Георгий ПОЧЕПЦОВ, rezonans.kz
Есть и когнитивные войны, которые четко направлены на изменение модели мира. Причем когнитивную войну можно вести и в рамках своего собственного населения. Так произошло после 1917 и после 1991, когда кардинально менялись представления о мире, которые десятилетиями государство вкладывало в головы своих граждан.
И каждый раз история, написанная прошлым режимом, объявлялась ложью. Из-за таких резких изменений никогда не уходит и потребность в пропаганде, поскольку снова надо восстанавливать утраченные лидирующие позиции государства.
Нужда в пропаганде возникает и с усилением тенденций к неоднородности населения, наличием разных слоев с разными интересами, отличным друг от друга идеологиями. Даже просто начальный период создания государства заставляет в результате всех “исповедовать” одну картину мира, формирующую идентичность ее неоднородного населения, собранного под крышей этого государства, что в нужном интенсиве воздействия могут обеспечить только пропаганда, в первую очередь, медийная, для взрослых и школа – для детей.
Одновременно нам представляется, что мы неверно определяем все те проявления информационно-коммуникативного вмешательства, особенно активно возникшие с появлением соцмедиа, информационной войной. Понятно, что это красивый термин, привлекающий внимание, но он неверно расставляет акценты. То, что происходит – это не безликий или нейтральный процесс, это процесс, целью которого является управление общественным дискурсом. К тому же, информационная война, особенно у военных, может быть кратковременной, или вообще направленной только на одного человека, например, президента или командующего войсками, управление дискурсом, направленное на массовое сознание, не прекращается никогда. Информационная война всегда приходит извне, управление дискурсом может быть и внутренним.
Информационная война видит сторону атаки, на которой находится и сам источник войны, и обороняющийся объект. Управление общественным дискурсом работает сразу с двумя сторонами конфликта, которые может инициировать даже третья сторона. Советский Союз достигал этого у себя с помощью жесткого монолога, когда любая альтернативная точка зрения подавлялась вплоть до репрессий по отношению к тем, кто пытался ее озвучить. По этой причине свою дискурсивную войну внутри страны Советский Союз всегда выигрывал по причине “неявившегося на ринг противника”.
Сегодня соцмедиа сняли такое ограничение обязательности монолога, хотя оно и сохраняется в “тяжелых” формах медиа, требующих госфинансирования типа кино или телевидения, имеющего выходы на реально массовую аудиторию. Там око государево наиболее чутко…
Например, российский режиссер И. Твердовский говорит о такой табуированной теме как гибель “Курска”: “Не любим копаться в недавнем прошлом. Нас зовут глубины истории, а то, что произошло несколько лет назад, табуировано [1]. И еще: “Заниматься актуальным авторским кинематографом сегодня в России не просто трудно, но и немодно. Поэтому поиск финансирования невероятно труден. Продюсеры хотят успеха, даже в авторском кино ищут профит. А у Фонда кино и Минкульта свои представления об авторском кино. Вот и лишаемся повестки на актуальный авторский кинематограф, который превращается в маргинальную историю. Продюсеры мне говорили: «Возьмись за комедию, у нас есть классный сценарий! Давай сериал на платформе сделаем! Зачем тебе этот мрак?» Кто-то честно признавался, что не хочет связываться с темой, табуированной в стране, — к чему проблемы?”. Понятно и табу на этой теме, поскольку эпоха Путина как раз началась с этого негатива.
Власть не хочет вступать в дискурсивную войну на своей территории, желая заранее получить победу. А на адвоката Б. Кузнецова, защищавшего моряков “Курска”, было заведено уголовное дело о разглашении гостайны, в результате ему пришлось бежать из России и просить политического убежища в США [2 – 3].
Б. Кузнецов рассказывает о созданном пропагандистском фильме, который выступает в роли такого монолога, удерживающего властную версию: “В 2007 году в Сахаровском центре я был на просмотре этого фильма, получившего название «Подводная лодка в мутной воде», и обнаружил, что возрожден полностью протухший миф одной из первоначальных версий – «Курск» потопили американцы. Путин был представлен миротворцем, предотвратившим III мировую войну, получившим от США 10 миллиардов долларов, а поводом для атаки «Курска» американской торпедой МК-48, по версии авторов фильма, послужил срыв испытаний торпеды-ракеты «Шквал», которую якобы Россия собиралась продать Китаю. Из моего интервью в фильме осталось только несколько общих фраз. Этот фильм и сейчас присутствует в открытом доступе в интернете с пометкой «Запрещенный к показу в РФ», хотя еще в июне 2007 года он был показан в Государственной Думе. Не вызывает сомнения, что этот фильм — «активное мероприятие» ФСБ России. Достаточно того, что в фильме демонстрируются кадры скрытой съемки ФСБ передачи профессором Анатолием Бабкиным чертежей торпеды-ракеты «Шквал» американскому разведчику Эдмонду Поупу в гостинице. Сама съемка, как и весь процесс по делу Поупа, был засекречен, получить эти кадры, на которых стоят технические отметки «Images KGB 1998), можно только на Лубянке. Заслуживает внимание и кадры интервью самого Поупа, который рассказывает, из-за чего американцы утопили «Курск». Поуп был арестован в апреле 2000 году, суд на ним начался в конце июля того же года за две недели до катастрофы, а Поуп все это время содержался в следственном изоляторе Лефортово. Источник его информирования вопросов вызывать не может. Не может возникнуть вопрос и об источниках финансирования съемок этого фильма – бюджет России” [4].
Данная дискурсивная война проходит и сегодня, именно это и не выпускает на поверхность другие версии, которые государство считает для себя невыгодными. Такая же ситуация развернулась вокруг британского фильма “Смерть Сталина”, у которого отозвали прокатное удостоверение, чего, кстати, не сделала Беларусь [5 – 6]. Так что история для историков становится “минным полем”, поскольку неизвестно, где можно подорваться.
Любое действие, имеющее своей целью выход на массовое сознание, всегда будет контролируемым со стороны власти. И поскольку это массовое сознание, оно всегда будет также коммуникативным, поскольку на массу людей, а не одного человека без этого не выйти. Телевидение и кино, литература и искусство, любой тип медиа в этом плане всегда находится под контролем, который может быть разным – административным, финансовым, политическим, просто “вниманием” со стороны собственника… Любой контроль выстраивается в длинную цепочку возможных компромиссов с правдой.
Медиа скорее создают модель мира, а не описывают его, поскольку медиа – это всегда отбор информации. Вне этого внимания остается гораздо больше информации, чем видит зритель/читатель. А отбор – это всегда управляемая операция.
Все сложности нашего мира отражены в дискурсивных войнах. И чем серьезнее ситуация в физическом мире, например, президентские выборы или пандемия, тем большее число мнений начинает функционировать, противореча друг другу. Перестройка была модельной дискурсивной войной, которая была направлена на смену модели мира у массового сознания. По результатам той войны “враги” стали “друзьями”, а “друзья” – “врагами”. Трудно себе представить более сильный результат, но и длился он несколько лет.
П. Корнилов пишет, например, о проигранной на первом этапе дискурсивной войне в Чечне: “дискурсивная война была проиграна официальной прессой задолго до начала боевых действий. Один из экспертов по проблеме отмечает, что в самом разгаре Чеченской войны ему «удалось прочесть строго конфиденциальный документ, в котором влиятельные политологи страны советовали не называть Дудаева в прессе президентом». И далее: «Право же, и смех, и грех. Наши российские газеты, журналы, ТВ, на протяжении нескольких лет иначе его и не величали. Ну разве что время от времени заменяя высочайшее «Президент» на весьма уважаемое «генерал». Действительно, запоздалая попытка изменить дискурс. Приходится констатировать, что первое поражение федеральная власть потерпела от дискурсивного оружия, результатом которого стало полное дискурсивное доминирование дудаевской стороны в российской прессе. И дело здесь не только в оценочных суждениях отдельных образов, а в сущностных характеристиках ситуации в рамках дискурса будущего противника. Произошло это не только при полном попустительстве центральных властей, но и при их очевидно бездумном или ошибочном участии, когда они сами поддержали «вражеский» дискурс, не задумываясь, к каким последствиям это может привести” [7].
Все наше знание, точнее большая его часть, приходит из медиа. Более того, даже школа и искусство тоже являются по сути такими же медиа только стратегического порядка. Они задают ментальные рамки “свой/чужой” для каждой исторической ситуации. Школе даже легче, поскольку перед ней “табула раса”, в которую можно вкладывать все, что нужно. Это вариант стратегической разметки территории, которая затем будет заполняться текущими тактическими знаниями.
Человек в своей обычной жизни живет в системе не монолога, а диалога, поэтому он внутри готов на спор и несогласие. Однако государственные медиа активно подавляют эту его способность, придерживаясь однотипной точки зрения на события по всем своим каналам. Однако в этом не только сила, но и слабость государственного пропагандистского инструментария, поскольку он готов показательно воевать только с сознательно подобранным слабым противником, как это демонстрируют политические телевизионные ток-шоу. Соловьев и Киселев горячо любимы телезрителями только потому, что они заранее подбирают соответствующих слабых спарринг-партнеров для своих телепоединков, которым, к тому же, в любую секунду отключить микрофон.
С. Дацюк фиксирует важную особенность роли ресурсной поддержки того или иного дискурса: “дискурсивные компромиссы в ситуации разной семантической обеспеченности и неравноценной внешней ресурсно-коммуникативной поддержки дискурсов приводят к тому, что в краткосрочной перспективе побеждает более ресурсно-коммуникативно обеспеченные дискурс. Семантическое обеспечение может сработать лишь через длительное время — годы, а то и десятилетия” [8].
Р. Джексон подчеркивает ряд базовых понятий дискурсивных исследований. Дискурсы создаются для создания, удержания и расширения власти, поэтому они направлены на занятие доминирующей позиции, которая “отменяет” альтернативные представления. Дискурсы формируют базовые представления и знания. “Слова никогда не бывают нейтральными, они не просто описывают мир, а помогают его создавать. Слова никогда не используются в чисто объективном смысле”. И еще: “Наше говорение играет активную роль в создании и изменении наших представлений, нашего мышления и наших эмоций” [9].
Человечество давно выработало форму для фиксации своих представлений – это нарратив как способ организации информации для массового сознания: “Существуют коллективно признаваемые дискурсы, это нарративы. Нарратив представляет собой “историю о событии или событиях, где есть сюжет с четким началом и концом, дающий последовательную и причинную связь о мире и групповом опыте”. Все группы имеют нарративы, поскольку они являются главным создателем общей идентичности: индивиды в группе согласны на историю об общем опыте, который делает из них группу. Каждая группа выстраивает себя против другой, определяя, что является не таким: “другим”” [10].
Точно так, только взглянув на экран, мы будем подозревать заранее, кто окажется злодеем, а кто спасителем в фильме. Эта символическая схема уже внедрена в наше сознание заранее. Кстати, психотерапевты говорят о расовой травме, влияющей на ментальное здоровье, когда человек сталкивается в прямой и косвенной форме с микроагрессией или расизмом в медиа. Организм реагирует на это как на посттравматическое расстройство [13].
Вот еще одно мнение по поводу существования объединенной воедино группы слов: “Противоречие распространяется на множество слов, а не только “терроризм”, поскольку слова часто занимают чью-то сторону, когда кто-то говорит об “убийцах”, а другие о “мучениках”, кто-то говорит “нашествие”, кто-то – “нападение”, кто-то – “атака”, кто-то – “расправа”. Это “параллельный язык”, входящий в любую дискуссию по терроризму, как и ответ, используемый для возражений, постоянно используется противоположными сторонами, чтобы навязать свое видение текущих событий и запугать журналистов, употребляющих “неправильные слова” ([14], см. также [15]).
Это настолько серьезная проблема, что официальный американский центр контртерроризма выпустил соответствующую “методичку”, как именно надо говорить. Среди прочего там есть и такой пункт: “Избегайте отрицаний, например, “Мы не воюем с Исламом. К сожалению, исследования показывают, что люди имеют тенденцию забывать негативную часть высказывания, поэтому когда вы говорите, например, “Я не ненавижу их”, слова, которые запомнятся, это “ненавижу” и “их”” [16].
Или такое: “Не ссылайтесь на Ислам”: хотя сеть Аль-Каиды использует религиозные чувства и опирается на религию, чтобы оправдать свои действия, мы должны рассматривать их как незаконную политическую организацию, террористическую и криминальную”.
Выбор того или иного термина, того или иного слова, как мы видим, вытягивают за собой те или иные концепции, которые требуют проведение дальнейшей дискуссии в других точках отсчета. Поэтому столь важно не “уходить” в чужую систему координат.
Каждое слово активирует в нашей голове не просто другие слова, а слова из того же тематического и эмоционального набора. Если террорист – враг, то он попадет в один набор, а если террорист- мученик – в другой. Каждое слово вытаскивает свой контекст, поэтому специалисты по контртеррору и рекомендуют не переходить на “чужой” набор.
Эти же проблемы обсуждаются в рамках вопроса языка и женщин, поскольку скрытые импликации слов формирует то, как мы видим вещи вокруг, то есть использование слов имеет значение. Профессор Дебора Кемерон говорит: “Мы не познаем мир из нашего непосредственного опыта, мы узнаем его из разговоров, которые ведем, из историй, которые нам рассказывают, из представлений, которые мы получаем с помощью массмедиа” [17].
И о силе языка влиять на мир вокруг нас: “Многие слова, которые мы обсуждаем, являются оружием. Они используются, чтобы контролировать и наказывать, заставить замолчать и ранить. Но с положительной стороны язык является также одним из лучших инструментов, который у нас есть, чтобы отражать и усиливать понимание этого… Само по себе это не меняет мир, но мне кажется это нужный шаг в верном направлении”.
Продолжение следуе
Сторітелінг 2.0 – це просунута версія тренінгу про сторітелінг. Для тих, хто вже розібрався, що в історії має бути конфлікт і протилежні сторони цього конфлікту мають зіткнутися. Але ось про сторони… Хто вони? Хто такі герої? Які вони бувають? Чи можна їх поділити за типами?
Академія української преси спільно з Національною спілкою журналістів України (НСЖУ) за підтримки Friedrich Naumann Foundation Ukraine and Belarus провела вебсемінар "Сторітелінг 2.0: креативний сценарій від А до Я" 14-15 жовтня 2020 року.
"Герой – головний рушій історії, сама така підтема цього тренінгу. Розбирали різні образи, які створюють блогери, розбирали героїв, яких створюють професійні сценаристи в Голівуді та для Нетфліксу, - розповідає тренерка, продюсерка Жана Кузнецова. - Вчилися створювати арку героя ще до написання історії, визначилися з поняттями протагоністів і антагоністів і тут же зрозуміли, що зараз у тренді антигерой".
"Журналістика - це завжди про історії: про людей, про їхні вчинки та мотиви, - ділиться президент АУП Валерій Іванов. - Ми вчимо як розказувати історії праивльно, продумувати структуру, переходи між темами, як праивльно підсилити ті чи інші частини".
В багатьох підручниках журналістики наголошується, що найкраще запитання треба залишити на закінчення інтерв'ю, щоб у аудиторії залишився чудовий післясмак від перегляду. На вебсемінарі "Влогінг. Лайфхаки для інтерв’ю" з цим категорично не погодилися тренери.
Подію організували Академія української преси спільно з Національною спілкою журналістів України (НСЖУ) за підтримки Friedrich Naumann Foundation Ukraine and Belarus 10-11 вересня 2020 року.
"Якщо залишити важливе запитання на початку - може не вистачити часу його обговорити, а якщо з нього розпочати - герой ще може бути не готовим для розширеного спілкування, - ділиться порадою журналістка, директорка телеканалу "Перший діловий" Тамара Карпенко. - Найкраще постаивти його у другій третині інтерв'ю, тоді буде час обговоирит складну тему в усіх деталях і вивести героя на відвертість у розмові".
"Вибрати цікавог огероя - це півсправи, - ввжає президент АУП Валерій Іванов. - Друга половина справи зробити цікавий інформаційний продукт, який будуть перегляджати і коментувати. Цього ми вчимо на наших вебсемінарах. Приєднуйтесь".
Важкі камери, великі творчі журналістські групи - це в минулому. Теперішнє - зйомки на мобільний телефон, монтаж або стрім прямо з місця події. Про це розповідали під час вебсемінару «Мобільна журналістика: оперативно, креативно, відповідально» 25-26 серпня 2020 року.
Подію провели Академія української преси спільно з Національною спілкою журналістів України (НСЖУ) за підтримки Friedrich Naumann Foundation Ukraine and Belarus.
"Включаєш телефон, налаштовуєш стрім і твоє відео в прямому ефірі соціальних мереж чи телеканалів, - розповідає президент АУП Валерій Іванов. - Але є певні правила, які чудово знають класичні медіа, про які ми розповідаємо на наших вебсемінарах. Ми адаптуємо практичний досвідом під сучасні технологічні реалії".
Як зробити цікаву історію на 59 секунд, що матиме початок, середину і закінченя розповідали на вебсемінарі "Сторітелінг для початківців. Як створювати вірусний контент" 20-21 серпня.
Вебсемінар організувала Академія української преси спільно з Національною спілкою журналістів України (НСЖУ) за підтримки Friedrich Naumann Foundation Ukraine and Belarus.
"Соцмережі та кліпове мислення вимагають нових підхрдів і нового контенту - привабливого, швидкого, цілісного, - вважає продюсер соціальних мереж Сергій Сєднєв. - Тільки на перший погляд це здається важким завданням, насправді, теми знаходяться навколо, їх просто треба правильно оформити".
"Ми багато знімаємо мобільний, фотографуємо, варто навчитися створювати короткі історії, які будуть яскравими та такими, що запам'ятовуються, - вважає прещзидент АУП Валерій Іванов. - Перед тим, як вваажати, що це складно - спробуйте відзняти і викласти ролик у соціальні мережі :)".
Журналіст завжди знаходиться в центрі події, але сьгодні це місце цілком може зайняти звичайна пересічна людина. Як скористатися навичками мобільної зйомки та монтажу, розказати про подію швидко та оперативно - розповідали досвідчені журналісти на вебсемінарі «Мобільна журналістика: оперативно, креативно, відповідально».
Вебсемінар провели Академія української преси спільно з Національною спілкою журналістів України (НСЖУ) за підтримки Friedrich Naumann Foundation Ukraine and Belarus 17-18 серпня.
"Сьогодні кожен має вміти знімати, монтувати та створювати мобільні матеріали для соцмереж, - розповідає президент АУП Валерій Іванов. - Ми просто розповідаємо і показуємо, як це роблять журналісти і вчимо цьому блогерів".
Впевнені, що кожен потрапляв чи ставав свідком ситуацію, відео якої хотів би поширити та розказати знайомим у соцмережах. Ми навчимо як не боятися телефону, врахувати особливості відео- та аудіозапису та покажемо що робити на місці події. Мобільна журналістика – всі навички, які вам необхідно знати, щоб створити матеріал прямо з місця.
Академія української преси спільно з Національною спілкою журналістів України (НСЖУ) за підтримки Friedrich Naumann Foundation Ukraine and Belarus запрошують на вебсемінар «Мобільна журналістика: оперативно, креативно, відповідально».
Подія відбудеться 21-22 вересня 2020 року. До участі запрошуються журналісти, викладачі журналістики, студенти-журналісти та блогери.
За два дні ви спробуєте:
- Знайти історію і героїв для мобільного сюжету.
- Оперативно розкажете про ситуацію на місці подій.
- Спробуєте монтажні програми, озвучку, побачите лайфхаки для роботи.
- Напишите структура мобільного сюжету з урахуванням побудова та послідовності кадрів, планом зйомки і сценарним планом.
Переглянути програму можете ось тут
Щоб зареєструватися, будь ласка, заповніть АНКЕТУ >>>
Участь є безкоштовною.
Необхідно завантажити та встановити безкоштовний додаток Zoom (https://zoom.us/). Бажано завчасно розібратися з особливостями користування та в налаштуваннях, вибрати правильний ракурс для камери.
Мати ноутбук/мобільний із зарядним пристроєм (тривалість вебінару майже 5 годин), обов’язкова наявність веб-камери (вбудованої камери ноутбуку, камери смартфону) та мікрофону. Зверніть увагу на стабільність інтернет з’єднання.
Відбір відбуватиметься на конкурсних засадах, відібрані учасники отримають запрошення.
Кількість місць для вебсемінару обмежена.
Учасникам, яких буде відібрано до участі, прийде повідомлення на електронну пошту або за вказаним під час реєстрації номером телефону.
Юлія Кулик, 050-734-45-79, info@aup.com.ua
Gefördert durсh die Bundesrepublik Deutschland
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Карантин не підстава для зупинки спілкування. Ми навчилися спілкуватися через соцмережі, відеосервіси та соцмесенджери. Але у влогінгу спілкування легко перетворюється на процес, глядачами якого стають тисячі.
Як поводитися під час інтерв’ю, на що звертати увагу та як зробити розмову цікавою, розкажемо на новому вебсемінарі.
Академія української преси спільно з Національна спілка журналістів України (НСЖУ) за підтримки Friedrich Naumann Foundation Ukraine and Belarus запрошують на вебсемінар «Влогінг. Лайфхаки для інтерв’ю». Вебінар відбудеться 23-24 вересня 2020 року. До участі запрошуються журналісти, викладачі журналістики, студенти-журналісти та блогери.
За два дні ми навчимо:
- як визначитися з темою, знайти героя та організувати інтерв’ю;
- підготовка, проведення, завершення інтерв’ю;
- як задавати запитання, які вони бувають і як використовувати відповіді;
- особливості та складні випадки та що робити, якщо все пішло не так;
- етичні та законодавчі обмеження та що не можна робити в жодному випадку.
Щоб зареєструватися, будь ласка, заповніть АНКЕТУ >>>
Участь є безкоштовною.
Необхідно завантажити та встановити безкоштовний додаток Zoom (https://zoom.us/). Бажано завчасно розібратися з особливостями користування та в налаштуваннях, вибрати правильний ракурс для камери.
Мати ноутбук/мобільний із зарядним пристроєм (тривалість вебінару майже 4 години), обов’язкова наявність веб-камери (вбудованої камери ноутбуку, камери смартфону) та мікрофону. Зверніть увагу на стабільність інтернет з’єднання.
Відбір відбуватиметься на конкурсних засадах, відібрані учасники отримають запрошення.
Кількість місць для вебінару обмежена.
Учасникам, яких буде відібрано до участі, прийде повідомлення на електронну пошту або за вказаним під час реєстрації номером телефону.
Юлія Кулик, 050-734-45-79, y.kulyk@aup.com.ua
Gefördert durсh die Bundesrepublik Deutschland
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Мы живем в мире нарративов, поскольку наш мир построен нарративами. Нарративы идентичности удерживают государства в целости и сохранности, поскольку создают модель мира в голове у каждого, и эти модели мира отличны у каждой страны.
Государство – главный популяризатор нарративов, от него зависит, о чем будут говорить, например, 1 сентября: о первом дне в школе или о начале второй мировой войны. Государство ставит свои интересы на первое место, меняя под них нарративы своих граждан.
Нарративы формируют не только понимание прошлого, но и программируют будущее. Они дают варианты того или иного будущего, из знания которого возникает возможность рационального выбора. Каждое движение вперед опирается на тот или иной нарратив, который является не только интерпретацией прошлого, но и проекцией будущего.
СССР тоже строил свои нарративы. Брежневское время породило нарратив советского народа, который должен был быть выше национального деления. Однако Советский Союз распался как раз по границам республик. Предчувствуя это, Андропов хотел перекроить карту СССР, сделав границы не этническими, а экономическими, в соответствии народнохозяйственным делением.
Нарратив идентичности один из самых сильных, в соответствии с ним выстроены наши представления о мире. Особенно сильно на него работают национальные истории. Причины протестности в Беларуси Россия, например, увидела в “неправильном нарративе” истории страны [1]. Причем данная статья напечатана в военном приложении одной российской газеты.
У военных нарратив как инструментарий получил название вооруженного/боевого нарратива (weaponized narrative). Он призван вести борьбу не в физическом пространстве, а в пространствах информационном и виртуальном. Кстати, именно поэтому в принципе могут существовать нарративы идентичности, поскольку физическое пространство для всех одно, а виртуальное и информационное – разные, хоть и построены на базе однотипного физического пространства.
Атакующий нарратив направлен на разрушение имеющихся в обществе объединяющих структур, лишая их единого менталитета. В результате общества перестают быть едиными в своем поведении. Отдельные части атакуемого общества могут войти в конфликтные отношения друг с другом, поскольку этот уже имеющейся конфликт усиливается атакующими нарративами.
Нарратив, используемый как оружие, обладает такими характеристиками: “Вооруженный нарратив пытается подорвать цивилизацию оппонента, его идентичность и волю путем порождения сложности, беспорядка и политических и социальных расхождений. Он может быть использован тактически как часть открытого военного или геополитического конфликта; или стратегически как способ уменьшения, нейтрализации или поражения цивилизации, государства или организации. Использованный верно, он сокращает или даже делает ненужными вооруженные силы для достижения политических и военных целей” ([2], см.также [3 – 4]).
Нарратив обладает устойчивой структурой, облегчающей понимание и последующее запоминание информации, которая там заложена. Нарратив раздает “роли” участникам излагаемой истории, в результате чего и возникает “очеловечивание” предлагаемой информации – она начинает соответствовать конкретной модели мира. В такой четкой модели мира, а она лежит в основе идентичности, обязательно очерчены полюса, где есть “друзья” и “враги”.
Боевой нарратив четко направлен на две задачи: разрушение настоящего и выстраивание нужного будущего. Для этого и нужно четко очертить друзей и врагов. В ряде случаев ставится задача поменять их местами. Сегодняшний враг должен стать другом, а друг – врагом.
Друзья и враги могут проявиться даже одном и том же нарративе. Вот, например, два нарратива, транслируемых Россией на Беларусь:
Россия спасает Беларусь от империалистической Польши,
– – Украина устроила пожары в чернобыльской зоне, чтобы навредить Беларуси[5].
Достаточно часто нарратив основывается на достоверной информации как точки отсчета, которая в нем получает нужную для пропагандистов реинтерпретацию. В вышеприведенном примере пожары в чернобыльской зоне являются фактом, но он получает интерпретацию ситуации, которую Украина якобы создает специально и сознательно, видя свои цели в ухудшении положения в Беларуси. Такие факты с другой интерпретацией и составляют наиболее сильную часть пропаганды, поскольку они отталкиваются от реального факта (в данном случае – пожары), о котором могли услышать почти все. Но этот факт получает нужную для атакующей страны интерпретацию.
Мифологема друг/враг существовала всегда. Сегодня ее искусственно заполняют нужными данными, например, Россия – друг Беларуси, Украина и Польша – враги. Так начинается управление эмоциями граждан. Причем современные медиа позволяют делать это одновременно для миллионов читателей/зрителей. Одномоментность и максимальный охват очень важны, поскольку та информация, на восстановление которой в голове требуется меньше времени, и признается мозгом наиболее достоверной, как считает нейропсихология. Отсюда самое важное требование тоталитарной пропаганды – максимальный повтор всего наиболее важного.
Когда мы добавляем новый нарратив в этот же контекст, а он, кстати, один из наиболее повторяемых во всех постсоветских странах типа Белорусская оппозиция организует геноцид по указке Запада, мы получаем цепочку реинтерпретаций. Запад – исходно плохой, раз белорусская оппозиция действует заодно с ним, то и она четко плохая. Это опора на введенную ранее информацию, такое “прикрепление” нарративов резко облегчает работу пропагандистов.
На этих моделях мы видим возрождение советских мифологем, где “враги народа” всегда имели связи с какими-то внешними игроками, в тот момент именуемыми империалистами, сначала с японскими, немецкими, а потом уже и с американскими. И это приход в современную эру самого древнего врага. “Чужой” – это враг и социальный, и даже биологический.
По этой причине принадлежность к “чужому” максимально подчеркивается в нарративной войне. Вот, например, такое сообщение, что алтайское ФСБ задержало “украинского шпиона” [6]. Тут уже два отрицательных пропагандистских понятия объединяются вместе – “Украина” + “шпион”. Правда, по ходу он оказывается российским офицером, а не каким-то лазутчиком из кино, сброшенном на парашюте. Для того, кто прочтет только заголовок, а таких достаточно много, в голове будет образ киношпиона, делающего свои темные дела не только в темноте, но и в черных очках.
Если же читать дальше, то открывается страшная картина. Нам открывают в нем такие характеристики, которых не может быть у российского офицера: “Сидорчук состоит в ряде украинских сообществ социальной сети «Вконтакте», в числе которых интернет СМИ «Типова Волинь», и другие группы: «Допоможемо разом Віталінці подолати хворобу», «Jackson Crack у пивному клубі Майдан». В друзьях у него также обнаружен кандидат в депутаты АКЗС от партии «Яблоко» Александр Гончаренко. Также его супруга не скрывала своего украинского происхождения. В комментариях к своим фото из Украины она отвечает на украинском языке” [7]. Правда, непонятно, почему она должна была скрывать свой родной язык или происхождение? Также неясно, как такой странный шпион мог вообще появиться, если он ничего не скрывает, то может он и не шпион вовсе…
Ср., кстати, заголовок уже киевской новости о другом “шпионе” – ФСБ задержала в Севастополе очередного “украинского шпиона” [8]. Здесь уже проскакивает “ироническая интерпретация”, поскольку эту новость написали уже в Украине. Здесь для украинского читателя сочетание “очередной” + “украинский” + “шпион” может вызвать только смех.
Нарратив мы можем определить как способ организации информационного пространства по нужной для пропагандистов модели, поскольку из него можно выводить все последующие возможные действия, выгодные пропагандистам, поскольку они будут уже не случайными, а системными. Так, если это “шпион”, то он должен быть разоблачен и осужден, а страна, его приславшая, тоже заслуживает наказания. При этом Россия забывает упомянуть, что число высланных за последнее время за шпионаж ее собственных дипломатических сотрудников просто запредельно.
Б. Элленбай предлагает такие характеристики использования стратегического вооруженного нарратива : “Вооруженный нарратив является основным средством, с помощью которого в противном случае мощные противники могут быть со временем ослаблены, а их способность вмешаться в планы и интересы атакующего субъекта уменьшены или уничтожены. Российское использование вооруженного нарратива в случае вторжения в Украину являются примером первого рода; российское большое вмешательство в американские и европейские выборы в продолжающихся попытках ослабить и разделить Запад пример последнего. Многие средства и техники являются частью набора вооруженного нарратива. Некоторые из них, таких, как убийство репутации, создание фейковых изданий, размещение фальшивых рассказов, являются традиционными, но могут быть гораздо более эффективными с сегодняшними информационными технологиями; другие, такие, как волны соцмедиа, распространяющие фальшивые мемы с помощью автоматических ботов, тем самым порождающие время циклов, которым атакующий объект не может соответствовать, являются новыми. Каждая конфронтация или кампания уникальны, поэтому требуют разного сочетания техник и средств” [9].
И еще: “Новым является удивительная сила сегодняшних боевых/вооруженных нарративов. Они атакуют нашу групповую идентичность – наше чувство того, кто мы есть, нашу особенность не быть идентифицированными как “другие”. Рост века связности позволяет атакам разрушать наши старые идентичности, которые связывали нас вместе. Но он также разрешает создание нарративов, которые определяют новые различия между “мы” и “они”, за которые стоит бороться”.
Российское воздействие на Беларусь облегчено тем, что российские медиа свободно транслируются в стране, оставляя интерес к собственным СМИ лишь для поиска местной информации. Как пишут аналитики: “Основным поставщиком контента общепропагандистского характера в Беларусь являются непосредственно российские СМИ – как телеканалы, так и интернет-ресурсы. Так, количество посещений из Беларуси российского портала Лента.ру сопоставимо с аудиторией крупного белорусского интернет-ресурса. Белорусы массово смотрят российские телеканалы в урезанном виде в кабельных пакетах, и в оригинале – по спутнику” [10].
Информационный мир становится нашими глазами и ушами, поскольку он дает нам то, что мы не можем увидеть сами физически. Но каждая такая новость всегда привязана к определенному фрейму, сквозь который и с помощью которого она подается и сформирована. Информационный и виртуальный миры намного более системны, в них не бывает необъяснимых отклонений и исключений, которыми наполнен мир реальный. Вопросы и непонятности из реального мира исчезают в мирах искусственного порядка из-за их намного большей упорядоченности. Кстати, нарратив даже и определяется как цепочка событий, объединенных причинно-следственными связями.
Темы России в Беларуси серьезно повторяют уже использованные темы России в Украине, поскольку исходят из одного источника и одной модели мира. Однако некоторая тематика в случае Беларуси должна прозвучать сильнее. Это такие наборы “инструкций” [5]:
– балтийский апокалипсис: “наряду с Польшей и Украиной, Литва и Латвия как соседи Беларуси – постоянные мишени прокремлевских сайтов”,
– либо союз с Россией, либо бесславная участь: “либо Беларусь станет частью России / пойдет на глубокую с ней интеграцию и тем самым обеспечит себе всестороннее успешное развитие, либо станет разграбленной колонией Запада / подвергнется полонизации и уничтожению самобытности / утратит часть своей территории / деградирует во всех сферах”,
– пост-коронавирусный мир: Россия на коне, Западу в пучине проблема – “на фоне извечного противостоянии Запада и России судьба мира выглядит довольно оптимистично, потому что история благоволит последней”.
Уже только эти повторяющиеся примеры демонстрируют, что для Беларуси Россия лишь слегка модифицирует свою собственную модель мира, а на Беларусь транслируется данная российская модель мира с активными доводами на присоединение к ней уже в физической реальности. Это выглядит вполне естественным решением, раз все так хорошо в реальности информационной и виртуальной, которые тиражируются для белорусов.
Ведется одновременно и борьба с конкурентами, например, о самом популярном сайте tut.by и его основателе – ушедшем из жизни в мае 2020 Ю.Зиссере говорится так: “Лидером мнений (в том числе признанным «королем байнета») при прямой административной поддержке быстро стал TUT.by покойного Юрия Зиссера – ведущий рассадник всякой идеологической скверны, включая разврат, содомию, бандеровщину, русофобию, литвинизм и полонофильство, антицерковность, антисоветизм (с явной симпатией к большевизму), глобализм, гендеризм, постмодернизм и всеохватывающий антропологический либерализм” [11].
Автор сайта Телескоп, из которого пришла эта цитата, борется с теми же врагами, включая Запад, но в качественно иной стилистике: “Наш главный тезис заключается в том, что серьезные потрясения в Белоруссии заслужены перед лицом Божьего суда и одновременно могут оказаться безальтернативным хирургическим средством исцеления по Его милости. Кем заслужены? Отнюдь не одним главой государства! Но всеми тремя основными ипостасями Белой Руси, которые в своем здоровом состоянии составляют единство: государством с его верховной властью, Церковью и самим народом” [12].
И еще: “Прежде всего, Александр Григорьевич позволил постепенно сформироваться в своем окружении консолидированной прозападной части элиты со спектром мотивации от либеральных и националистических приверженностей и убеждений до личного корыстного интереса и, несомненно, связанной с западными политическими центрами (даже если некоторые из них находятся на востоке, в России). Данная группировка, объединенная общими задачами, представляет собой «шестую колонну» во власти (и во влиятельных кругах): внешне лукаво, даже демонстративно лояльная, она, во-первых, стремится направить мысли самого президента, чиновников и простого народа на ложный и даже самоубийственный путь под «гуманистическими» предлогами; во-вторых, выжидает момента, когда можно будет тем или иным способом взять власть в свои руки, и сформировать из самой себя «новую правящую элиту Беларуси» под западным протекторатом (в том числе поделив народную собственность) – по образу всей постсоциалистической Европы и Кавказа” (там же).
Следует вновь повторить, что со стороны России происходит в сильной степени активация старого советского нарратива с четкими прошлыми геополитическими противниками, которые и сегодня остались теми же. К тому же, советскую пропаганду не имеет смысла отбрасывать, пока большая часть населения выросла в ее рамках.
Управление смыслами становится сегодня важной задачей, часть из которой и легла на нарративы и нарративную войну. Человек всегда и во всем ищет смысл. Ведь недаром в свое время Д.Дондурей ввел понятие “смысловиков” по аналогии с “силовиками”, говоря, что смысловики могущественнее политиков: “Следует признать, что это самая влиятельная секретная служба. Аналитический опыт здесь не копится. При этом каждый человек прекрасно осведомлен, как следует вести себя «по понятиям», как пользоваться неформальными практиками или гигантскими ресурсами двоемыслия. Смысловики в отличие от пропагандистов не получают специальных заданий по работе с массовым сознанием. Они просто живут в своей естественной среде, у себя дома. Делают то, что и всегда, – воспроизводят коды национальной культуры. Но именно это и есть их необъявляемые функции, можно сказать, миссия, которую они выполняют, перемещаясь в истории. Сохраняют сквозь все формы государственных перезагрузок (минимум пять только за последние 100 лет) родные протофеодальные матрицы. С их особым типом перемещения во времени: быстро вперед и сразу же – вспять. Именно они гаранты самого священного – усвоения гражданами российского «порядка вещей». Не случайно же он точнее всего предстает только в искусстве” [13]
И такая констатация: “Еще в конце минувшего века госсмысловики совершили открытие. Осознали невероятное: при умелом программировании массовой культуры предоставленные рыночной системой возможности совершенно не опасны для сохранения концепции «особого пути» российского «государства-цивилизации». Частная собственность, подключение к мировой финансовой системе, отсутствие цензуры в ее прежнем виде, подписание множества международных правовых конвенций, наличие элементов гражданского общества и даже допуск определенного объема конкуренции не препятствуют воспроизводству протофеодальных по своим внутренним кодам принципов устройства российской жизни” [14].
Но все это делается с помощью и на базе нарративов, поскольку только эта форма функционирует в масс-медиа и массовой культуре. Эта форма может нести любые смыслы. И поскольку в России главной ценностью стало государство, то иерархия ценностей начинает упираться в нее.
В результате методом проб и ошибок была выстроена новая матрица ценностей. Дондурей видит ее следующим образом: “Новая культурная программа не осознается как целостная, но она именно такая. Базируется на вековечных матрицах, которые постоянно очищаются, получают новое содержание. Платформой является сверхценность: «Родина — это государство». Но с поправкой: государство не терпит рядом с собой самостоятельности ни одной макросистемы. Оно должно управлять: бизнесом, гражданским обществом, действиями любых социальных общностей, включая семью, формированием личности, безопасностью, правосудием, целеполаганием, медиа и художественным творчеством… Всем! И дело тут не в законах, не в «закручивании гаек» или наказаниях. Система сложнее устроена. Главное теперь не запретить, а включить в себя — поглотить инакомыслие. Делай что хочешь, но только с благоволения твоего начальника, инвестора, мэра, губернатора. Важно не допустить позитивной селекции, а значит, и неподконтрольного «порядку вещей» механизма отбора: людей, событий, дел, продуктов, помыслов, проектов” [15].
Фигура Сталина и его мира перешла в России и в 21 век, поскольку совпала с желанием власти быть единственной вершиной, почти монархической. Отсюда и возникшая при Путине на месте “прародителей” и фигура Ивана Грозного, поскольку он одновременно и “грозный” и “новые земли брал”, а это важные характеристики для путинского правления и его собственного нарратива. Получается, что совершенно нового нарратива не бывает. Он всегда будет частично старым, частично новым. Если нужно пугать, найдется “пугающий”, если хвалить, найдется “торжественный”.
Отсюда внимание путинского правления к прошлому. Если Советский Союз характеризовался вниманием к будущему, поскольку он занимался его строительством, то путинское правление столь же активно строит прошлое. Именно оттуда растут корни его нарративов.
Характерной чертой стало появление фигуры Сталина в современных раскладах, однажды, например, только силовыми усилиями удалось остановить его появление на первом месте в телевизионном голосовании “Имя России” [16 – 18]. Это как в известном анекдоте, когда рабочему, который выносит со своего завода по производству мясорубок детали, никак не удается собрать из них мясорубку, так как все время получается автомат Калашникова. Так и в этом случае завод по производству пропаганды на самом деле делает частички портретов, из которых потом и возникает фигура Сталина.
Министерство обороны России провело в мае 2020 круглый стол на тему “Психологическая оборона” – “Борьба за историю – борьба за будущее” [19]. Год назад курс такого рода «Психологическая оборона: актуальные вопросы информационного противодействия» впервые прочитали в Военном институте Министерства обороны. На завершении курса был даже первый заместитель министра обороны РФ Руслан Цаликов, отметивший, что данная тема должна изучаться более широко и получить научное обоснование: «После первого курса нам всем стала очевидной необходимость этим очень серьёзно заниматься. В курсе была затронута пока только часть проблем в области психологической обороны или психологического противостояния, в том числе в киберсреде» [20].
Сам этот круглый стол по психологической обороне множество СМИ осветили с помощью одной и той же фразы С. Михалкова (остальные участники, видимо, просидели молча): “Сегодня идеология у России одна – национальные интересы страны, это должно с молодых ногтей прививаться детям” [21].
Михалков в данном случае не самый лучший пропагандист, поскольку в последнее время погряз в массе медийных войн, усугубленных еще и запретом его телевизионной программы “Бесогон”. Произошло все это, когда С. Михалков стал воевать с Г. Грефом [22 – 32]. Такие действия объясняют тем, что руками С. Михалкова делается война, именуемая “братья Ковальчуки против Грефа”, а они близкие Путину люди, у одного из них, кстати, на этой конференции также был доклад – “Гибридно-информационные угрозы, технологии противодействия”, который, наверное, единственный соответствовал военной тематике, поскольку остальные были чисто пропагандистскими, но таковой была и тема конференции. Но есть и такая популярная шутка в экспертном российском сообществе: “будьте особенно вежливы с путинскими охранниками, любой из них завтра может стать губернатором” [33].
Главным от министерства обороны на конференции был А. Картаполов, заместитель министра обороны – начальник Главного военно-политического управления Вооруженных сил, которому теперь, видимо, подчиняется и религия. По поводу главного военного храма России, например, он высказался так: “каждый человек, особенно на войне, верит в то, что позволит ему остаться в живых и выполнить задачу. Я вам серьезно могу сказать, что на войне нет атеистов. Есть те, которые не признаются, что они чему-то или кому-то молятся. И сегодня мы возрождаем традицию, потому что в русской армии сила духа являлась определяющей. Воин должен верить – в правоту своего дела, в то, что даже если он погибнет, и для себя, и для всех окружающих он будет героем. Жизнь каждого человека бесценна, но если ее приходится отдавать, надо это делать ради чего-то очень высокого и важного. Чем является свобода и независимость нашей Родины – Матушки-России” [34]. Правда, одновременно армия проводит все же не молебны на юге России, а “военно-политические учения” [35].
А данный храм находится в центре медийного скандала, поскольку там сначала планировалась мозаика с изображением Путина, но из-за поднявшегося медийного шума все переиграли. Священнослужитель и богослов Андрей Кураев сказал тогда: «Это, кстати, явка в Гаагу с повинной. Раз икона с покореньем Крыма помещается в армейском храме, значит, армия и сыграла решающую роль в этой операции. А, главное – какая уверенность в том, что Божья матерь всё это и всех этих благословляет…» [36]. Сегодня он добавляет еще и такие слова: “Публичная ложь – это часть нашей нынешней корпоративной элитно-поповской культуры. Ради высшего блага, ради спасения людей, их душ, для вечности – вот ради этой великой цели можно всё: и предать, и оклеветать, и солгать, и вред причинить. В культуре этих людей совесть не болит, особых мук не возникает. Лично мне много раз в глаза врали священнослужители, в том числе высокопоставленные”.
Вернувшись к теме Беларуси, посмотрим на нее глазами военных и спецслужб России, мы говорим именно так, поскольку в ниже приведенных текстах оперируют информацией, которая явно не пришла из нормального потока новостей:
– “Польские спецслужбы давно уже раскачивают ситуацию в Гродненской и Брестской областях, где немалая доля граждан имеет так называемые карты поляков, дающие право их обладателям работать в Польше, обучаться в польских вузах наравне с поляками, открывать свой бизнес и в перспективе получить вид на постоянное жительство. При этом надо отметить, что «потенциальных поляков», получивших заветную карту, в Беларуси на четверть больше, чем на Украине, а именно – 130.000 человек. И воспрепятствовать получению фактически двойного гражданства власти Беларуси не имеют возможности – таковы плоды политики многовекторности, которую до последнего времени проповедовал белорусский МИД” [37];
– “почему, например, протестное движение в Гродно имело столь массовый характер и перекинулось даже на электорат, традиционно поддерживающий Александра Лукашенко. Не последнюю роль в этом сыграл этнический фактор – 24,8% Гродненской области составляют поляки. Религиозный тоже. Традиционно католики преобладают среди верующих Гродненской области, хотя и в остальной части страны функционирует достаточно развитая сеть католических приходов. При этом никаких проблем с отправлением религиозного культа католики Беларуси не испытывают. Католическая церковь хоть и не пользуется финансовой поддержкой государства, признана традиционной религией и освобождена от уплаты налогов. Имеется и своё католическое СМИ – в 2011 году архиепископ Тадеуш Кондрусевич выступил с инициативой организации в Беларуси вещания международного католического “Радио Мария”” (там же);
– “В событиях, которые западные СМИ уже окрестили «белорусской революцией», неожиданно обнаружился «молдавский след», который тесно переплетается со «следом украинским». Для организации беспорядков на улицах белорусских городов была организована подготовка тактических диверсионных групп в Закарпатье, Мукачево, Львове и Белостоке” [38];
– “На законспирированных мини-полигонах с макетами в натуральную величину типовых объектов государственной инфраструктуры Минска находятся 450 бойцов в составе сборных групп по 25 человек. Бойцы обучались наращиванию реактивных настроений в уличном социуме, быстрому переходу к острой фазе уличного противостояния с хорошо укомплектованным контингентом милиции, ОМОНа и президентской охраны. Задачи ставились разные: от захвата и 2−3-часового удержания Телецентра, а также районных администраций и отделов милиции до штурма СИЗО” (там же).
Это такой клубок противоречивых и одновременно пугающих сообщений, однако принципиально бездоказательный, поскольку присутствуют лишь обвинения, точнее их формулировки, без всякой подтверждающей фактуры. Но они снова-таки четко соответствуют нарративу, поддерживаемому Россией о влиянии Запада на события в Беларуси. Логика здесь проста: “хороший” (Беларусь) может стать “плохим” только с помощью другого “плохого” (Запад).
Однако на массовое сознание, которое не выступает ведь в роли официального судьи, ищущего доказательства, это суммарно начинает работать, ведь в массовом сознании со временем могут остаться введенная информация как факт, а доказательства просто будут считаться потерянными.
Д. Золотухин говорит в этом плане о когнитивной предубежденности, когда люди берут информацию из разных источников, даже не имеющую подтверждения, и выстраивают причинно-следственные связи между ними, причем вне опоры на реальность [39].
Сам он вводит понятие нарративной регуляции как способа подталкивания человека думать и оценивать реальность так, как это нужно “регулятору” с помощью нарративов. Это инструмент, который может быть направлен на различные цели, этичные и неэтичные, то есть он может быть и хорошим, и плохим в зависимости от того, в чьих руках оказался.
Есть также важное деление на стратегические и тактические нарративы. Стратегический нарратив стоит в иерархии выше и носит более общий характер, реализуясь в ряде тактических. Тактические нарративы должны соответствовать стратегическому, никогда не отклоняясь от заданных, к примеру, наперед фигур врагов и друзей, поскольку это является своеобразной системой координат. Тем самым нарративы всегда доказывают свою истинность, поскольку порождают новую информацию в рамках старых и хорошо известных рамок.
Нарративы призваны нести в мир системность и осмысленность. Тысячи окружающих нас фактов должны стать взаимосвязанными, тогда наша картина мира перестанет быть случайной, став системной. Вооруженные такой системой мы сможем уже сами понимать новые факты, которые придут впервые. Такие стройные системы мира всегда давали сначала религия, а потом идеология. Они воспитали разум современного человека. Сегодня, когда их роль падает, человек пытается сам осмыслить окружающий его мир. И тут неоценимую помощь ему дают нарративы, которые приходят к нему в виде новостей в информационном пространстве и, например, телесериалов – в пространстве виртуальном. Отсюда истоки войны сериалов. Сделал Запад свой “Чернобыль”, Россия в ответ начинает делать свой, где среди героев уже заявлен агент ЦРУ.
Вернувшись к теме Украины, мы увидим уже гораздо более широкий набор российских нарративов. Д. Золотухин выделил их огромное их количество, причем они оказались привязанными ко времени, поскольку каждый период отличался своим набором, который Золотухин назвал “сериалом” [40 – 41]. Такой большой набор отражает интенсивную работы пропаганды, когда 2014 – 2015 гг. российские новости стали к удивлению россиян практически украинскими, поскольку речь в них шла все время об Украине. Пропагандисты должны были работать интенсивно, чтобы “залатать” провал советской идеи братских народов. То есть народы остались хорошими, а вот власть оказалась плохой. Отсюда, к примеру, и было использование маркеров “фашисты”, “каратели”, “бандеровцы” и прочие для описания действия украинской армии, отсылающих к нарративу войны 1941 – 1945 гг. И поскольку реальных фактов не было, их приходилось придумывать. Так появился, у примеру, “распятый мальчик” или удостоверение СС с украинской фамилией в руках у Д. Киселева, которое почему-то было написано в современной немецкой орфографии, а не той которая была во время войны. Получается, что для зрителя не так важна достоверность факта, как правдивость того, кто это произносит.
Многие из анализируемых нарративов, направленным на Украину, однотипны с такими же “нарративными выстрелами” по другим бывшим республикам, надо только поменять название страны. Например:
Это нарративы-кальки, которыми “стреляют” и по другим бывшим республикам. Но много и специфических, связанных с конкретными украинскими реалиями, особенно в точках, где имеет место вмешательство России: Крымом, Донбассом, сбитым с российского Бука пассажирским самолетом рейса МН-17, взаимоотношений с ЕС. На каждую из таких тем созданы десятки нарративов, где Украине предоставлена роль провинившегося ученика.
На это должна работать целая пропагандистская машина, порождающая нужные типы нарративов. Одним из источников этих нарративов по поводу Украины были аналитические записки Российского института стратегических исследований, ранее именовавшегося институтом внешней разведки, действия которого подробно описал бывший подполковник КГБ В. Попов. Вот некоторые отрывки из его книги:
– “Надвигались украинские события. Во время “торговой войны” России и Украины накануне Вильнюсского саммита в администрацию президента шли записки и обзоры, в которых утверждалось, что украинский народ со времен Переяславской рады неизменно привержен России, что “незначительные западные веяния” носят маргинальный характер, провоцируются кучкой профашистских выходцев из Западной Украины – тех территорий, которые входили в состав Австро-Венгерской империи, обладающих отличным от большинства социокультурным кодом. Подавляющее же большинство украинцев хранит память об общей истории, Великой отечественной войне, мечтает о возрождении общего государственного существования империи/СССР. Все, что так или иначе свидетельствовало об обратном, приписывалось деятельности НКО, финансируемых Госдепом США, Брюсселем, Варшавой и Вильнюсом. В записках, написанных или отредактированных Т. Гузенковой, звучали призывы максимально надавить на В. Януковича путем топливно-энергетического и торгового шантажа, добиться от него отказа от подписания Вильнюсских прелиминариев и обеспечить евразийскую интеграцию Украины” [42];
– “У российских аналитиков есть два универсальных, никогда не подводящих, хотя и не согласующихся между собой объяснения – происки фашистов и интриги Госдепа/ЦРУ/мировой закулисы. Поскольку она “закулиса”, что с нее спросишь, ведь о ней все равно ничего неизвестно вплоть до самого факта ее существования. Именно эти объяснения были положены в основу оценок “Правого сектора” (фашизм) и того безусловного национального подъема в Украине, для которого Майдан (мировая закулиса) стал лишь началом. Параллельно в АП шли записки о том, как хочет народ Крыма присоединиться к РФ, как он опасается украинизации, запрета русского языка и вытеснения православия униатством” (там же);
– “десятками шли записки о необходимости формирования в украинском тылу боевого пророссийского подполья, засылки диверсионных групп, подготовки к броску на юг в направлении Мариуполь – Николаев – Одесса и создания великой “Новороссии”, включающей Приднестровье, которая, как и Крым, должна была воссоединиться с Россией. Зато ни слова не было написано о возможном сопротивлении Украины, мобилизации армии и добровольческих формирований, о возможных санкциях, их последствиях. Реакция США и европейских стран НАТО даже не обсуждались. В конце октября частым гостем на институтских мероприятиях стал Гиркин (Стрелков), которого Л. Решетников неоднократно публично называл своим другом. По мере того как проект “Новороссия” все больше демонстрировал несостоятельность и неуправляемость, а из Кремля стали поступать сигналы о неготовности ввязываться в полномасштабную войну с Украиной и осуществлять бросок через Мариуполь на Приднестровье… стала очевидна экспертная вина института в процессе принятия (поддержки) решений, приведших Россию к серьезному экономическому и международному кризису” (там же).
Как видим, за говорящими пропагандистами еще стоят пропагандистские мозги, которые ими руководят. А на телеэкране мы уже видим общий результате их работы, подаваемый на экране “говорящими головами”.
Вернувшись к теме Беларуси, следует подчеркнуть, что однотипно с ситуацией с Украиной часть нарративов, отработав свои задачи, уходит со временем, а часть остаются постоянными. Таким постоянным нарративом естественно является анти-западный на пророссийском пространстве. В Беларуси его сформулировали в следующем виде:
Запад во всех его проявлениях – плохой и агрессивно настроенный в отношении Беларуси, будущее Беларуси возможно лишь в союзе с хорошей и высокоморальной Россией [43].
В рамках этого стратегического нарратива выделены отдельные 12 нарративов, объединенные в ряд групп:
1. Продвижение Русского мира,
2 – 5. Дискредитация Украины,
6- 8. Дискредитация Польши и балтийских стран
9 – 11. Дискредитация Евросоюза, США и Запада в целом
12. Различная антизападная конспирология
Например, нарратив 2 имеет следующий вид: Россия не имеет отношения к конфликту на Донбассе, там нет российского военного присутствия. В Украине происходит гражданская война вследствие фашистского переворота 2014 года. Киев не заинтересован в мирном разрешении конфликта
Ради справедливости следует признать, что негатив против Лукашенко встречается и в изданиях анти-протестной направленности. Например, такой текст на тему минусов возможного “исхода компьютерщиков” из страны, поскольку белорусский экспорт компьютерных, телекоммуникационных и информационных услуг в 2019 году составил $ 2,5 млрд: “Если происходящее в Белоруссии действительно приведет к массовому уходу из страны ИТ-компаний и специалистов, это станет еще одним репутационным ударом по Александру Лукашенко, для которого достижения в высокотехнологичном секторе во многом были личной историей успеха. В последние годы образ «последнего диктатора Европы» эксплуатировался все реже в том числе благодаря тому, что в Белоруссии целенаправленно создавались все условия для привлечения в страну самых передовых технологий и компаний” [44].
Нарративы способны менять структуру мира, поскольку с ними тяжело бороться, так как мы не понимаем их сильные и слабые стороны. Начав подобную борьбу с ними, мы лишь способствуем их усилению. Нарратив относится к виртуальному, а не информационному пространству, а с ним пытаются бороться как явлению из информационного пространства. Если информационное пространство заполняется с помощью новостных сайтов и традиционных газет/журналов/телевидения, то виртуальное пространство сегодня в первую очередь генерируется телесериалами и фильмами. Именно так создается современная мифология без богов, но с людьми. Нарратив также является такой практической мифологией сегодняшнего дня.
