы по Украине и его поддержке анти-путинской оппозиции внутри России”.
Как видим, в своих атаках мир более четок, чем нам кажется. Если ресурсы тратятся, то это должно преследовать вполне конкретные цели. А точки типа выборов или референдумов создают прекрасные условия для того, чтобы повлиять на общественное мнение. И в этом случае изменение общественного мнения может принести изменение реальной политики.
Директор ФБР Рэй говорит также об “антифа”, что это не выдумки: “Антифа – это реальность. Это не группа или организация. Это движение или идеология, если посмотреть на это по-другому. У нас есть определенное число расследований, где задействованы насильственные экстремистские анархисты, некоторые из которых самоидентифицируют себя как антифа” [3].
Понятно, что этими словами Рэй идентифицирует проблему как сочетание экстремизма с идеологией, то есть переводит на более опасный для государства уровень, поскольку наличие такой идеологии будет порождать все новые и новые акты насилия, теперь они не случайны, а системны, наличие идеологии будет их постоянно генерировать, подталкивая ко все новым и новым действиям.
Дж. Брук также акцентирует: “Гибридная война, однако, не является отсутствием насилия. Фактически, как мы видели в Крыму и в Украине, использование вооруженных маневренных сил и массированного огня является характерным для гибридных конфликтов. Разница в том, что гибридная война старается калибровать нетрадиционные, нерегулярные и обычные военные операции для ограниченных целей. Гибридная война является признанием того, что война остается полезным средством достижения политических целей, но естественная тенденция в сторону излишнего насилия должна быть управляема, чтобы быть полезным политическим инструментом” [4].
Выборы – это всегда существенно и важно, поэтому геополитический противник не может упустить такую возможность провести те или иные мероприятия скрытого влияния. Тем более выборы – это время активного поиска информации избирателями, поскольку среди них присутствуют те, кто еще не принял своего решения. И в принципе – все жаждут информации, тогда как в норме они скорее будут закрываться от нее.
О России в этом плане пишут так: “В некотором смысле работать России теперь проще, чем в 2016 г. , поскольку американские, китайские и иранские подражатели сегодня распространяют фейки, которые могут усилить раскол и сомнения касательно легитимности выборов, в чем зачастую имитируют кремлевскую тактику. И самой серьезной угрозой в этом году могут стать сами американцы. Многие из них настолько мощно участвуют в распространении маргинальных идей и дезинформации, что даже могут затмить иностранцев. В США экстремисты скопировали большую часть элементов онлайн-стратегии Москвы, включая создание ненастоящих пользователей для успешного распространения фейков. Показательный пример — теория заговора QAnon, сторонники которой верят в заговор “педофилов” среди элиты и “дипстейта” с целью свержения Трампа, которая стала столь популярна, что ее последователи даже готовы пройти в Конгресс” [5].
Это вновь сочетание идеологии с тем, что можно обозначить как дезинформация. Идеология опасна, когда она начинает “воевать”, поскольку она захватила умы тех, кто имеет вкус к насилию. Это можно увидеть по следующим замечаниям официальных лиц:
Таким инструментарием для воздействия всегда будет дезинформация, а не просто информация. Дезинформация подает искаженное представление о действительности как истину. При этом известно, что, когда ее начинают опровергать, это активирует в массовом сознании саму эту дезинформацию. То есть опровергая, мы укрепляем эту искаженную информацию в массовом сознании.
Дезинформация сильнее информации, поскольку ее создают специально под потребителя, а информация в этом плане может быть нейтральной. Информация – часть потока, а дезинформация – уникальный продукт. Ее создавали и лелеяли гораздо тщательней, чем информацию.
Современный мир одновременно погружен во множество скрытых и тайных информационных, финансовых, преступных потоков. Примером может служить файлы FinCEN, где зафиксированы подозрительные денежные перемещения на сумму два триллиона долларов с 1999 под 2017 гг., которые не были заблокированы западными банками. Об этом пишет BuzzFeed ([6 – 7], см. также [8 – 9]). Журналисты-расследователи приходят к выводу: “это базовая правда нашего времени: сети, по которым грязные деньги путешествуют по миру, стали жизненными артериями глобальной экономики. Они позволяют теневой финансовой системе быть столь широко распространенной и столь невидимой, что она стала неотделимой от так называемой легитимной экономики” (о российских клиентах см. [10 – 17], об украинских [18 – 20]). “Отметилась” в этом даже Северная Корея [21].
Это все в определенной степени параллельная информационная действительность – ПИД, где действуют другие законы, но институты и люди там те же. Эти политики играют сразу в нескольких спектаклях: в одном – они благородные герои, в другом – бандиты с большой дороги.
Таким же примером является конспирологическая теория QAnon [22 – 24]. Она акцентирует, что демократы, Голливуд и представители глобальной элиты объединены в сеть педофилов, даже каннибализации детей ради своей сатанистской веры. И лишь Дональд Трамп ведет борьбу с ними. Понятно, что одновременно это хорошая идея и для президентских выборов.
QAnon впервые появился в онлайне в октябре 2017 г. В июне 2020 QAnonстраницы в Facebook и Instagram уже имели 3 миллиона последователей [25]. И ФБР сегодня признает его домашней террористической угрозой.
Статус и представленность негатива резко возросла с приходом соцсетей. Это одновременно приводит к тому, что негатив уже не столько выпадает из нормы, как это было раньше, когда в советское время одна негативная статья могла стоить места правительственному чиновнику. Правда, и эта статья иногда появлялась потому, что чиновника уже решили снять “вышестоящие товарищи”. Но в любом случае негатив работал.
На этом фоне уже вполне нормально смотрятся, например, обвинения против министра энергетики США в отношении коррупции в Украине [26], и кокаиновый скандал в России [27 – 28], где уже вообще прозвучало, что “часть кокаина предназначалась для депутатов Государственной думы РФ и членов Совета Федерации Федерального собрания РФ” [29], или продолжающаяся деятельность структур Пригожина по выборам не только за рубежом, но и в самой России [30].
Конспирология помогает человеку сделать мир более внятным и понятным. И не важно, что эта понятность искусственная. Просто мир теперь не так страшен, и это прекрасно…
Европейская комиссия акцентирует следующие характеристики конспирологических теорий:
Старый мир рушится, новый создается на наших глазах. Но если старый мир имел в основе своей физическое пространство, то новый мир базируется на информационном и виртуальном пространствах. В результате не мы смотрим телесериал, а наоборот, герои телесериала переселяются в наш мир. И теперь мы живем по законам телесериала. Нами в результате управляют другие гораздо сильнее, чем это было раньше. Репрессии как характеристика прошлого мира ушли, теперь нами управляют, подстраиваясь под наши желания.
По большому счету документальный фильм Нетфликс “Социальная дилемма” вскрыл не политические, а технические возможности управления мозгами. Если это так легко сделали “техногиганты”, то следующий шаг будет за государствами, поскольку путь к этому открыт. В нем часто подчеркивалось, что они продают не информацию, а будущее поведение – будущее потребление потребителей, избирателей и под. Именно по этой причине рыночная стоимость этих “техногигантов” достигла таких заоблачных высот. Когда-то был роман А. Беляева “Продавец воздуха”, по которому был сделан фильм, теперь Фейсбук, как и других, можно считать”продавцами будущего”, а покупатели на такой товар всегда найдутся.
В фильме несколько раз появляется Ш. Зубофф, которая в свое время ввела термин капитализм слежения, задаваемый так: “мутантная форма нашей экономической системы, которая просеивает человеческий опыт, находящийся в данных нашего поиска, чтобы получить годные для продажи прогнозы того, что мы будем делать/читать/покупать/верить дальше. Большинство людей понимают термин “слежение”, но не замечают идущего за ним слова. И это жаль, поскольку бизнес модель соцмедиа реально не является мутантной версией капитализма: это просто капитализм занят этим – поиском и эксплуатацией ресурсов, из которых можно извлечь прибыль. Разграбив, расхитив и обнажив естественный мир, теперь он обратился к тому, как извлечь и использовать то, что находится в наших головах. И великой загадкой остается то, почему мы продолжаем разрешать делать это” [32].
Если Фейсбук дает “картинку” наших мозгов, по которым можно увидеть наше будущее, то Google управляет нашим поиском, и он способен привести нас туда, куда будет нужно. Одновременно Google “является манипуляцией результатами поиска на основе личностной информации. На практике это означает, что линки поднимаются выше или ниже в результатах поиска или добавляются к ним, делая необходимой фильтрацию результатов. Это редактирование результатов опирается на личностную информацию, которая есть у Google на вас (типа поиска, и истории покупок), и ставит вас в “пузырь”, основанный на том, что алгоритмы Google считают, на что вы скорее всего кликнете” [33].
Это особо значимо в случае политических вопросов. Избиратели, не принявшие решения, активно ищут информацию, и она существенно повлияет на их выбор, поскольку они в ней нуждаются. Нам всегда надо заполнить пустующие “клеточки” в нашей голове…
В результате мир становится и более предсказуемым, и, как следствие, и более управляемым. Однако предсказуемость мира достигается на уровне тех, кто управляет информационными потоками. Это не предсказуемость с точки зрения потребителя, а с точки зрения того, кто управляет им. То есть это вполне системный мир со стороны управления им, и случайный со стороны простого человека, который даже не ощущает этого управления. В прошлом управление было явным и заметным, сегодня мир перешел к невидимым методам управления.
Причем задачи, которые ставятся, по сути, техническими специалистами, далеко не элементарны. Нетфликс нацелен на захват всего времени, которое люди тратят на видео [34]. И даже не только на видео, а вообще всего свободного времени. Конкуренцию в этой сфере Нетфликс видит не в борьбе с другими игроками типа HBO. Это Нетфликс против всего: “чтения книги, брожения по YouTube, видеоигры, социализации на Facebook и даже похода на ужин с друзьями”.
Е. Шульман говорит о выживании в новой среде: “В мире информации есть две ключевые проблемы: переизбыток и низкое качество. И, чтобы разобраться, что нам действительно нужно, придется приложить усилия. Известно, что наше внимание приковывают три типа информации: Угрозы: «Может ли предмет изложения меня убить?», Еда, Сексуализированный контент. Причем поколения миллениалов и центениалов еда интересует больше, чем секс. Возможно, эротика слишком доступна или значительная часть запретов снята ходом социального прогресса — как бы то ни было, такая тенденция есть” [35].
Воздействие ведется наиболее сильно, когда идет оперирование с идентичностью, когда происходит подмена работы с информацией на работу с идентичностью. Исследователи, к примеру, анализируют так британскую кампанию по выходу из ЕС: “Мы очертим шаги, как это происходит – от создания появления культурно релевантного “легитимного” вопроса до фрейминга проблемы, как базирующейся на идентичности, а не на информации, альтернативный выбор предстает как угрожающий идентичности” [36].
При этом людей переводят от сложного вопроса со множеством составляющих к простому, где есть только идентичность – остаться в ЕС, значит, потерять идентичность. И это вновь можно признать определенным информационным программированием, которым часто “грешат” официальные социологии, составляя свои анкеты.
Физические протестные действия не столь сильны, как это было раньше. В. Пастухов отмечает такое: “Протесты в Беларуси выявили кризис философии «бархатных революций», которая «не работает», если «верхи» хотят и могут жить, как жили. Эпоха «перезревших» революций, триггером которой была старческая немощь «верхов», подходит к концу. Начинается эпоха «недозрелых» революций, драйвером которых становится нетерпение масс. Это совсем другие революции, чем те, к которым мы привыкли за последние полвека. В них ожесточение масс, как правило, значительно опережает способность элит к политической рефлексии. Теперь мы все чаще будем становиться свидетелями того, как «упоротые элиты» упорно желают жить по-старому до самой смерти, «под собою не чуя страны»” [37].
И еще: “События в Минске заставляют нас изменить представления о стабильности постсоветских неототалитарных режимов как в Беларуси, так и в России. До сих пор был популярен взгляд, что режимы эти находятся в «неустойчивом равновесии» и напоминают мяч, зависший в зените параболы, и вопрос был лишь в том, откуда прилетит тот черный лебедь, который смахнет его своим крылом. Но, похоже, реальность выглядит несколько иначе. Режимы оказались гораздо более устойчивыми, чем многие ожидали. Они не зависли в социальном вакууме, а покоятся на весьма прочной классовой платформе, и никакой лебедь их с нее не спихнет. Стратегия, ориентированная на то, что мирное давление на режим само по себе приведет к его коллапсу, оказалась провальной. В общем-то, определенные выводы можно было сделать уже по итогам провала оппозиции в Венесуэле. Хотя прямого отношения к постсоветскому пространству они не имели, но тенденцию высветили. Лукашенко ее развил и углубил” (там же).
Еще одним проявлением информационной параллельной реальности являются новые цифровые методы отслеживания поведения людей, когда это происходит не в бизнес-целях, а в связи с политическими интересами.
Например, такой целью является ассимиляция уйгурского населения в Китае, а также контроль и ограничения, призванные сделать их поведение “правильным” с точки зрения власти: “если вы опасаетесь попасть в лагерь за написание твита или использования VPN, если плата за такое поведение достаточно высока, если вы боитесь, что за наличие молельного коврика у вас дома вас отправят в лагерь, вы, наверное, не будете ни молиться, ни посылать твиты? Поэтому контроль является одной из целей, которая, вероятно, достигается” [38].
И еще: “Если вы думаете об экстремизме и тогда расширяете определение экстремизма, чтобы включить туда нечто вроде поста на Рамадан, или молитвы, или обладания по-настоящему религиозными текстами, когда вы думаете, что все это признаки экстремизма… Правительство так и делает, поскольку они запретило и такие вещи, как ношение хиджаба, бороду для мужчин, самые нормальные вещи, которые делают последователи Ислама. Если вы так считаете, тогда есть смысл сказать: “Хорошо, этой всей группе людей следует промыть мозги в этих центрах перевоспитания”. Думаю, что это происходит именно так. Это определенный тип расизма, когда ты думаешь так о такой большой группе людей, но это происходило много, много раз в истории. Нет ничего удивительного, что это повторяется снова” (там же).
Поскольку это стало международной проблемой, Китай пытается подправить эту ситуацию информационно, выпуская разъяснения: “Демонстрация готовности открыть Синьцзян для посещений и разъяснения, данные в Белой книге, которую, к слову, перевели сразу на пять языков), разумеется, имели целью сбить поток критики относительно происходящего в регионе. Но переубедить западную общественность вряд ли удастся, считают эксперты. “В Белой книге говорится о бедности и безработице в регионе, но это происходит во многом из-за дискриминации со стороны властей при приеме на работу. Ханьские китайские поселенцы (ханьцы — титульная нация в КНР) получают все престижные рабочие места в крупных компаниях, а уйгуров вынуждают браться за черную работу за небольшую плату, — сказал представитель Всемирного уйгурского конгресса Зумретай Аркин, назвав публикацию «очередной попыткой Компартии преуменьшить свои преступления»” [39].
Это, к тому же, большие объемы людей: “В отчете, составленном под руководством независимого исследователя Тибета и Синцзяна Адриана Зенца, говорится, что за первые 7 месяцев текущего года переподготовку прошли около 500 тыс. земледельцев и скотоводов (около 15% населения региона). Власти также установили квоты на массовое переселение этих людей как в пределах Тибета, так и в другие регионы Китая” [40].
И еще о последствиях: “В контексте усиливающейся политики Пекина по ассимиляции этнических меньшинств, весьма вероятно, что такие меры приведут в долгосрочной перспективе к потере языкового, культурного и духовного наследия”, – предупреждают составители отчета” (там же).
Эти обвинения достаточно серьезны, поскольку создание единого гражданина требует изменений не просто политических, а кардинальных. И методы становятся всеохватывающими: “Чтобы бороться с этой “ненадежностью”, государство должно было найти способ проникнуть в личную жизнь уйгуров. В начале 2017 года, когда кампания интернирования уйгуров набрала обороты, уйгурское общество начали прочесывать представители партии, так называемые “деревенские рабочие группы”. Каждый член такой группы был приписан к нескольким семьям. Они посещали своих подопечных, заводили с ними дружбу и составляли подробные отчеты о “религиозной обстановке” в каждой семье. Например, сколько в подопечном им доме коранов, и сколько раз в день молятся жильцы. Обнаруженный список подтверждает, что эти данные были основаниями для решения о заключении людей в лагеря. Он подтверждает, что Пекин придерживается принципа коллективной ответственности, чтобы отправлять в лагеря целые семьи” [41].
При этом в ответ на критику Китай пытается уменьшить число таких лагерей, но в ответ находят новые [42 – 43]. Стремление Китая к унификации понятно, так всегда поступают и политика, и бизнес, например, но они это делают для решения своих конкретных узких задач. Менять же все очень болезненно…
Как видим, религия и идеология пользуются достаточно жестким инструментарием для достижения победы. Ничего из этого типа противостояния не осталось в прошлом. Вместо этого пришел новый информационный инструментарий.
Сегодня системы отслеживания граждан могут быть вполне “прогрессивными”, примером чего может быть Россия, которую ряд исследователей именуют “информационной автократией”. Конечно, это намного более мягкая система. Здесь может, к примеру, сайт анекдоты о Путине, что говорит о том, что перед нами не советский вариант управления, а иной, более современный.
С. Гуриев с соавтором выдвинул теорию информационной автократии [44]. Главным инструментарием власти в таком подходе является манипуляция информацией, а не террор или насилие. Это вполне мягкий метод в отличие от жесткого, который олицетворяется насилием. Этот подход можно обозначить как мягкая диктатура, поскольку он действует в первую очередь в информационном пространстве, а не физическом. Результатом этой “информационной диктатуры” становится любовь власти к своим пропагандистам, поскольку они теперь становятся основными столпами режима, а не спецслужбы как во времена Сталина – Берии в том плане, что именно информационные механизмы “гасят” любые попытки отклонения от “линии партии”. При этом “элита” все понимает, а население находится под влиянием этой пропаганды. Элита живет в системе цензурирования, в то время как население считает все правдой.
Авторы считают, что этот переход к новому типу управления обусловлен экономической модернизацией и распространенностью высшего образования. Новый тип гражданина трудно контролировать репрессиями, как это было раньше. Авторитарные идеологии уходят вместе с холодной войной. А новые методы контроля приходят вместе с современными технологиями слежения и пропаганды.
Политические убийства тоже перестали быть инструментом власти в мире. Если 62% диктаторов, пришедших в восьмидесятые, имели более десяти таких убийств в год, то это является правдой только для 28%, которые пришли в двухтысячные.
С. Гуриев выделяет такие особенности информационной автократии Путина [45]:
С. Карелов акцентирует наше внимание еще таких особенностях такого типа информационного управления: “Авторы теории информационных автократий показывают, что инфоавтократии превалируют над старомодными, откровенно насильственными диктатурами, когда информированная элита: достаточно велика, чтобы запугать ее массовыми репрессиям; но еще не настолько велика, чтобы: а) не хватало денег на ее подкуп; б) не хватало возможностей (финансовых и технологических) цензурировать все инфопространство. Получается, чтобы в современном мире инфоавтократу удерживать власть, ему достаточно денег и инфотехнологий” [46].
Близкий взгляд есть у Е. Шульман, которая так отвечает на вопрос о типе политического режима в России: “Часто думают, что в таких режимах демократические элементы — выборы, многопартийность, парламентаризм — являются декоративными, а под ними скрывается подлинный авторитаризм. Но имитация происходит в обоих направлениях — режим одновременно пытается представить себя как более демократическим, так и более репрессивным, чем он есть на самом деле” [47].
И еще мнение американских исследователей: “на судьбу гибридного режима влияют три фактора:
И пока идут эти политические дискуссии Путин распорядился организовать в Росгвардии военно-политическую работу. И это прямое следствие событий в Беларуси. ТАСС сформулировал эту структуру как “институт военных политруков”.
Профессор С. Левицкий говорит, что военные путчи остались в далеком прошлом, что демократии сегодня умирают в руках избранных законно лидеров, которые используют демократические институты, чтобы ослабить или разрушить демократию [48].
И еще его мнение о России: “Россия никогда не была особо демократичной. Если она и была, то очень-очень краткий период, так что Россия находится на другом полюсе спектра в плане силы демократических институтов. Но у России есть атрибуты демократии. Они все еще проводят выборы. У них есть парламент. Но на практике это прямая автократия”.
В своей статье Левицкий перечисляет четыре минимальных критерия для демократии:
И. Петровская констатирует: “На прошлой неделе стало известно, что расходы бюджета в 2021 году на поддержку СМИ не только не уменьшатся в связи с кризисом и пандемией, но даже и увеличатся на 3 млрд рублей, которые поделят между собой Первый канал, RT, НТВ, ВГТРК и другие близкие к государству медиа. Больше всех (27,3 миллиарда) планируют выделить международному телеканалу RT, 25 млрд получит ВГТРК. Первому каналу достанутся скромные 6 млрд (для сравнения: годовой бюджет независимого телеканала «Дождь», живущего на свои и подписчиков деньги, — 290 миллионов рублей). Еще для сравнения. Расходы бюджета на оборону в 2021 году будут урезаны на 5%. Что же из этого следует? А то, что в известную фразу, которую приписывают императору Александру III («У России есть только два союзника — ее армия и флот»), можно смело вносить коррективы. Наиглавнейшим союзником государства, судя по будущему финансированию, становятся близкие к государству СМИ. Они и защищают Отечество в информационных войнах, и поддерживают его политику на всех направлениях, и проводят в массы основные идеи власти, не подвергая их ни малейшему сомнению или критическому осмыслению. На достойное содержание лучших бойцов идеологического фронта (как называли пропагандистов в советское время) никаких денег не жалко. Они работают не за совесть (понятие устаревшее), а за страх потерять деньги, которые большинству не только пенсионеров, но даже их коллег и не снились” [50].
Все это одновременно говорит о появлении нового типа пропаганды, которую население считает вполне достоверной и не видит в ней пропагандистской базы. Советская пропаганда была более ритуальной и консервативной. Ее признавали, но особо не верили. Она очень сильно повторялась, рассказывая в разных вариантах, к примеру, об “оскале” американского империализма. Она была сильной главным образом потому, что ничего другого в информационном пространстве быть не могло.
Теперь перед нами пропаганда, с одной стороны, динамическая, ей иногда приходится менять друзей на врагов, с другой, построенная на четко выверенном соотношении позитива и негатива, которые призваны создать ощущение достоверности.
Сегодняшняя пропаганда живет в условиях столкновения своей и чужой информации. Против чужой информации надо делать вовремя “прививки”. И это единственное, хотя и важное отличие. На телеэкран допускаются политологи из “нехороших” стран, которых в этих странах никто не знает. Список этих “нехороших” стран неизменен – Украина, Польша, США… Лозунгом такой телеработы становится максима: Бейте чужих политологов, чтобы свои боялись… При этом “изгнание информационного дьявола” происходит на глазах у публики… Иногда даже через драку с приглашенным гостем, что пользуется особой популярностью у публики.
Теперь произошло переключение тех же говорящих голов на Беларусь: “В свете уничтожения независимой внутренней информационной политики, уже в течение августа произошла радикальная смена подборки говорящих голов на государственных телеканалах и интернет-СМИ. Теперь в большинстве случаев беларусские события интерпретируют не местные «придворные» комментаторы, а российские и украинские, иногда и представители других стран. Многие не бывали в Беларуси и имеют о ней и происходящих беларусских событиях совсем искаженное и отдаленное представление. Армен Гаспарян, Александр Сосновский, Владимир Корнилов и прочие пропагандисты и конспирологи, которые годами «обрабатывали» украинское направление медиапропаганды, резко стали ведущими экспертами по Беларуси и частыми гостями не только российских, но и беларусских телеканалов” ([51], см. также [52 – 55]).
Сложность ситуации в Беларуси состоит в том, что пропаганда – долговременный продукт. Она хорошо работает, если она была работающей вчера. Изменившаяся ситуация в Беларуси требует совершенно новой пропаганды. Старая пропаганда там уже умерла, в ней нет правды… В новой системе защищаться приходится уже самим силовикам, которых активно деанонимизируют [56 – 57].
При этом возникает еще одна аудитория, на которую рассчитана пропаганда – лояльная власти и требующая поддержки: эта пропаганда “нацелена не столько на демобилизацию оппонентов, сколько на удержание и повышение мобилизационной готовности лояльной части аудитории и в первую очередь – госслужащих, включая сотрудников силовых ведомств” [58].
Все остальное вполне ожидаемое, поскольку постулирует то, от чего давно отказалась протестующая часть общества:
Это не новый разговор, а старый. В измененной ситуации он никому не нужен и просто провисает в воздухе. Сила даже молчащего населения мощнее, чем разговор пропагандистов.
Мы строим наш мир из информации, как когда-то из кирпичей из физического пространства. Сегодня это “кирпичи” из информационного или виртуального пространств. И они менее “управляемы” нами, чем кирпичи физические. Мир стал более управляем чужими руками и менее управляем нами самими. Поэтому мы чаще живем в чужом мире, чем в своем. “Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной” пелось в песне советского времени. Сейчас это стало еще большей правдой, чем было тогда…
Литература:
Запитайте у експертів, а потім застосуйте на практиці і навчіть інших. Матимете можливість розказати як формуються суспільні наративи; як переконатися в експертності за допомогою відкритих джерел; як визначити прийоми та техніки маніпуляції та як розпізнати аргументи та викривати дезінформацію.
Академія української преси спільно з Фондом Конрада Аденауера в Україні (харківська філія) запрошують на серію вебсемінарів «Ігри експертів: мистецтво маніпуляції».
Вебінар «Ігри експертів: мистецтво маніпуляції» включає у себе 4 модулі (участь у кожному не є обов’язковою).
15-16 жовтня 2020 рік - Ігри експертів: мистецтво маніпуляції (Модуль 1. Вплив: як формують суспільні наративи, створюють інформаційні міфи та поширюють стереотипи)
20-21 жовтня 2020 рік - Ігри експертів: мистецтво маніпуляції (Модуль 2. Верифікація: як переконатися в експертності за допомогою відкритих джерел)
26-27 жовтня 2020 рік - Ігри експертів: мистецтво маніпуляції (Модуль 3. Ток-шоу: як визначити прийоми та техніки маніпуляції)
29-30 жовтня 2020 рік - Ігри експертів: мистецтво маніпуляції (Модуль 4. Експертна думка : як розпізнати аргументи та викривати дезінформацію)
Друзі, нагадуємо таймінг заходів «Ігри експертів». Уважно читайте програму та плануйте день.
Щоб зареєструватися, будь ласка, заповніть АНКЕТУ >>>
Участь є безкоштовною.
Необхідно завантажити та встановити безкоштовний додаток Zoom (https://zoom.us/). Бажано завчасно розібратися з особливостями користування та в налаштуваннях, вибрати правильний ракурс для камери.
Мати ноутбук/мобільний із зарядним пристроєм (тривалість вебінару майже 5 годин), обов’язкова наявність веб-камери (вбудованої камери ноутбуку, камери смартфону) та мікрофону. Зверніть увагу на стабільність інтернет з’єднання.
Відбір відбуватиметься на конкурсних засадах, відібрані учасники отримають запрошення.
Кількість місць для вебсемінару обмежена.
Учасникам, яких буде відібрано до участі, прийде повідомлення на електронну пошту або за вказаним під час реєстрації номером телефону.
Юлія Кулик, 050-734-45-79, y.kulyk@aup.com.ua
Академія української преси має два нових видання, які отримали грифи Міністерства освіти і науки України. Це навчальний посібник «Медіаграмотність на заняттях з географії» та методичний посібник для вчителя «Медіаграмотність на заняттях з біології». Ми переконалися в тому, що природничі дисципліни також мають безліч цікавих та продуктивних можливостей для розвитку критичного мислення. І це перші в Україні видання, які допомагають інтегрувати медіаграмотність у дисципліни природничого циклу.
Комісія з географії Науково-методичної ради Міністерства освіти і науки України схвалила для використання у загальноосвітніх навчальних закладах навчальний посібник «Медіаграмотність на заняттях з географії» за авторством Зої Філончук (лист №22.1/12-Г-805 від 7 жовтня 2020 року).
Навчальний посібник «Медіаграмотність на заняттях з географії» присвячений важливим і актуальним проблемам формування критичного мислення при викладанні природничих предметів. Шкільна географія – базовий світоглядний навчальний предмет у сучасному закладі освіти. У посібнику представлено методичні рекомендації щодо впровадження елементів медіаосвіти у процес вивчення окремих наскрізних тем шкільного курсу географії. Він стане в пригоді вчителям географії у разі інтегрування елементів медіаосвіти в освітній процес, пошуку ідей для розроблення занять відповідно до певних тем навчальної програми.
Комісія з біології, екології та природознавства Науково-методичної ради Міністерства освіти і науки України схвалила для використання у загальноосвітніх навчальних закладах методичний посібник для вчителя «Медіаграмотність на заняттях з біології», авторами якого є Микита Каліберда та Руслан Шаламов (лист №22.1/12-Г-806 від 7 жовтня 2020 року).
Методичний посібник «Медіаграмотність на заняттях з біології» розкриває питання освіти з медіаграмотності на уроках природознавства та біології. У книжці наведено короткі теоретичні відомості про різні аспекти медіаграмотності, приділено увагу питанням методики впровадження навчання з медіаграмотності та розміщено численні ідеї завдань, що зможуть бути використані під час занять з природознавства та біології. Посібник розрахований на вчительок та вчителів природознавства та біології, які прагнуть урізноманітнити свої заняття, зробити уроки цікавішими для учнів, розвивати не лише предметні компетентності, але й медіаграмотність.
Тепер АУП має 15 видань, схвалених Міністерством освіти і науки України, які допомагають впроваджувати медіаграмотність в сучасний освітній процес. З них 14 – за підтримки Медійної програми в Україні.
Створення цих видань стало можливим завдяки підтримці американського народу, що була надана через проект USAID «Медійна програма в Україні», який виконується міжнародною організацією Internews. Зміст матеріалів є виключно відповідальністю авторської групи та необов’язково відображає точку зору USAID, уряду США та Internews.
