На другий день до 20 Літньої школи медіаосвіти та медіаграмотності АУП разом зі зливою завітав Андрій Куликов, Голова Комісії з журналістської етики, журналіст, редактор, радіоведучий, телеведучий, медіаексперт та медіатренер.
У 2013 році він виступив співзасновником «Громадського радіо» (разом з Наталею Соколенко, Олександром Бузюком і Володимиром Корсунським) і з вересня 2015 року очолює його правління. Гасло «Громадського радіо»: Слухайте. Думайте. Тож ми слухачі намагалися відповідати йому.
Андрій говорив про стандарти журналістики: чесність; точність; неупередженість… і небайдужість. Саме до них зводяться стандарти подачі інформації у журналістиці на його думку. Саме від того наскільки чесно журналіст інформує авдиторію залежить те, як авдиторія поводиться у тій, чи іншій ситуації; наскільки чесно зображено умови, в яких живуть люди – настільки вони матимуть змогу визначати безпечну лінію поведінки, безпечні відносини з іншими людьми у суспільстві. А безпечні відносини з іншими людьми у суспільстві – це взаємна повага, або принаймні – бажання зрозуміти, чому інша людина думає так, як вона думає, чому вона діє так, як вона діє. І на підставі цього – розуміння і прагнення до розуміння – може виникати вже і бажання до порозуміння.
Отже, чесність: не приховувати, говорити те, про що точно дізналися, перевіряти те, що багато хто видає за факти, а насправді воно фактами не є.
Точність. Точність у тому, щоби поставити інформацію у контекст: не просто явище само по собі, не просто підняття мінімальної зарплати, або збільшення податкового тиску, а – які можуть бути наслідки цього, чому це важливо; як знову ж таки поводитися за умов, коли обставини, в яких ти живеш, змінюються?
Як приклад чесної точності Андрій навів використання даних щодо результатів референдуму щодо проголошення незалежності України, який було проведено 1 грудня 1991 р., коли зазначають, що 90,32 % проголосувала «за», але не враховується, що участь взяли 84,18 % населення України.
Неупередженість. У кожної і кожного з нас є свої вподобання, свої звички і свої, ну так сказати, способи діяльності. Нам вони можуть видаватися найкращими, найправильнішими, або просто правильними, так?
Чесність. Точність. Неупередженість… Небайдужість. Дехто може сказати: «А до чого тут – небайдужість, адже журналістки і журналісти мають бути… нуу, однаково настроєні до всіх, і ми щойно говорили про неупередженість?». Так небайдужість і неупередженість постійно конфліктують, ти все одно бачиш те, що відповідає і підтверджує твої цінності.
Небайдужість у нашій роботі полягає в тому, щоби прагнути виконувати оці самі стандарти, втілювати їх у нашій роботі. Якщо ми – байдужі до результату нашої роботи, байдужі до результату того, про що і як ми розповідаємо аудиторії – тоді і результат нашої роботи незастрахований від того, що замість «принести користь» цей результат становитиме шкоду. І от до цього, ми маємо бути – небайдужі: ми маємо повідомляти аудиторії корисну інформацію.
Отже, чесність, точність, неупередженість, небайдужість… і якщо хочеш щось важливе сказати, то розпочинай з цього.
У книзі «Малий і Карлсон, що живе на даху» є кілька епізодів, значущих для роботи журналістів та й взагалі для спілкування у суспільстві. Коли Малий і Карлсон дивилися по телевізору виступ якогось дядька: «Я зі свого боку вважаю, що…». Тут Карлсон підійшов і перемкнув канал: «Уявляєш, як тепер цьому дядькові прикро, що ніхто ніколи не дізнається, що він вважає зі свого боку». Отже, якщо ти хочеш сказати щось найголовніше, то маєш зробити це на початку.
На фото: А. Куликов
Давайте, хоч і наприкінці перевіримо знання щодо класичного твору, де медіа таки спричинилися для розвитку сюжету.
Яка новина найбільше вразила Карлсона в газеті?
Той, хто першим надішле відповідь на це запитання на електронну пошту oksana@aup.com.ua, отримає добірку посібників з Бібліотеки масової комунікації і медіаграмотності АУП.
Проведення Літньої школи стало можливим завдяки підтримці американського народу, що була надана через проект USAID «Медійна програма в Україні», який виконується міжнародною організацією Internews. Зміст матеріалів є виключно відповідальністю авторської групи та необов’язково відображає точку зору USAID, уряду США та Internews.
Тамар Кінцурашвілі має потужний досвід у роботі над проектами з розвитку медіа в Грузії. Вона займається проблемою поширення неправдивої інформації та пояснює принцип використання інструментів фактчекінгу в поєднанні з медіа- та інформаційною грамотністю.
Тамар Кінцурашвілі (@tamarMDF) працює виконавчим директором Фонду Розвитку ЗМІ в Грузії та головним редактором онлайн порталу Myth Detector (@MythDetector). Гостя інтерв’ю розповідає про те як експерти з фактчекінгу борються проти дезінформації та неправдивої інформації в Грузії, а також проводять навчання методам перевірки достовірності повідомлень.
Академія DW: Як Ви відкрили для себе фактчекінг? Чому це стало важливим для Вас?
- Ми розпочали роботу над фактчекінгом у відповідь на неправдиві інформаційні атаки з боку Росії та загрозу національній безпеці Грузії. Пізніше сфера нашої зацікавленості вже не обмежувалася політичними питаннями, натомість ми долучилися до відстежування «клікбейтних» вебсайтів, що використовують схожі методи обману. Ми також слідкуємо за пропагандою всередині країни, оскільки афілійовані з урядом Грузії фейкові аккаунти зловживають можливостями нових медіа та просувають власні політичні інтереси. Нам вкрай необхідно інформувати громадян і зберігати рівень довіри до надійних медіа. Ми як демократичне суспільство потребуємо якісного інформування, щоб мати змогу робити усвідомлений вибір.
Як Myth Detector перевіряє факти?
- Ми викриваємо неправду на основі відкритих джерел. Частково наш метод перевірки фактів включає пошук інформації про медіа або основні джерела, що використовуються. Таким чином, ми сприяємо ширшому розумінню завдань медіа аудиторією. Такі вебсайти як Sputnik Грузія або Russia Today вже не мають старої популярності серед споживачів новин, оскільки тепер грузини більш критично сприймають відверто прокремлівські ЗМІ. Сьогодні вебсайти поширюють дезінформацію, використовуючи принцип посилання на новостворене джерело з авторитетною назвою, щоб приховати справжніх власників медіа та нав’язати образ достовірності неправдивого повідомлення. Себто створюються фейкові медіаклони, наприклад, «FoxNews.ge», «CNN.ru» або несправжня сторінка «BBC News» для підтвердження так званої достовірності. Таким чином, західні бренди використовуються для дезінформації суспільства та демонізації того ж таки Заходу. Деякі маргінальні грузинські медіа можуть підхоплювати ці російські інформаційні вкидання. В наш час дуже легко створювати онлайн контент, тому вкрай важливо розуміти те, що відбувається за лаштунками новин. Наприклад, нами було виявлено місцезнаходження IP адрес медіаклонів CNN та BBC у м. Санкт-Петербург.
Ми намагаємося донести до аудиторії важливість критичного споживання медіаконтенту. Звичайно, неправдива інформація публікується не завжди цілеспрямовано, однак коли фейкові новини поширюються з конкретною метою, як у випадку з Росією та іншими політичними гравцями, необхідно пояснювати причини того, чому так відбувається.
Яка ваша цільова аудиторія і як ви здійснюєте комунікацію з нею?
- Ми працюємо переважно з молоддю. Також, ми створюємо контент для ЗМІ, особливо якщо їм бракує досвіду у сфері фактчекінгу, або ж пропонуємо використати певні джерела. За нашою Facebook сторінкою слідкують 60,000 користувачів. Коли ми висвітлюємо критично важливі теми, інші медіа посилаються на наш фактчекінг. Ми намагаємося впливати на політику та спостерігати за діяльністю законотворців.
З якими ключовими викликами щодо поширення коронавірусної інфекції найчастіше стикаються Myth Detector та інші фактчекери?
- Нами встановлено, що наразі поширюються як мінімум три основні неправдиві наративи про коронавірус. До першого належить інспірована Росією теорія змови про дослідницький Центр громадського здоров’я імені Річарда Лугара в Грузії, який побудували за підтримки уряду США. Це - сучасна лабораторія, унікальна в своєму регіоні, яка виконує сьогодні важливі завдання в галузі діагностики коронавірусної хвороби. Протягом довгого часу, пан Путін особисто та інші російські політики робили заяви про те, що Лабораторія імені Лугара є джерелом походження різноманітних вірусів, таких як африканський свинячий грип, Zika, і тепер - коронавірус.
Другий наратив стосується недовіри до Євросоюзу, особливо в контексті проблеми Італії. Існує твердження, що Євросоюз нібито не зміг надати допомогу Італії під час пандемії, в той час як авторитарні Китай та Росія пропонують свою підтримку державам ЄС.
Третій наратив спрямований проти ліберальної політики, оскільки тут висловлюють радість з приводу закриття кордонів, коронавірус бездоказово пов’язують з міграцією, говорять про покарання, що нібито Господь наслав на людей Заходу за їх «розбещений» спосіб життя.
Погано і те, що «клікбейтні» вебсайти поширюють неправдиві історії про коронавірус та пропонують лікування, яке не має нічого спільного з медициною. Такою є загальна тенденція, і ми намагаємось інформувати суспільство, особливо коли йдеться про так зване «лікування» та «одужання». Адже інколи люди купують медичні препарати без рецептів від лікаря тільки тому, що прочитали пораду в неправдивих «клікбейтних» новинах.
Як фактчекінг корелює з іншими проектами Myth Detector, такими як Лабораторія Медіа- та Інформаційної Грамотності (MIL Lab) та Лабораторія Викриття Міфів (Myth Detector Lab)?
- Галузь медіа- та інформаційної грамотності достатньо широка, а верифікація даних є важливим її компонентом. Фактчекінг дуже зручно використовувати для розроблення навчально-методичних матеріалів з медіаграмотності. MIL Lab (Лабораторія Медіа- та Інформаційної Грамотності) - це вебсайт, що містить розроблені нами ресурси для навчання, включно з онлайн іграми і вправами. Ми також багато працюємо з медіаспоживачами та аудиторією не-журналістів. Лабораторія Викриття Міфів (Myth Detector Lab) оголосила відкритий конкурс на участь в ініціативах для молоді та студентів (і не лише); в рамках проекту ми підготували 110 студентів та 200 викладачів протягом останніх трьох років. Наше гасло - «знайди правду сам», оскільки нікому не подобається коли хтось починає нав’язувати власне розуміння правди або брехні. Учасники проекту здійснюють перевірку інформації самостійно з можливістю отримати допомогу від наших експертів. Наші студенти фактчекери активно долучаються до спростування неправдивої інформації про коронавірус.
Ми використовуємо комплексний підхід у навчанні: вчимо визначати якість медіа, пояснюємо специфіку функціонування медіа в суспільстві, показуємо як знаходити джерела інформації. Також обов’язково потрібно знати про медіа-власників, тобто тих, хто керує чи має на них вплив.
Що можуть зробити фактчекери для досягнення найбільшого успіху в своїй галузі?
- Наше завдання - зменшити спектр можливостей для створення фейкових історій тими медіа, котрі розповсюджують неправду та дезінформацію серед людей. Іноді, ми використовуємо сатиру та гумор при створенні анімації, якщо це доречно з огляду на тему. Ми також працюємо в галузі картування джерел, наративів та трендів для законотворців. З 2015 року ми почали публікувати річні звіти, в яких відображені формулювання ключових наративів та їх зміна, що дає можливість читачам зрозуміти контекст. Контекст, формулювання наративів та сам фактчекінг є однаково важливими ресурсами як для політиків, так і для громадськості.
Опубліковано 22.07.2020
Автор: Ендрю Томпкінс (Andrew Tompkins)
Посилання: https://p.dw.com/p/3ec2K
Переклав: Артем Пономаревський
Георгий ПОЧЕПЦОВ
Коронавирус, конспирология и фейки оказались крепко связанным, поскольку при отсутствии явной и понятной картины мира, ее заполняют фейками и конспирологией. И в результате массовое сознание может привязать непонятное к понятному, и картина мира сразу становится более спокойной.
Мы можем связать фейки и конспирологию с мягкой силой, поскольку главной чертой мягкой силы по Дж. Наю было то, что она привлекает, а не принуждает, как сила жесткая. Фейки и конспирология – однотипно настолько хороши для массового сознания, что ими хочется поделиться с друзьями.
Мир должен быть понятным, в противном случае он не просто никому не нужен, а и вообще опасен. Конспирология вводит в мир коронавируса врагов, и тогда он хоть и остается опасным, но становится более понятным. Так произошло, например, с фигурой Билла Гейтса, который и не думал, что может попасть в такой переплет.
Об исходной точке отсчета для превращения Б. Гейтса в "злодея": "Одной из причин этому стала его речь в 2015 году в рамках конференции TED в Ванкувере, где он сделал зловещее предсказание: «Если что-то и убьет свыше 10 млн человек в следующие пару десятилетий, то это скорее будет заразный вирус, чем война».
После того как об этом выступлении вспомнили в масс-медиа, Гейтса стали обвинять сразу в нескольких грехах. Часть людей считают, что он создатель COVID-19. Некоторые полагают, что с помощью вируса он намерен проредить население планеты, убив самых слабых и неприспособленных. Группа пользователей уверена в том, что сооснователь Microsoft собирается заработать на создании вакцины, заодно вживив всем пациентам чипы под кожу" [1].
После этой речи, а на YouTube она получила 25 миллионов новых просмотров, все и ополчились на Гейтса. И эта волна только ширится и ширится: "в последнее время теории заговора начали появляться и в сервисах, которые ранее не были замечены в их распространении — например, в популярном среди молодежи TikTok. Среди подобных сообщений, достоверность которых не доказана, можно увидеть новости о том, что благотворительный фонд Билла Гейтса и его жены Мелинды активно тестирует вакцины от COVID-19 на детях из Африки и Индии, что приводит к тысячам смертей и необратимым последствиям для здоровья испытуемых. В одной публикации даже говорится о том, что индийские власти подали на Гейтса в суд за бесчеловечные опыты на людях. Другая теория утверждает, что Гейтс хочет сократить население Земли с помощью вакцины и поощрения абортов. В ней же отмечается, что сооснователь Microsoft имеет тесные связи с Коммунистической партией Китая" (там же).
Гейтс как бы занял место "врага человечества", которое до этого было закреплено за Дж. Соросом. У Гейтса тоже есть свои 100 миллиардов долларов, что делает его вполне желаемой мишенью: "Дезинформация о Гейтсе является сейчас наиболее распространенной из всех лживых сообщений о коронавирусе, которые отслеживает компания по анализу медиа Zignal Labs. Она включает более 16 тысяч постов на Фейсбуке о вирусе и Б. Гейтсе, откомментированных 900 тысяч раз. На YouTube десять наиболее популярных лживых видео о Гейтсе, размещенных в марте и апреле, были просмотрены пять миллионов раз" [2]. К тому же, он враг правых, поскольку является донором демократической партии.
Такое ощущение, что массовое сознание "бьется" как птица в клетке. Ему не нужны никакие новые факты, когда враг уже найден и пригвожден к позорному столбу. Его уже некому спасать, поскольку число обвинителей превосходит все мыслимые размеры. В апреле 2020 Гейтса вспоминали 18 тысяч раз в день по данным Zignal Labs.
Конспирология выступает как спасательный круг для массового сознания. Она позволяет ему держаться на плаву в почти бесконечном море фактов. Она дает ему фильтр, позволяющий отсеивать правду от лжи, но уже по его меркам.
Профессор В. Соловей дает такой развернутое пояснение роли конспирологии: "Теория заговора — это попытка увидеть за происходящими событиями непростую причинно-следственную связь или стечение обстоятельств, нагромождение случайностей. Заговор — это всегда тайна, скрытая пружина. Как правило, это головокружительная или фантасмагорическая схема. Об этой схеме можно сказать так: ”логика железная, но точка отправления дурацкая”. Когда вы попадаете в рамки конспирологической теории, изнутри она выглядит непротиворечивой, целостной и очень изощренной. Именно это должно любого нормального человека подтолкнуть к неверию в нее, потому что жизнь не бывает никогда логичной: там, где действуют люди, рациональности мало. Конспирология строится на простой психологической предпосылке: люди не верят, что события могут происходить очень просто, что они не запланированы и носят случайный характер. Особенно, если речь идет о политике. В Средние века для объяснения всего был промысел Божий, а эпохи Возрождения и Просвещения на место промысла Божьего поставили рациональность, причинно-следственную связь, которой очень часто попросту нет. Такой связи нет, но ее упорно ищут, пытаясь на место Бога поставить что угодно. Появляется вера в заговор масонов, карбонариев, евреев, банкиров, мировой элиты, евродемократии. В Эстонии, наверное, видят заговор Кремля, Путин шатает эстонскую стабильность. Подобные теории помогают объяснить все и объяснить непротиворечиво и логично. Система образования формирует человека таким образом, что в его понимании все должно быть логично. Но логика бывает только в учебниках, особенно когда речь идет о социальных и политических процессах. В жизни так никогда не бывает и не было. Естественно, спрос на конспирологию растет, когда человечество сталкивается с чем-то необычным, что ломает устоявшийся порядок бытия. Нынешняя эпидемия коронавируса прекрасное поле для разного рода конспирологических теорий. Если в свое время эпидемия чумы объяснялась происками евреев и ведьм или Божьим наказанием, то сегодня в эпидемии виноваты китайцы и американцы" [3].
Конспирология повторяет ту картину мира, которая и так есть в нашей голове. Только она делает гораздо её более четкой, выпячивая многие темы. Причем если они присутствует в норме с вопросительными знаками, то теперь они стоят со знаками восклицательными. Акцент на врагах открывает нам видоизмененную картину мира. Мы готовы ей поверить, поскольку никто не говорит так уверенно, как это делают конспирологи.
А. Панченко так описывает работу конспирологии: "Во всем происходящем вокруг нас, в том, что творится в обществе, в том, что творится вообще в мире, люди видят происки каких-то тайных сил. Это могут быть отдельные группы этнического, религиозного характера, масоны, «сионские мудрецы», те и или иные профессионалы, например, врачи, которые изобрели СПИД и на нас его пробуют, и так далее. Этими силами могут быть целые государства. Вот сейчас в нашей стране очень активно муссируется идея особого американского заговора против России. Но в любом случае важно, что такая группа действует тайно, а ее цели имеют негативный характер" [4].
И еще: "Здесь можно говорить о мотивации эмоциональной. Хотя это не единственный ответ. Вообще, когда говорят и о теориях заговора, и о близких к ним фольклорных текстах, которые называются городскими легендами, современными легендами, то часто их смысл видят в выражении специфических для современного общества страхов и тревог. Был такой немецкий социолог Ульрих Бек. Он придумал термин «общество риска». Чем сложнее становится общество, чем сложнее экономические процессы и чем интенсивнее информационные потоки, тем более дезориентированным человек себя чувствует. Он уже не может понять, что вокруг него происходит. И теории заговора как бы упрощают наше представление об этом сложном обществе. Настоящий конспиролог случайностей никогда не допускает".
Получается, что усложнение общества, а мы все время идем по этому пути, будет создавать все лучшую почву для конспирологии, поскольку есть пределы нашего разума. Когда мы не понимаем чего-то сложного, мы с радостью подменяем его простым.
Конспирология – это решение нерешаемого, поскольку с точки зрения конспирологов от нас многое сознательно скрывают. И тут истины открываются широкой публике.
У В. Соловья есть интересное наблюдение о связи конспирологии с профессией человека: "математики и физики более склонны к конспирологии, чем гуманитарии, потому что гуманитарий, который имеет дело с социально-политическими процессами, наблюдает их хаотичность и алогичность. А математики в это не верят, для них не существует хаоса. А если вдруг хаос, они ответят: ”этот хаос управляемый”, ”этот хаос искусственный” (весело смеется). Так что конспирология всегда была и будет с нами. Надо отдавать себе в этом отчет и понимать, что ее влияние будет усиливаться в ситуации стихийных бедствий, катастроф и неожиданных вызовов, с которыми сталкивается человечество" (там же).
То есть вновь, мы видим то, то хотим увидеть, только плюс еще сквозь профессиональные очки. А они в свою очередь не только расчищают горизонт, но и выступают в роли своеобразной подсказки. Мы всегда видим то, что должны увидеть, исходя из своего опыта, интереса и профессии.
Б. Козловский замечает: "Ремарка на полях: фейк-ньюс — это атом большой истории. А теория заговора — это большая разветвленная мифологическая идея, которая вызывает готовность к погрому, и потом какая-нибудь маленькая новость становится непосредственным триггером. Люди довольно долго находились под воздействием историй про замешивание крови христианских младенцев в мацу, и потом какая-нибудь мелкая потасовка вполне может вызвать погром. Интересна связь между этими двумя вещами: все сфокусировались на том, что основной формой присутствия лжи в нашей жизни является новость, недостоверное сообщение о каком-либо факте. Но пока этот факт не вписан в нашу картину мира, пока он не подходит, как ключ к замку, к какой-то системе идей, он не способен выстрелить. И это тоже отдельный предмет для изучения" [5].
И мнение А. Архиповой: "Мы все помним, как в 2016 году разворачивалась истерика вокруг так называемых «групп смерти». Это группы в «ВКонтакте», там сидят специальные злобные кураторы, нанятые Западом, которые выискивают самых талантливых детей и как-то их убивают. Потом, весной 2017 года, по родительским чатам начинает распространяться предупреждение: «Максимальный репост! В эту пятницу планируется массовое самоубийство пяти тысяч детей!» Мы спрашиваем родителей, распространяли ли они это сообщение и зачем они это сделали. Многие из тех, кто распространил, сказали: «Мы не знаем, правда это или нет, но кликнуть мне ничего не стоит. Лучше предупредить, чем не предупреждать». Во-первых, это принцип экономии усилий. Проверять наша Мариванна не будет, потому что это требует от нее гораздо больше усилий. А во-вторых, если мы видим угрозу и даже на долю процента предполагаем, что она опасна, мы стремимся предупредить окружающих. Совокупность этих двух факторов — экономии усилий и ощущения угрозы — приводит к тому, что фейк начинает распространяться" (там же).
Мы всегда считаем себя людьми будущего, но прошлого в нас так много, что это вряд ли может считаться справедливым. Мы знаем только то, что дает нам знать нахождение в данной точке пространства и времени. Знания из будущего расположены в заоблачных высотах. Их у нас нет, хотя мы можем ощущать, какими именно они будут. Но ощущение – это только возможное направление, но не реальные знания.
Добавим к этому и то, что коронавирус привел к еще большему погружению в виртуальную реальность, отсюда тоже идет погружение в конспирологию. Китайские данные, к примеру, таковы: "Как следует из отчета, подготовленного китайской Ассоциацией разработчиков игр и исследовательской компанией IDC, в первом квартале выручка рынка видеоигр в Китае выросла на 25,2% по сравнению с четвертым кварталом 2019 года, до 73,2 млрд юаней ($10,3 млрд). Особенно сильный рост выручки показали мобильные игры — в этом секторе она увеличилась за квартал на 37,6%. По данным компании Sensor Tower, число скачиваний игр в магазине приложений Apple AppStore в Китае с началом эпидемии выросло на 27,5%, а выручка от них — на 12,1%" [6].
Это видеоигры, точно такие же данные идут и по телесериалам [7 – 12]. Nielsen зафиксировал рост медиа потребления в Италии, Южной Корее и США на 60% больше. Disney+ получил более 50 миллионов глобальных подписчиков всего за несколько месяцев [13]. И такой рост затронул всех, например, в марте смотрение выросло на 34% в соответствии с данными Nielsen. Коронавирус массово заставил всех сидящих дома переселиться в виртуальный мир, где все понятно и не так страшно.
И если будущее там тоже выглядит мрачновато, но за него хоть можно еще побороться, как это происходит в новом сезоне "Мира дикого Запада", где искусственный интеллект руководит каждым твоим шагом, и мир движется единственно верным путем.
Если вернуться к привязке к мягкой силе, то, скажем, японский пример демонстрирует очередной раз ее роль современном мире. Исследователи подчеркивают: "Преимущества, возникающие от применения двух типов силы, не могут быть так легко отделены друг от друга. Например, когда речь идет о союзных отношениях, эффективная политика мягкой силы облегчает обращение к другим, когда страна нуждается в помощи в сфере жесткой силы. И наоборот, использование жесткой силы имеет последствия мягкой силы для выстраивания доверия и предоставления подтверждения стратегическим партнерам и союзникам" [14].
Японский пример интересен еще и тем, что это не чистая теория – в 2002 г. японское правительство проводило свою собственную кампанию Cool Japan для популяризации японской культуры за рубежом. Это и японская кухня, и аниме, и Hello Kitty, и музыка в стиле J-pop, и потребительская электроника.
Это важно по той причине, что перед нами полное отсутствие насилия, а только мягкое подталкивание в нужном направлении. И за этим, конечно, будущее там, где правят мозги, а не сила. Только конспирология является еще одним методов воздействия, поскольку она обводит мозги вокруг пальца.
Для этого конспирологи выстраивают ментальные переходы между людьми событиями, которые где-то и в чем-тот строятся на правде. Но в целом создается искаженная картина, поскольку если, условно говоря, по этой улице может проехать танк, то это не говорит о том, что он там ездил.
Такой яркий пример как обвинения против Билла Гейтса, захватившие и институт Пербрайт, который работает над вакцинами. Фонд Гейтса является одним из доноров исследований вакцин. Институт работает с Оксфордским университетом для тестирования потенциальной вакцины против вируса на свиньях. Так делается прежде чем тестирование переходит на людей [15]. В результате Билл Гейтс стал главным обвиняемым в глазах конспирологов в создании биооружия для своего последующего обогащения. То есть набор отдельных событий теперь оказался связанным новой тайной историей.
Конспирология и фейки всегда хороши и интересны только тогда, когда они повествуют не о нас. Это приятно смотреть на экране, но когда мы сами становимся действующими лицами, ничего хорошего в этом мы не увидим. Нам придется спрятать свою голову от всех этих ужасов, которые наступают со всех сторон.
Литература
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Історії розповідали біля багаття і це вважається початком сторітелінгу. Тепер історіями можна ділитися через континенти, поширюючи ідеї та спогади, розповідаючи про мрії та мотиви, вставляючи у звук відео та картинки. Історії стали коротшими, динамічнішими та вимагають підготовки 🙂
Академія української преси спільно з Національна спілка журналістів України (НСЖУ) за підтримки Friedrich Naumann Foundation Ukraine and Belarus запрошують на вебсемінар "Сторітелінг для початківців. Як створювати вірусний контент". Вебінар відбудеться 7-8 вересня 2020 року. До участі запрошуються журналісти, викладачі журналістики, студенти-журналісти та блогери.
За два дні ми навчимо:
- історія як спосіб легко розповісти про важливе
- 5 кроків пошуку мотивів
- структура сценарію і адаптація сценарію для різних соцмереж.
- інструментарій для мультимедійних історій
- як створити вірусний контент.
Переглянути програму можете ось тут
Щоб зареєструватися, будь ласка, заповніть АНКЕТУ >>>
Участь є безкоштовною.
Необхідно завантажити та встановити безкоштовний додаток Zoom (https://zoom.us/). Бажано завчасно розібратися з особливостями користування та в налаштуваннях, вибрати правильний ракурс для камери.
Мати ноутбук/мобільний із зарядним пристроєм (тривалість вебінару майже 4 години), обов’язкова наявність веб-камери (вбудованої камери ноутбуку, камери смартфону) та мікрофону. Зверніть увагу на стабільність інтернет з’єднання.
Відбір відбуватиметься на конкурсних засадах, відібрані учасники отримають запрошення.
Кількість місць для вебінару обмежена.
Учасникам, яких буде відібрано до участі, прийде повідомлення на електронну пошту або за вказаним під час реєстрації номером телефону.
Юлія Кулик, 050-734-45-79, info@aup.com.ua
Gefördert durсh die Bundesrepublik Deutschland
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Ми переконані, що корабель пливе завдяки команді. І якщо пару століть тому успішність шляху залежала від уміння читати карту, то в сучасному океані інформації орієнтуватися не так просто.
Теперішні реалії диктують свої правила управління штурвалом у морі дезінформації, маніпуляцій, фейків та пропаганди. Вони вимагають максимальної згуртованості екіпажу і професійності кожного, хто знаходиться на судні!
Проєкт «Вивчай та розрізняй: інфо-медійна грамотність» у 2019-2020 роках прийняв на борт чисельну команду з представників ЗВО та ІППО з усієї України!
Але ми твердо впевнені, що ще багато вмотивованих і активних учасників бажають долучитися до нашої інфомедійної подорожі!
🚢 (!)ТОМУ
Якщо місце Вашої роботи ЗВО чи ІППО України, які вже беруть участь у проєкті, перелік дивіться тут>>>
🚢 (!)ТО
Крізь лінзу масштабного бінокля, ми видивляємося САМЕ ВАС, викладачі та методисти ІППО та ЗВО! Для того, щоб запропонувати насичений медіаграмотний круїз, в якому немає місця медійним маніпуляціям та омані.
🚢 Наші пропозиції:
⚓базове навчання інфомедійної грамотності (дві практичні онлайн-сесії);
⚓ онлайн-навчання щодо методології інтеграції інфомедійної грамотності в навчальний процес (9 шляхів);
⚓ онлайн-навчання з інтеграції інфомедійної грамотності у різні предмети;
⚓ відеокурс щодо онлайн інструментів в освітньому процесі.
🚢 Проєктні умови:
Мета проєкту — включення навичок критичного сприйняття інформації до навчальних програм ЗВО та ІППО як сталої частини стандартного навчального процесу. Ми надаємо методичну підтримку освітянам під час інтеграції інфомедійної грамотності у навчальні матеріали. Всі учасники мають вільний доступ до матеріалів проєкту.
Якщо Вам цікава пропозиція, просимо заповнити заявку до 20 вересня за посиланням: https://bit.ly/l2d_anketa
Запустіть медіаграмотну хвилю від себе! Нехай нею «накриє» якомога більше небайдужих людей!
Будемо вдячні за репост.
18 та 19 серпня 2020 року в Харківській обласній універсальній науковій бібліотеці відбулася презентація проєкту для дітей-блогерів, що створюють контент та педагогів, які займаються медіаосвітою.
Батьки, вихователі та педагоги мають зацікавлювати молоде покоління в знайомстві та освоєнні медіаінструментів. Саме для цього було створено онлайн-гру у вигляді цікавого квесту «Я медійник».
Посилання на гру: https://game.novykadr.com.ua/
«Я медійник» — захопливий квест, в процесі проходження якого учасник навчається основних понять, правил та стандартів роботи з інформацією. У результаті гравець навчається критично мислити, відрізняти маніпулятивні меседжі та формулювання, обережно відноситися до того, що розповсюджує.
Переваги саме такого формату в необтяжливості, легкості сприйняття та зрозумілому, звичному для більшості підлітків місці розташування гри — в онлайні. «Я медійник» ідеальний посібник та методичний матеріал для вихователів, педагогів, які беруть участь у підготовці дітей до турнірів юних журналістів та для роботи в медіагуртках.
Онлайн-гра «Я медійник» стає інструментом, що об’єднує школярів та вчителів, бо навчання проходить «на території» підлітків, що підвищує їх довіру до знань, наданих таким шляхом та значно полегшує навчальний процес для педагога.
За кожним рішенням, яке приймає гравець, стоїть обґрунтування, що спирається на законодавчу базу. Гравцям демонструються наслідки того чи іншого рішення в максимально наближених до реальності ситуаціях.
Гру було розроблено командою журналістів, фахівців з медіа та освіти для дітей, що об’єдналися задля спільного проєкту. Ідейна натхненниця «Я медійник» Катерина Усмєнцева, керівниця медіашколи «Новий кадр», Олена Зіненко, журналістка та медіадослідниця, Ольга Кравець, журналістка.
«Досвід спілкування з підлітками показав, наскільки їм важко сприймати величезний потік інформації. Тому на своїх заняттях з журналістики ми з дітьми грали, даючи можливість кожному побути в ролі редактора, журналіста, отримувати редакційні заняття і перевіряти інформацію.
Саме так і народилася думка, що ми можемо зробити це для дітей які не займаються в спеціалізованих гуртках і не отримують навичок та знань медіаосвіти в масштабному форматі.
До команди були підібрані фахівці абсолютно з різних галузей: розробники задіяли функціонал викладача, режисера, медіафахівця, журналіста. Поєднати закони програмування і нашу задумку було новим цікавим досвідом. Це зовсім не те ж саме, що зняти фільм або відеоролик. Команда гри радилася з ігротехніком і прислухалися до програміста.
Як тільки гра була запущена, почали надходити відмінні відгуки від досвідчених журналістів, учителів і, власне, підлітків. Зараз в планах повноцінне поширення цієї гри в першу чергу в багатьох школах, зацікавлених в медіаосвіті, серед команд турнірів юних журналістів, журналістів і вчителів», — підкреслила Катерина Усмєнцева.
Під час презентації онлайн-гри гості могли одразу зіграти та поділитися своїми враженнями. Також відбулося обговорення з авторами щодо варіантів її найкращого використання в роботі з дітьми, в шкільних та позашкільних закладах.
Розробка цієї гри та проведення цього заходу стали можливими завдяки підтримці американського народу, що була надана через проект USAID «Медійна програма в Україні», який виконується міжнародною організацією Internews. Зміст матеріалів є виключно відповідальністю Академії української преси та необов’язково відображає точку зору USAID, уряду США та Internews.
Георгий Почепцов, rezonans.kz
Человек считает себя очень рациональным существом, всегда принимающим правильные решения. Нам кажется, что и нам отовсюду передают исключительно рациональные сообщения. И уже только в мире свободного времени нам разрешено погружаться в эмоции. Но повсюду мы попадаем в разрешенные наборы эмоций. Эмоции действуют на нас автоматически, в отличие от рацио. Мы их легко перенимаем, поскольку долгие тысячелетия это было залогом выживания наших предков.
Индустриальные формы передачи эмоций лежат сегодня в телесериалах, как до этого в кинофильмах. Отсюда любовь и Сталина, и Гитлера к киноискусству, в котором они видели достойного партнера в построении государства. Качественные фильмы становились важными вехами и на Западе, открывая новый мир или новый этап старого мира.
СССР управлял эмоциями своих граждан. Приход телевидения позволил запускать одновременно в миллионы домов те или иные эмоции. Модель мира формировали отнюдь не речи секретарей ЦК, которые и говорить-то убеждающе не умели, а лишь читали написанные их помощникам и доклады. А письменная и устная речь имеют разные структурные особенности, поэтому слушать написанное просто тяжело. Ораторы в 1917 году смогли увлечь за собой толпы, потому что эмоционально они были с толпой на одной волне. Сегодняшние спичрайтеры президентов неспособны на такое управление толпой с помощью эмоций.
Эмоции способны побеждать любую рациональность. Отсутствие эмоций не дает совершиться влиянию. СССР всегда и во всех случаях активировал эмоции. Если их не хватало в сегодняшнем дне, эмоции брались из дня вчерашнего. По этой причине последние войны никогда не кончаются. Их всегда эксплуатируют пропагандисты, пытаясь постоянно возрождать их: в кино и на улицах. Они создают и удерживают праздники, поскольку с их помощью можно генерировать нужные государству эмоции.
Смена политического режима сразу отменяет старые праздники, а вместе с ними и старые эмоции. Новая модель мира строится на новых эмоциях. Враги и друзья меняются местами, как это случилось в перестройку. А ведь до этого столько усилий было затрачена, чтобы из врага сделать самого ужасного, а из друга – самого хорошего. Перестройка перевела, например, Троцкого и Бухарина из врагов снова в “друзей”.
Иная модель мира пришла в СССР и с чужими фильмами и телесериалами, которые, по сути, являются разговором с массовым сознанием напрямую, без посредников. Точкой отсчета ввода другой модели мира таким путем является 16 октября 1988 года, когда по Центральному телевидению начали показывать бразильский сериал «Рабыня Изаура». Потом были «Богатые тоже плачут» и «Просто Мария». «Санта-Барбара» была первой «мыльной оперой» из США, показанная после распада Советского Союза с 1992 г. по 2002 г. [1].
Показательным был охват телевизионной аудитории – в момент таких показов пустели улицы городов. Такой сильный эмоциональный захват зрителей не давали советские фильмы, поскольку они всегда имели ту или иную идеологическую составляющую, которая вносила “серьезность” в “развлекательность”. А такое дается немногим, например, такими были тексты А. Гайдара.
Феномен синхронности получения информации очень важен, поскольку так он объединяет индивидуальные сознания в единое целое. В СССР такие временные единства появлялись с приходом телевидения. Но отнюдь не тогда, когда транслировался партийный съезд. Мужчины радовались и горевали, когда смотрели на экранах телевизоров победы и проигрыши в хоккее и футболе, женщины – в фигурном катании. Мужчины пристально смотрели программу “Время”, женщины – “Голубой огонек”. Именно с помощью таких обобщающих символизаций выстраивается идентичность. Гагарин, к примеру, стал символом идентичности советского человека, поскольку объединил всех.
Внимание к эмоциям опирается на то, что все существенные исторические изменения происходят во время активации эмоций в массовом сознании, возникающие естественно, но чаще искусственно. Можно вспомнить “пиковость” эмоций во время перестройки или ГКЧП. Как и в случае украинских “майданов”, тысячи людей тогда были выведены на улицы. В результате возникает вариант того, что можно обозначить как массовое мышление. Люди начинают понимать друг друга без слов.
Когда государство порождает общие эмоции, они усиливают идентичность населения. Когда эмоции порождаются врагами, они разрушают единство. Этим, к примеру, отличаются внешние воздействия на страну, когда ее пытаются ввести в ситуацию столкновения мнений разных групп, что сегодня легко делается с помощью соцмедиа. В результате создается разделение, превращающие страну в “кипящий котел” противоположных мнений.
Именно в этом инструментарии состоит атакующая сила Ирана, Китая и России, которая была применена, к примеру, в президентских выборах в США в 2016 году. Политические взгляды людей поляризуются, эмоциональный накал возрастает. В результате возникает политическая война. Для информационной атаки используется любая открывающаяся возможность завладеть вниманием: от выборов до коронавируса [2 – 4].
К. Уоттс подчеркивает следующее: “Конвергенция нарративов в онлайне естественно не может отразить глубокие различия между этими тремя странами по отношению к целям внешней политики и идеологий правящих режимов. Фактически анализ сути этого контента показывает, что каждый из этих авторитарных режимов направляет свое влияние на разные сегменты американского электората. Россия, Иран и Китай ищут мосты к воспринимающей их американской аудитории, которой близки элементы их взгляда на мир, кто может захотеть продвигать изменения в политике США, которые будут благоприятны их стратегическим целям. Как продемонстрировало электоральное вмешательство в 2016, Россия открыто и скрыто искала и устанавливала союзы человека с человеком, группы с группой, а именно – с белыми националистами, христианами и другими сторонниками “традиционных ценностей”. Иран в противоположность этому, поскольку он не является ни преимущественно христианским, ни преимущественно белым, искал общие причины с американскими группами меньшинств, ощущающих давление на почве расы, религии или экономического статуса. В то время как Россия ведет в основном политическую борьбу с Соединенными Штатами, Китай – экономическую, используя огромный рынок своих потребителей, чтобы развивать влияние на американские мультинациональные корпорации” [5]. Это очень интересный расклад столкновений, который использует именно эмоциональный вариант воздействия для достижения своих целей.
Точно такой анализ нарратив этих трех стран сделан по волнениям после смерти Дж. Флойда: “Контролируемые государством медиа и официальные средства Китая, Ирана и России сфокусировались на анти-расистских протестах в США, но они делают это, пытаясь усилить уже существующие свои нарративы, а не разжигать американское разделение. Первичной целью Китая является дискредитация американской критики жестоких мер по Гонконгу. Первичной целью Ирана является дискредитация американской критики прав человека в Иране и атака на американские санкции. Российские государственные медиа в основном сфокусированы на фактах протестов, в соответствии с долгой практикой освещения протестов на Западе; некоторые индивидуальные примеры редакторского контента также атакуют критиков Кремля и медиа мейнстрима” [6]. Все это эмоциональная реакция на эмоциональные события, когда один взрыв страстей сопровождает другой.
Развал СССР тоже пришел из эмоционального воздействия на население. Сначала стареющий Брежнев потерял свою легитимность в глазах просвещенной публики, став героем анекдотов, где он смотрелся гораздо лучше, чем в жизни. В сталинское время сажали за распространение анекдотов не зря, анекдот нес в себе разрушение того мира, который он высмеивал. Смеющийся человек в принципе опасен для государства, поскольку еще неизвестно над чем он смеется. Поэтому в советское время А. Райкина загоняли на бытовую тематику, но и там ему удавалось пускать шпильку в сторону власти, но очень и очень косвенно.
Революции – это отражение эмоционального подъема. Так было в 1917 г., так было и во время “арабской весны” уже в наше время, где также стали падать правительства. Если есть “emotional intelligence“, то есть и эмоциональная война как воздействие в этом направлении, причем нас интересует воздействие на массовое сознание, поскольку именно оно ведет к поворотам в истории.
История делается изменениями и состоит из них. Чем больше таких смен проходит человечество, тем более эмоциональной становится история, в которой всегда больше говорится о врагах, чем о друзьях. Враги всегда страшны, поскольку порождают смерть вокруг, поэтому эмоции начинают зашкаливать.
Даже здания строятся в расчете на эмоции. Религиозные храмы и сталинские высотки однотипно вызывали трепет и почтение. Это эмоция преклонения головы перед чем-то за пределами воображения. Исследования показывают, что “трепет” порождает про-социальность, так как человек чувствует себя маленьким перед лицом чего-то большого. Религия и идеология в этом плане действуют однотипно, имея в своем распоряжении каждая своих “жрецов”, владеющих как эмоциональными, так и рациональными средствами убеждения. В этом плане они оказываются очень близки. И это понятно, поскольку у них один и тот же объект воздействия – человек.
Бердяев писал, например, о религиозном характере коммунизма: “Страстность антирелигиозной пропаганды и антирелигиозных гонений в советской России можно понять, если увидеть в коммунизме религию, которая хочет заменить собой христианство. Лишь религии свойственно притязание быть носительницей абсолютной истины, на это не может притязать никакое политическое и экономическое направление. Лишь религия может быть эксклюзивной. Лишь религия знает обязательный для всех катехизис. Лишь религия может притязать на обладание всей человеческой душой до самой глубины. Никакая политика, никакое государство не может на это притязать. Коммунизм гонит все религии, потому что он сам есть религия. Сознавая себя единственной истинной религией, он не может терпеть наряду с собой других ложных религий. И он есть религия, которая хочет осуществить себя силой и принуждением, не считаясь с свободой человеческого духа. Это есть религия царства этого мира, последнего и окончательного отрицания мира потустороннего, отрицания всякой духовности. Именно поэтому и самый материализм делается спиритуальным и мистическим. Коммунистическое государство совсем не есть обыкновенное светское, секуляризованное государство. Это есть государство священное, «теократическое», берущее на себя выполнение функций, которые принадлежат церкви. Оно формирует человеческие души, сообщает им обязательное вероучение, требует всей души, требует, чтобы ему воздавалось не только «кесарево», но и «Божье». Очень важно понять этот лже-теократический характер коммунистического государства. Им определяется вся его структура” [7].
Политически нацеленные эмоции сначала создают напряжение, которое затем могут разрядиться в нужный тип новой структуры. “Ура” и “Долой” являются двумя типами реакции наэлектризованной толпы. Это толпа граждан, но точно так выстраивается и история войны. Это не только напряжение сил, но и напряжение эмоций. В результате побеждает тот, чья воля оказывается сильнее.
В принципе, эмоциональная война всегда предшествует войне традиционной. Нам нравится соседняя страна – мы ее захватим… Нам не нравится соседняя страна – мы ее заберем себе… Между странами очень часто “нравится/не нравится” лежит в различиях религии или идеологии, поскольку убивать всегда легче “другого”. Всю историю человечества “чужой” был олицетворением опасности. Если же таких различий нет, они придумываются, причем для этого берется что-то очень страшное… Собственно говоря, и понятие “врага народа” долгое время управляло советской политикой.
Исследователи фиксируют также следующее: “Слово “эмоция”, впервые использованное во Франции в пятнадцатом столетии для обозначения политического или социального переворота, было также обычно связано с физическим насилием. <…> Во время правления Елизаветы I вошел в английский словарь в окружении французского, итальянского и английского языков как описание и объяснение эскалации конфликта, наиболее часто в исторических контекстах. В истории эмоции не только начинали войны, но и были серьезно укоренены в них, а также служили обоснованием последующего нарратива. Поэтому история эмоций необходимо должна брать во внимание эту записанную историю войны и насильственного конфликта” [8].
Например, в порядке одного из экспериментов участники должны были оценить достоверность 16 новостных заголовков, 8 из которых были настоящими, а 8 – фейковыми. Политическая поляризация проверялась на отношению к коронавирусу.
В результате эксперимента было обнаружено, что те испытуемые, которые были более привержены политическому консерватизму, менее точно могли различать реальные и фейковые заголовки [9]. Консерватизм также оказался связанным с ощущением меньшей личной уязвимости от вируса и его менее серьезной оценкой. Консервативные участники скорее верили в то, что вирус является результатом конспирологии, что медиа преувеличивают риски. Действия президента Трампа они воспринимали более позитивно. Одобрение Трампа было связано с меньшим знанием о вирусе, а это, в свою очередь, делало более естественным для них фейковые заголовки.
Один из авторов исследования говорит: “Наш ответ на угрозу разительно зависит от наших политических представлений. Это, вероятно, от того, что люди получают информацию от президента (или отказываются от нее) и отличий медиа, откуда люди берут свои новости. Говоря более обобщенно, исследование демонстрирует, как тяжело привязывать проблему к политическим различиям, даже когда это вопрос общественного здоровья, важный для всех” (там же).
В самом исследовании звучит еще и такая фраза: “Идеологические консерваторы в целом более чувствительны к угрозам, чем либералы, поскольку они рассматривают мир как более опасное место” [10].
К сожалению, по нашим сегодняшним партиям трудно понять за кого они, поскольку они акцентируют только один параметр: они пропрезидентские или оппозиционные.
Кстати, у этого соавтора была еще одна работа, где исследовалось влияние типа одежды (формальная или обычная) влияет на когнитивные тексты [11]. Оказалось, что формальный стиль одежды увеличивает абстрактное мышление, что является важным для креативности и долгосрочного стратегирования. То есть эксперимент продемонстрировал, что этот эффект связан с чувством власти.
По сути, перед нами вновь вариант мягкой силы, который может усиливать или сознательно даже ослаблять жесткую силу. И мягкая сила строится принципиально на позитивных эмоциях, поскольку она должна привлекать к себе, а не отталкивать. Это как бы сознательное порождение симпатий. Мягкая сила работает как генератор позитива. Страны таким образом пытаются как бы “обезоружить” своих оппонентов и противников.
Най писал: “Когда Китай резко развил свои ресурсы жесткой силы, его лидеры поняли, что будет лучше, если это будет сопровождаться развитием мягкой силы. Это разумная стратегия, поскольку рост китайской жесткой военной и экономической силы может напугать его соседей. Если же совместить этот рост с увеличением его мягкой силы, Китай сможет ослабить стимулы для анти-китайских коалиций” [12].
И еще: “Китайские официальные лица пригласили меня на частные консультации на тему увеличения китайской мягкой силы. Мой ответ всегда одинаков. Я сказал, что Китай должен понять, что большая часть китайской мягкой силы исходит от гражданского общества, а не от правительства. Пропаганда не пользуется доверием и поэтому не привлекает. Китай должен дать больше возможностей талантам из своего гражданского общества, хотя это трудно согласовать с жестким партийным контролем. Китайская мягкая сила сдерживается его территориальными спорами с соседями. Создание Института Конфуция для обучения китайской культуре в Маниле не порождает привлекательность, если китайские морские суда преследуют филиппинские рыболовные лодки в 200 милях от береговой линии. Когда я сказал это на телевизионной панеле в Давосе в 2013 г., Ван Джанглин, богатейший человек Китая, прервал панель, критикуя меня за “причинение вреда чувствам китайского народа”” (там же).
История эмоций является важной частью истории человечества (см., например, [13] и блог этого автора по истории эмоций [14]). Человек прошлого был более эмоциональным, постепенно развитие цивилизации заставило его взять себя в руки, как бы разнообразие своего реагирования на мир. Сегодня человек, наоборот, ищет эмоции вовне – в кино, книгах, телесериалах, видеоиграх. Продажа эмоций – самый прибыльный бизнес. Все новые детские герои высоко эмоциональны, например, воскрешение из прошлого динозавров для целей порождения новых эмоций в детском и взрослом кино.
Сильные эмоции ведут к террористическим актам. Как пишут исследователи: “Эпидемия стресса является глобальной, и, с ростом населения, число людей, которые могут принять участие в совершении экстремальных действий, скорее всего будет расти. Хотя внешняя защита будет минимизировать частоту и объемы варварских актов, структуры эмоционального мозга являются проблемой и решением. Чем больше стресса будут иметь люди на земле – метаболического, физического и эмоционального – тем больше экстремального будет в жизни. Забота о состоянии других может вернуться бумерангом в виде улучшения безопасности вашей собственной семьи и сообщества” [15].
К работе с эмоциями подключают и искусственный интеллект [16]. У военных есть проблема с автономными устройствами типа дронов и моральной ответственности за их действия. Один из выводов таков, что сокращение человеческого участия в управлении ведет к меньшей вине за негативные последствия и большего позитива за позитивные [17]. Все это говорит о всеобъемлющей проблеме человечества, которая спрятана в эмоциях.
Всплески эмоций могут скрывать правду, когда за ними реально ничего нет. Есть красивое наблюдение В. Пелевина: “У меня есть подозрение, что на уровне сути в России вообще ничего никогда не меняется. Происходит нечто другое — к вам в гости постоянно приходит один и тот же мелкий бес, который наряжается то комиссаром, то коммивояжером, то бандитом, то эфэсбэшником. Главная задача этого мелкого беса в том, чтобы запудрить вам мозги, заставить поверить, что меняются полюса, в то время как меняются только его наряды. С этой точки зрения история России — это просто история моды” [18].
Г. Павловский тоже рассуждает о постсоветском времени: “Коммунистическая идеократия была как бы неповоротлива, но она была идейным образованием. До самого последнего момента оставались какие-то идеи, с которыми можно спорить. Но у новых идей не было никаких других принципов, кроме отрицания советской власти, и поэтому буквально сразу после Беловежских соглашений возник вакуум. А для меня он стал ясен еще раньше — уже во время первой инаугурации Ельцина… Стоит посмотреть эту речь. Это какая-то невероятная смесь. Фьюжн. Гибрид самых несовместимых тем. Там и демократия, там и великая Россия. Там Россия — правопреемница Украины и Белоруссии, между прочим. Уже тогда, в девяносто первом году. И князь Владимир там тоже есть. Это была опасная пустота, которая заполнялась креативностью. Нам приходилось в каком-то смысле изобретать заново принципы работы политической системы — кто как мог, кто как умел. Союз похоронила советская демократическая интеллигенция, но на другой день оказалось, что она не может ничего предложить новому государству, новой системе. Ее взгляды формировались в “Новом Мире” Твардовского — что с ними было делать в эпоху войны в Заливе, например?” [19].
Мы живем в мире, где разрешены все идеологии. Но особой популярностью почему-то пользуется то, что можно обозначить как “отсутствующая идеология“. Советский Союз обладал, вероятно, самым большим отрядов идеологов в мире, если не считать, конечно, Китая. Они как-то исчезли вместе со своей идеологией, за которую столь пламенно воевали, отправляя ее противников в лагеря.
Теряя внятные идеологии, мир теряет и разные модели себя. Когда все будут двигаться по одной и той же карте, они не достигнут никакой иной точки, что не всегда хорошо.
Перестройка была редким вариантом истории, когда страна всеми своими ресурсами, в первую очередь, пропагандистскими, воевала сама с собой. Она стреляла пропагандистски и эмоционально сама в себя – и в конце концов победила, что и привело к смене ее идеологии.
Запад эмоционально стал более привлекательным, хотя никто не знал его реально, вся информация пришла из медиа. В результате медиа-картинка Запада победила советскую реальность. При этом она реально победила ее задолго до перестройки, которая лишь сначала эмоционально,а потом и юридически оформила этот переход. Переход, совершенный в умах, оказался сильнее идеологических баталий, которые велись в телевизионных передачах и университетских аудиториях при преподавании идеологических предметов. Отдельного министерства идеологии не было, поскольку вся страна была таким министерством, порождавшим идеологически ориентированные газеты и журналы, книги и фильмы, а победила человеческая эмоция…
Литература
https://www.washingtonpost.com/outlook/2020/04/01/coronavirus-russia-china-disinformation/
Советский Союз очень много работал с будущими фактами, когда все время звучало: “здесь будет город-сад”, “этот камень символизирует место будущего университета” и под. Частично такое управление будущим может объяснить определенный оптимизм советского человека: в его картине мира всегда присутствовали часто не разделяемые между собой сегодняшняя реальность и будущая. Кстати, и прошлое было живым, но более застывшим. Определенные периоды его все время “оживляли” с помощью литературы и искусства. Советский человек знал всех в лицо, включая якобы бежавшего в женском платье Керенского, которого вписали в подобную роль, чтобы окончательно унизить. Это эмоциональная трансформация истории, где врагам не может быть достойного места.
Под колонизацией эмоций мы будем понимать их условное “приручение”, когда в прикладных целях их превращают из естественных в искусственные с целью стимуляции того или иного поведения. Это делается всеми: от рекламы и паблик рилейшнз до телесериалов. И, конечно, пропагандой – вспомним стихи о советском паспорте В. Маяковского. Пропаганда создает образ человека, которого переполняет счастье от любого действия государства.
Эмоции оказались “прирученными”, с одной стороны, созданием в истории человечества формата нарратива, который создает причинно-следственный рассказ, опираясь на системные,а не случайные характеристики. Только в случае детектива читателя/зрителя могут вести по ложному пути, выдавая случайные характеристики за системные. Зрительские эмоции всегда будут на стороне героя, который борется с анти-героем.
Школа политических сериалов обучает правильному пониманию чужой политики. Недаром, В. Путин учил С. Шойгу смотреть “Карточный домик”, чтобы понять, как действует американская политика. Тролли Пригожина также обучались по этому сериалу перед американскими президентскими выборами 2016 года.
Китай вступил борьбу за достижение новых позиций в сфере развлечений. И. Алкснис констатирует: “TikTok про другое. Это прямое покорение широкой аудитории через отрасль развлечений. Причем, что особенно важно, речь о молодом и совсем юном поколении: семидесяти процентам пользователей приложения от 16 до 24 лет. Пекинская компания ByteDance попала точно в запрос очень специфической аудитории, чьи интересы, потребности и предпочтения во многом являются терра инкогнита для бизнеса и политики. А ведь через несколько считанных лет ее представители станут самой активной и очень значимой частью общества – и как граждане, и как потребители. Китайские разработчики справились с чрезвычайно сложной задачей, в решение которой западным бизнесом вливаются колоссальные суммы. В определенном смысле успех Китая с TikTok – даже большая угроза для США, чем любые технологические прорывы. Причина в том, что на поле массовой культуры – причем универсальной, привлекательной для людей по всему миру – американцам действительно не было равных больше века” [1].
Тем более, что и задачи Китая теперь ясны, они готовы “выбросить” в мир иную идеологию и иную демократию: “в мире с подачи Китая активно формируется запрос на новую трактовку понимания демократических ценностей и демократии в китайском понимании. Демократия в китайской трактовке подразумевает приоритет экономического благополучия населения в обмен на соблюдение правил, установленных партией, таких как невмешательство в государственные интересы, например. В чем основное преимущество самой стратегии и почему она будет успешной – предложение «увеличенной пайки» соответствует интересам большинства населения любой страны мира. Большая часть граждан по своей природе склонна к соблюдению правил и законопослушному образу жизни. Можно с уверенностью сказать, что новая социальная система, предлагаемая Китаем, будет существовать дольше, чем любая другая в истории человечества” [2].
Тем более Китай дал положительный пример борьбы с пандемией, что объясняют его прошлой историей: “Китай – страна с коллективистской культурой. И если уж говорить о долгой традиции государственного управления посредством централизованной просвещенной бюрократии, то в Китае ей уже две тысячи лет – более старой традиции в мире нет. А эта традиция и сформировала китайскую культуру, в которой младшие безусловно должны подчиняться старшим. В Китае слово “старый” одновременно значит “уважаемый”. Правительство – это “старший”, а подданные – “младшие”. И если правительство в общих интересах решает, что нужны самые строгие карантинные меры, значит, так и должно быть. Патриархальная китайская культура не так уж сильно изменилась за последние тысячелетия. Старшие заботятся о младших, а младшие должны им безусловно подчиняться. Если же младшие выходят из подчинения, то тем самым подрывают общественные устои и достойны самого сурового наказания” [3].
Однако это лишь точка зрения китайской стороны и сочувствующих ей. США, наоборот, ужесточают свои отношения с Китаем. Госсекретарь США М. Помпео посвятил несколько своих выступлений подряд именно этому, как бы эмоционально переводя образ Китая из положительного в отрицательный. И это понятно, поскольку Китай несомненно не только экономический, но и политический конкурент США. Помпео сказал в Чехии: «Китай использует не танки и пушки, а экономическое давление, чтобы принуждать страны. Он констатирует: “То, что происходит сегодня, не является холодной войной 2.0. Вызов угрозы китайской компартии намного более сложный. Это потому, что она уже вплетена в нашу экономику, в нашу политику, в наше общество такими путями, каких не было у Советского Союза. И Пекин не собирается менять свой курс в ближайшем будущем» ([4], см. также [5]).
В другом своем выступлении, вообще полностью посвященному Китаю, Помпео констатируют полный провал прошлой политики США по отношению к Китаю: “Мы раскрыли наши объятия китайским гражданам, чтобы увидеть, как компартия Китая использует наше открытое и свободное общество. Китай присылает пропагандистов на наши пресс конференции, наши исследовательские центры, нашу высшую школу, наши колледжи…” [6], см. реакцию на эту речь, где она названа “сюрреалистической” [7]). Здесь же он упоминает и эмоциональную составляющую: “Marriott, AmericanAirlines, Delta, United, – все убрали отсылки на Тайвань со своих корпоративных вебсайтов, чтобы не раздражать Пекин. В Голливуде – эпицентре американской креативной свобод и самоназначенных арбитров социальной справедливости – цензурируются даже наиболее мягкие нелицеприятные отсылки на Китай”.
Правда, Китай в ответ радостно цитирует статью из Financial Times, раскрывающей зависимость технологической индустрии США от Китая: “компания Apple уже приближается к первой в мире компании с рыночной стоимостью 2 триллиона долларов США, и она полагается на Китай в качестве производственной базы. Пятая часть ежегодных продаж компании в размере 270 миллиардов долларов США приходится на Китай. Продукты Apple широко используются во многих западных странах, и Китай также является важным рынком с постоянно растущим числом новых потребителей. СЕО Apple Тим Кук недавно заявил, что в Китае три четверти потребителей, купивших компьютеры Apple, и две трети, кто приобрел iPad, купили эту продукцию впервые. В статье также отмечалось, что и другие компании зависят от Китая. Например, пять американских компаний по производству микросхем – Nvidia, Texas Instruments, Qualcomm, Intel и Broadcom – имеют рыночную стоимость более 100 миллиардов долларов каждая, а от 25% до 50% их продаж приходится на Китай”[8].
Но здесь есть идеологическая конкуренция, которая порождает несовместимые виды политик, хотя экономики – западная и китайская – оказались очень даже совместимыми. Более того, они как бы слабо отделимы друг от друга. И именно из-за этой взаимозависимости Китай и требует коррекции информационного и виртуального пространств.
Реально всюду и везде мир видит то, что прошло цензурирование, официальное и неофициальное. И это не только борьба с фактами. Государства культивируют нужные эмоции и запрещают неверные и опасные для них. Они программируют нужные поведенческие реакции, опираясь на нужные эмоции.
Трансформация истории тоже состоит в переписывании эмоций. Советская коллективизация, индустриализация, война, – все сегодня подвержено эрозии эмоций, когда позитивное заменяется на негативное. Советское государство удерживало один уровень эмоционального одобрения, сейчас он совершенно другой.
Сегодня нас также окружают эмоции, перенесенные через десятилетия, что можно обозначить как инерция эмоций, которые реально уходят только со сменой поколений: “Советское общество вновь приватизировано (или колонизировано?) идеологией. Однако это общество продолжает излучать радиацию. По радио поют Утесов и Козин. Нищий в метро играет на баяне песню о том, как вышел в степь донецкую молодой шахтер… Молодые люди поют «Возьмемся за руки, друзья…» Гильдия риэлтеров помещает на своей рекламе советский Знак качества. Дорогой мебельный магазин называется «Два капитана». Выпущены новые сигареты «Союзные» с изображение герба СССР на пачке. Союз правых сил соблазняет электорат кадрами советской хроники. Московский мэр объясняет гражданам, что план развития города имеет три источника и три составные части, неявно цитируя название ленинской статьи” ([9], см. также [10]).
Это определенные ментальные рамки, которые были введены когда-то, и мир по сегодняшний день рассматривается сквозь них. То есть голова постсоветского человека, условно говоря, наполовину наполнена советским знанием и советскими эмоциями.
Н. Козлова так смотрит на роль текстов в советское время таким образом: “Ядро советской культуры базируется на проговаривании текстов. Не только производство идеологических текстов и литература, но и музыка, живопись, архитектура лишь во вторую очередь ориентировались на создание особых художественных миров, главным все же был «пересказ» того, что следовало воспринять с помощью чувств. В создании «большой массы» эпохи сталинизма огромную роль сыграли другие средства коммуникации – кино, радио, зрелища, совокупное воздействие которых было во многих отношениях сильнее, чем воздействие печатного слова. Однако именно печатное слово эксплицитно ставилось в этом обществе превыше всего, быть может, в силу явно просветительской ориентации власти. Просветительская политика большевиков ставила целью преобразование общества на основе приобщения масс к письму, чтению, печати. Однако технология письма и печати в принципе элитарна, она не может приобщить всех” (там же)
И еще одно объяснение “силы слова” в советское время, правда, это уже использование инструментария физического пространства: “Сила слова гарантировалась не только и не столько идеологией и авторитетом вождей, сколько совокупностью внеречевых практик, которую современные исследователи обозначают метафорой «машины террора». Как известно, в эти машины попадали и успешные игроки в слова. Впрочем, такова история человечества” (там же).
Мы бы возразили, что не меньшую важность имела визуальная сторона, дающая очень точные эмоции. У каждого, жившего тогда, остается четкая визуальная картинка, например, праздника в виде плакатов, знамен, цветов, массы людей, хотя каких-либо конкретных слов в памяти нет.
Мы, по сути, считаемся визуальными существами, ведь и речь возникла гораздо позже. Смотрение является нашим доминирующим способом получения информации [11]. Две трети нейронной активности относятся к зрению. 40% нервных волокон ведут к сетчатке. Взрослому требуется 100 миллисекунд на распознавание объекта. Отсюда в наших головах четкая визуальная картинка праздника, которого уже давно нет.
Или такой факт: “Даже текст сегодня становится, по существу, всего лишь картинкой. Недавно американская компания Nielsen Norman Group, специализирующаяся на анализе пользовательских интерфейсов, опубликовала результаты интересного исследования: как люди читают текст в интернете и что изменилось в этом занятии за последние 15 лет. Краткое резюме аналитиков NielsenNorman Group: «Мы говорим об этом с 1997 года: люди редко читают в интернете – они гораздо чаще сканируют, чем читают слово в слово. Это одна из фундаментальных истин в отношении поиска информации в Сети, не менявшейся в течение 23 лет, которая существенно влияет на то, как мы создаем цифровой контент” [12].
В заключении книги Козловой есть интересные слова: “Советское общество – побочный продукт. Мы не можем сказать, что те-то и те-то изобрели это общество. Речь идет действительно о непреднамеренном социальном изобретении”.
Советское общество было очень системным, поскольку строилось и удерживалось сквозь кабинеты, а не жизнь. Кабинеты вгоняли жизнь в достаточно жесткие рамки, наказывая за отклонения. В кабинетах можно придумать все, что угодно. Только жизни трудно все это выполнять.
Н. Козлова рассматривает как базовый для советского человека сталинского времени один текст: “«Краткий курс истории ВКП(б)» был упомянут в качестве прецедентного текста эпохи, ключевой точки на когнитивной карте достаточно большого числа людей. «Краткий курс» был Евангелием так называемого поколения 1938 года, поколения победителей, победителей «игры в слова». В России практически никогда не читали Библию так, как делали это в протестантских странах. Быть может, «Краткий курс» – первая книга, которую читали массово: в армии, на гражданке, в кружках системы политпросвещения, а часто и для себя. Ее читали индивидуально. Можно высказать мысль, что чтение «Краткого курса» было родом обучения новой рациональности” [9].
Это тоже способ создания единого понимания окружающей действительности, генератора единого типа эмоций, отклонения от которых не допускалось. В таком тексте закодированы как базовые факты, знание которых обязательно для всех, так и базовые эмоции по отношению к ним.
Советский Союз все время управлял ментальным миром человека. В нем были базовые представления и текущие их интерпретации. Это как различие информации в книге и в газете. Газетная информация завтра не будет достоверной, но она важна и ценна для человека в качестве понимания текущей ситуации. Когда скорость изменений увеличивается, текущая информация выходит на первый план.
Т. Глущенко говорит: “Есть такая точка зрения, что советское государство вообще относилось к взрослым, как к детям, об этом в свое время писал Андрей Синявский. В этом смысле отношение к детям было общесистемной, культурно-идеологической матрицей. Не только школа воспитывала детей, но и советское государство все время воспитывало своих граждан. Тут надо уточнить: советская власть поначалу воспитывала горожанина, и не просто горожанина, а советский тип горожанина, и в это воспитание входили и идеологические требования, и культурные нормы, включая нормы общения и гигиены, и парадоксальное сочетание лояльной покорности и требовательности к власти. Современное государство, по всей видимости, не ставит перед собой задачу создать определенный тип личности. Поэтому люди обнаруживают, что общество рассыпается. Но и школа в нынешнем виде выполнить объединяющих задач не может. Более того, дети все чаще не понимают, зачем вообще нужна школа” [13].
И по поводу детей: “В Советском Союзе ко всем серьезным вопросам подходили комплексно. Для детской культуры выделялись большие средства, поскольку это была важная часть просветительского проекта. Еще одна особенность — профессионализм тех, кто эту культуру создавал. Музыку для мультфильмов писали лучшие композиторы, персонажей рисовали лучшие художники, озвучивали — лучшие актеры. Мы все знаем эти роли-шедевры, эти мультфильмы, не буду их перечислять. Минус состоял в заорганизованности и в продавливании идеологии как обязательного элемента любой культурной деятельности. Но идеология хотя и была обязательной, масштабы ее навязчивости и всепроникающего давления часто преувеличивают. Тем более, в случае с детской культурой. В детской культуре можно было больше себе позволить, «протащить» какие-то вполне маргинальные темы, примеры западной музыки, кто-то замечает в советских мультфильмах даже психоделические образы” (там же).
Взросление советского человека проходило быстрее. Он как бы заранее был включен во взрослую жизнь страны. В школе существовали политинформации, школьники собирали макулатуру и металлолом. Детская литература часто опиралась на идеологию, то есть взрослый, а не детский компонент. Взрослые эмоции порождались и для детей.
Сегодня этого нет. Происходит не процесс взросления детей, а процесс инфантилизации взрослых. В. Мараховский пишет: “В силу того, что реальное детство становится довольно редким, а статус детства при этом высок как никогда прежде в человеческой истории, у нас появляются многочисленные «имитаторы детства». То есть вполне взрослые, образованные и сформировавшиеся люди, играющие угловатых подростков и подающих социальные сигналы школьников. Мы видим людей, которые «старательно избегают инициации в полноценную взрослость. Они тщательно сохраняют элементы облика и поведения, перебрасывающие ассоциативные мостики к школьникам. Они старательно угловаты там, где это возможно. Они носят все великоватое, от очков до кроссовок, чтобы казаться меньше в этих очках и кроссовках. Они изъясняются подчеркнуто нескладно («хуже все ближе», «хочу трусики/бусики и (политическое требование)»), сознательно или нет имитируя детскую речь». То, что называется «инфантильностью» и осуждается как некая неразвитость (и чему ищутся причины в недостатках воспитания и недостаточном внимании к воспитуемым), на деле, возможно, является «демонстрационной ювенильностью» и стало результатом, напротив, чрезвычайного внимания к детям и детству, в результате чего сохранение подростковых паттернов поведения максимально долго является просто выгодной тактикой, ибо обеспечивает максимально долгий доступ к «снисходительности взрослых» при минимальной социальной нагрузке. В этом контексте, возможно, следует воспринимать страннейшее явление «ювенилизации детско-подросткового кинозрителя», в рамках которой все более солидную часть фанатской аудитории кинокомиксов составляют люди более чем половозрелые. В этом контексте следует воспринимать все более модное безоглядное и довольно агрессивное «отрицание авторитетов» тридцати- и более летними людьми обоего пола, от распространения откровенно антинаучных заблуждений до эмоциональной, нерассуждающей и отказывающейся рассуждать оппозиционности (как формы противостояния Самой Главной Патерналистской Фигуре).Очевидно, что такое имитационное детство не может быть ни нормальным для самих «взрослых детей», ни полезным для общества в целом” [14].
Взрослые в советское время должны были вести себя как дети, поскольку система запрещала им отклоняться от разрешенного типа поведения.
Если есть колонизация эмоций, то есть и колонизаторы. Это те, кто получает свой выигрыш, управляя чужими эмоциями. Естественные эмоции становятся управляемыми в бизнесе, политике, государственном управлении. Везде, где есть нужда в четком результате в голове, ведущем к программируемому поведению.
Д. Вестен выпустил целую книгу о роли эмоций в политике [15]. Главной идеей в ней является то, что с избирателем надо говорить не на языке проблем, а на языке его эмоций. Вестен считает и сегодня, что победы и проигрыши в выборах отражают чувства избирателей к партиям, к кандидатам, к экономике…
В своей последней статье он пишет: “Мы рассуждаем только о вещах, которые нам небезразличны. Наши чувства – это руководство к действию. Разум дает карту того, куда именно мы хотим идти, но сначала мы должны захотеть туда пойти. В политике, как и в остальной жизни, мы думаем, потому что чувствуем. Таким образом, политика – это не столько рынок идей, сколько рынок эмоций. Чтобы добиться успеха, кандидату необходимо привлечь внимание избирателей таким образом, чтобы захватить его сердце, по крайней мере, так же, как и его голову” [16].
Вестен приводит пример слова “безработный”, за которым может стоять несколько разных пониманий, например, такое, что он ленивый. Перевод на язык эмоций будет таким: Люди, которые потеряли свою работу или Люди, которые потеряли свою работу не по своей вине. То есть абстракции не работают. Еще один подход – обращаться к ценностям и эмоциям, поскольку они не случайны, за ними стоят причины. Позитивные эмоции ведут нас вещам, людям и идеям, которые мы считаем хорошими для нас и для тех, кого мы любим. Негативные – к тому, чего следует избегать. Должна прозвучать запоминающаяся история, то есть то, что именуется нарративом. Все общества имеют свои мифы и легенды, они их сформировали. Проблемы сами по себе не являются нарративом. Нарратив имеет структуру, где есть исходная ситуация, проблема, борьба и разрешение проблемы. Ценности содержатся в морали истории.
Эмоции – это ключ к сердцу и избирателя, и зрителя телесериала, и читателя романа. Они помогают овладеть вниманием. А тот, в чьих руках оказалось внимание, и становится победителем, поскольку он управляет чужими мыслями через управление эмоциями.
Бизнес, политика, развлекательный модус являются профессионалами по созданию инструментария по эмоциональному управлению массовым сознанием. Именно там обосновались “колонизаторы” наших эмоций. Как, кстати, и жрецы всех религий, которые лишь в наше время частично потеряли свой статус. Правда, есть очень интересное предложение по использованию их в чисто прикладных целях – хранения памяти. Т. Шоломова, например, говорит о создании религии и жрецов для передачи информации в будущее: “Самой обдуманной и ответственной попыткой связаться с отдаленными будущими поколениями является, вероятно, поставленная в начале 1980-х годов, при начале строительства хранилища ядерных отходов в Юкка-Маунтин (США), задача придумать, как в течение 10 000 лет сохранить память об исключительной опасности этого места, если ни один человеческий язык так долго не живет, а условные обозначения радиационной опасности тем более не будут понятны. Были предложения создать особую религию и касту жрецов, у которых будет задача из поколения в поколение передавать сведения об опасности этого места; вывести особых «лучевых котов», шерсть которых будет менять цвет при изменении уровня радиации, и пр. Но этот лингвистическо-культурологический эксперимент сошел на нет, поскольку хранилище в Юкка-Маунтин так и не было построено” ([17], см. также [18]).
Очень серьезная передача эмоций происходит сегодня с помощью развлекательного модуса (см., например, исследования Центра Нормана Лира в Университете Южной Калифорнии [19 – 24]). Этот центр вырос из объединения финансистов, режиссеров и медиков, которые вставляли нужную информацию в фильмы. При этом естественным ограничением было не нарушать канву сценария. И таких фильмов и сериалов на сегодня более тысячи.
Кино и телесериалы могут рассказывать даже о том, чем нет – о будущем. Причем наиболее часто этот тип будущего не очень хороший, он отвергается, поскольку в нем слежка за человеком достигает немыслимых еще сегодня высот. И, например, усиливая этот тренд отрицательности мы можем попытаться предотвратить такое наше будущее.
Россия активно создает и трансформирует свое прошлое с помощью кино, вводя его нужные интерпретации. Это легко можно увидеть по тематике фильмов. Это декабристы, это Чернобыль, это Крым, это 28 панфиловцев… Все это призвано удержать точку зрения государства на эти события как единственно верную с помощью не рационального, а эмоционального инструментария. И это во многом напоминает советский подход, когда кинореальность, к примеру, “Кубанских казаков” воспринималась как более настоящая, чем та, которая была за окном. Правилом был фильм, а исключением – реальность.
Netflix открыл некоторые свои данные по количеству зрителей у фильмов лидеров этого года [25]. Это данные за первые четыре недели просмотра, выделившие десять фильмов-лидеров: их увидели от 99 миллионов (первый фильм) до 48 миллионов (десятый фильм). И по ним, вероятно, можно изучать грамматику эмоций современного человека: чего он больше боится и что он больше любит.
Рационально человек меняется, возникают новые науки, иные представления о мире, но эмоционально мы остаемся такими же, как были много тысяч лет назад. И именно все еще позволяет нам оставаться людьми…
Литература
