– В связи с тем, что в России периодически возникают разговоры о блокировке Телеграм, у нас долгое время был заблокирован ЖЖ и недавно Linkd In. Какие цели, как правило, преследуют государства, блокирующие мессенджеры, соцсети, сайты, поисковые системы?
– Любое государство хочет контролировать все. Оно не делает этого только тогда, когда ощущает возможное наказание за такие действия. Это затратный контроль, который не всегда дает результат. На глушение западных радиостанций уходило больше ресурсов, например, чем на порождение сигнала, но СССР все равно делал это. Реально все стремятся не дать контр-мнению получить широкое распространение. Особенно существенно это правило в критические периоды (например, когда мы имеем выборы или войну).
– Почему авторитарные политические режимы более склонны, как мне кажется, к блокировкам, чем демократические?
– Поскольку демократические режимы живут давно в условиях диалога, а не монолога, то они научились двум вещам. С одной стороны, была создана модель “плавильного котла”, которая позволяла в той или иной степени усиливать общее и глушить чужое и чуждое. Правда, в последние десятилетия это уже так хорошо не работает, как это было раньше. С другой, они могут усиливать свой голос разными разумными способами, чтобы отправить чужое мнение на периферию. Оно не исчезает вообще, как это происходит в авторитарном государстве, но уходит с мейнстрима, поэтому его будет сложнее найти. Но для такой системы надо иметь “мозги” и ресурсы.
К слову о “мозгах”, в кибернетике есть закон, что субъект управления должен иметь не меньшее разнообразие, чем объект управления, то есть он должен превосходить его по сложности. А блокировка как раз является и самым дешевым способом, и самым бесхитростным. Это вариант глушения в век Интернета.
– Почему социальные сети/мессенджеры/поисковые системы могут быть опасными для авторитарных режимов?
С одной стороны, они не настолько опасны, как кажется. Арабские революции, например, использовали Интернет не столько для мобилизации населения, сколько для передачи информации на Запад, поэтому даже преобладающим был английский язык. А это в свою очередь создавало давление извне.
С другой стороны, государство монолога не может чувствовать себя комфортно в ситуации диалога. Именно поэтому оно все время хочет моделировать квази-диалог, опираясь на “подставных” лиц (своих экспертов, политиков, квази-оппозиционеров), пытаясь хоть таким образом управлять общественным мнением.
– Как социальные сети и мессенджеры используются в политических целях в демократических странах?
– Самое важное – это измерение общего настроя массового сознания. Можно оценивать поддержку инициатив власти по реакции в соцсетях, можно увидеть основные проблемы, которые волнуют население.
По выборам Cambridge Analytica все показала: через Фейсбук можно было выходить на избирателя, которого скорее можно убедить в своей правоте. Кстати, как в США, так и потом в Германии, что там привело к приходу правой партии в парламент, удалось расшатывать ситуацию, демонстрируя, что страна катится в хаос, и ее надо спасать. И Трамп ездил выступать в те места, где больше лайков ему ставили в Фейсбуке.
– В Украине тоже блокировались российские соцсети и поисковая система. Несмотря на возможность обходить блокировку при настройке VPN-соединения или proxy, можно ли говорить, что даже такая «простая» блокировка повлияла на пользователей в масштабах страны?
– Конечно, можно, поскольку от всего, что требует дополнительных усилий, потребитель уходит, если он не профессионал, которому это нужно по работе, а любитель.
Каждая информация имеет цену, ради которой стоит “страдать”. Новости как фактаж будут у всех одинаковыми, так что смысла в их поиске практически нет. Гугл является более сильным поисковиком, чем российские, так что и тут можно обойтись. Ну а фильмы люди могут смотреть, по ним интернет-блокировки нет.
– Каким образом соцсети влияют на человека, его сознание, способность мыслить, социализацию, потребление информации, способность находиться вне сети и тд?
– Поток информации определяет, что мы видим и как мы это интерпретируем. Мы не можем рассуждать о том, чего вообще не знаем. Но информацию мы получаем уже под определенным углом зрения. И по большинству вопросов мы присоединяемся к мнению того, кто для нас авторитетен. Информация структурирует наш разум. В выборы Обамы было обнаружено, что чем больше книг про Гарри Поттера читал избиратель, тем вероятнее он будет голосовать за Обаму. Все это говорит о существенном влиянии информации на ту или иную модель мира в нашей голове. Факты будут теми же, но отношение к ним будет другим. А когда эта модель мира сформирована и закреплена, человек уже сам начинает отбрасывать ту или иную информацию, признавая ее недостоверной, поскольку так ему говорит его модель мира.
– Можно ли управлять или контролировать потоки информации в Интернете?
– Пока проявилось два основных инструментария контроля. Старый – оплачиваемые группы, которые массово продвигают нужную информацию в индустриальном порядке. Это Китай, Россия, Израиль как пример. И новый – проявленный на последних президентских выборах в США как пример. Когда нужная информация попадает к человеку с конкретными индивидуальными характеристиками, так называемый микротаргетинг. Но никто не вспоминает при этом, что Обаму дважды выбирали таким способом.
– Какие страны или негосударственные акторы проводят наиболее искусную политику контроля за негативным для них потоком информации? Как это делается?
– Наиболее активно это делает бизнес, а от него уже идут политики и военные. Бизнес четче других понимает свою зависимость от населения, он должен достаточно четко реагировать на негатив. Банковские структуры там не верят одному соцопросу, заказывая его двум независимым фирмам, чтоб иметь возможность в случае кризиса сразу выйти на своих клиентов. Теперь с соцсетями эта возможность стала еще проще. То есть это страны, где сильны Интернет-позиции бизнеса, военных и политиков. А это в первую очередь США и еще десяток за ними, включая, конечно, Китай. Например, сегодня Китай и Иран более сильно ведут интернет-шпионаж в США, чем Россия.
– Какие сегодня существует прогнозы развития Интернета и/или социальных сетей в перспективе 10-20 лет?
– Каково сегодняшняя ситуация как точка отсчета? 49% населения земли связаны в онлайне, восемь с половиной миллиардов вещей включены в интернет (машины, домашние приборы, игрушки и под.).
Если честно, то практически все наше будущее развитие мы уже видим сегодня. Илон Маск хочет накрыть все регионы земли спутниковым интернетом. Интернет вещей все ближе и ближе. Интернет никогда не будет отключаться. В Интернете увеличится доля виртуального контента.
Сегодня активно обсуждается возможность вообще уйти от выборов с бюллетенями, ведь интернет дает возможность моментального получения мнения миллионов.
Идет борьба за и против нейтральности интернета. Наверное, на какое-то время победят противники, то есть провайдеров заставят отвечать за транслируемое содержание, особенно после вмешательств в выборы (США, Франции и другие европейские страны) и референдумы (Брекзит, Каталония). Они не имели существенного влияния, но это были первые учебные попытки. Реально будущее уже пришло, мы просто еще не догадываемся об этом.
– Нужны ли “скрепы” людям на самом деле? Кому и зачем это нужно в современном мире?
– Несомненно нужны. Даже люди, просто живущие в одном доме, подъезде, относятся к своим соседям лучше, чем просто к человеку на улице. Миниинформация о другом “очеловечивает” его в наших глазах. Отсюда любовь государств к фильмам о себе, поскольку это увеличивает объемы общей для всех информации. А вот “незнакомец” всегда опасен, поскольку непредсказуем. А любой человек очень плохо чувствует себя в ситуации неопределенности.
– Вычленение истинных смыслов в информационном шуме. Как государству нужно доносить свою позицию, чтобы быть услышанными всеми стратами?
– Всегда надо стремиться стать на точку зрения слушателя, там, где это возможно. Это позволяет не оттолкнуть, а приблизить его.
Бизнес, например, в своей рекламе давно перешел на разговор в рамках модели мира покупателя, а не продавца. Государство все еще пытается говорить по своей собственной модели. Например, в советское время новости повествовали, сколько тонн собрали или сколько километров дорог построили. Это все информация, которая никак не привязана конкретному человеку,он не может ее принять и оценить. Условный пример: продавая зубную пасту, бизнес расскажет о том, что она дает человеку. Белоснежная улыбка будет помогать познакомиться с девушкой или быть принятым на работу. Условный пример советской рекламы рассказывал бы о гигиене полости рта, что тоже важно, рно не интересно. И государство говорит с населением сегодня по модели уже не пропаганды, но советской рекламы.
– Ждут ли нас религиозные войны в этом веке, на Ваш взгляд? Если да, то будут ли они иметь общие нарративы с войнами прошлого или появятся новые?
– Общий путь в истории был таков. Сначала были религиозные войны, потом пришли идеологические. Сегодня имеем мягкий вариант войн – экономические, гибридные, информационные… Нас атакуют постоянно,но мы часто этого не видим, поскольку никто не покушается на наше “тело”, только на наши “мозги”.
Если возникает потребность в войне, она будет на базе любых отличий и различий. Ведь в результате их у нас в головах формируется образ “чужого”, а значит – опасного. “Чужой” всегда непредсказуем. Армия – идеальный пример одинаковости, и этим она сильна, поскольку реагирует одинаково и одновременно. Общество уже разделено. Но новости, культура, образование автоматически направлены на создание единой картины мира. Сильное общее прошлое делают таким же общим настоящее и будущее.
Религия – очень сильный маркер, позволяющий сразу отделять чужого от своего. При этом чужие никому не нужны, потому что опасны. Правда,сильный “игрок” будет пытаться навязать свои правила, а слабый подчинится.
– Какое значение имеет искусство и культура в развитии общества, на Ваш взгляд? Талибы запрещали искусство в любом виде – кино, театры, картины и даже музыку. К чему приведет такое отношение к населению? Может ли технологический прогресс полностью закрыть потребности общества без развития искусства и культуры?
– Закрыть не может, но отводит им второстепенные роли. Обратите внимание, что сегодняшний человек сместился в наиболее примитивные формы литературы и искусства. Это видеоигры, комиксы, легкие и понятные фильмы и телесериалы, в которых не надо думать, поскольку “думанием” за вас заняты создатели. Искусство занято чистой “развлекаловкой”, поскольку целью является привлечь как много больше голов. Сеять разумное, доброе, вечное никто не собирается. А если и соберется, никто ему денег на это не даст, потому что они не вернутся. Бизнес не будет благодетелем, а у государства часто нет денег.
– Какие должны быть предложены нарративы, когда создаются угрозы раскола общества?
– Нарратив в принципе – это изложение событий в форме, принятом в обществе и обеспечивающем внимание к рассказу и рассказыванию. Государство оперирует позитивными нарративами, стараясь, чтобы с ними соглашалось большинство. Новые нарративы требуют долгого внедрения в массовое сознание, поэтому мы чаще повторяем старые схемы. Нарративы – национально ориентированные. Американские военные начали серьезно заниматься нарративами, когда пытались понять, почему их собственные нарративы не влияют так на мусульманское население, как нарративы со стороны радикальных исламистов.
Столкновение нарративов создает враждебность по отношению другому, ведь свой нарратив всегда будет казаться более правильным. Раскол – это максимум негатива друг к другу, когда кажется невозможно примирить две стороны. По этой причине для его преодоления нарративы должны говорить об общих, объединяющих событиях прошлого и будущего. Должны быть общие герои, которых не будут отвергать разные страты общества.
В прошлые века любой темой был рассказ о том, как мы вместе побеждали врагов. Отсюда особый статус врага, поскольку власть может выступать защитников от врага.
Мы также хорошо реагируем на любое проявления внимания со стороны власти к нашей собственной социальной страте.
Як аналізувати наукові медіаповідомлення: майстер-клас від Руслана Шаламова
Вміти читати та розуміти наукові новини, піддавати їх сумніву, розуміти їхній вплив – надто важливе уміння протягом життя. Де цього навчитися, як не в школі? І хто цього навчить, як не вчитель? Але щоб навчити, потрібно уміти це робити самому, або хоча б знати як це робиться. Саме тому ми і поговоримо про наукову грамотність і як її сформувати на заняттях традиційних природничих предметів.
27 серпня о 15:00 ми розпочинаємо новий проєкт «Абетка вакцинації чи освітнє щеплення від дезінформації від А до Я: методичний комплекс» за підтримки Медійної програми в Україні очікуємо тих, хто прагне:
Модерує: Оксана Волошенюк, менеджерка медіаосвітніх програм АУП.
Автор: Руслан Шаламов, кандидат біологічних наук, заслужений вчитель України, автор підручників з біології та екології.
Даний проект «Абетка вакцинації чи освітнє щеплення від дезінформації від А до Я: методичний комплекс» виконується за підтримки проекту Агентства США з міжнародного розвитку (USAID) «Медійна програма в Україні», що реалізується міжнародною організацією Internews. Ця програма зміцнює українські медіа та розширює доступ до якісної інформації.
19-20 серпня 2021 року пройшов вебінар «Безпека персональних даних в онлайні. Покрокова інструкція». Організувала захід Академія української преси за підтримки Фонду Фрідріха Науманна за Свободу.
Тренерами заходу виступили:
Протягом чотирьох днів учасники досліджували що реально загрожує журналістам та активістам, які інциденти цифрової безпеки трапляються найчастіше; розбирали, що таке соціальна інженерія та фішинг, як виглядає сучасний фішинг і як від нього захиститись; освоювали базовий захист облікових записів; вчилися робити резервні копії даних.
Валерій Іванов зауважив: «Ми знаходимося у ситуації, коли приватність стає подібна за шагрєнєву шкіру. І тут вже мова йде про збереження чи контроль принаймні самої особистої інформації».
Генрі Дем’яновіч звернув увагу: «Сьогодні, у вік цифрових технологій, не думати про власну цифрову безпеку просто неможливо. Важливо регулярно оновлювати свої знання, перевіряти свої навички, адже поки ми дивимося відео з котиками хакери знаходять нові способи видурити наші персональні дані».
Андрій Юричко відзначив: «Для журналіста, блогера та викладача - людей, які працюють з іншими людьми — це принципова компетентність — захищати персональні дані. На перший погляд все дуже просто, але реальність полягає у тому, що багато інформації ми викладуємо у відкритий доступ не замислюючись про наслідки та можливушкоду».
Gefördert durсh die Bundesrepublik Deutschland
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
28 серпня о 12:00 ми продовжимо серію відеoпрезентацій видань Академії української преси новим посібником Юлії Зорі та Наталії Степанової «SOFT SKILLS ДЛЯ РОЗВИТКУ ДИТИНИ: ЕМОЦІЙНИЙ ІНТЕЛЕКТ, КОМУНІКАЦІЯ ТА МЕДІАГРАМОТНІСТЬ. Медіаальбом для наймолодших». Це збірка вправ і методичних засобів для розвитку «м’яких» навичок наймолодших, дітей дошкільного віку (3-4 років).
Авторки цього посібника зіткнулися свого часу з тим, що значна більшість матеріалів та стратегій медіаграмотності розроблені для дітей шкільного віку. Не завжди ці ресурси доцільні для дошкільнят. Офіційних досліджень викладання медіаграмотності дошкільнятам майже не існує. Однак те, що ми знаємо про грамотність у первинному розумінні, може підказати деякі початкові стратегії. А особливості дошкільного віку – любов до вигадки та емоційний зв’язок із персонажами – робить формування навичок медіаграмотності дуже захопливим. Впевнені, що з авторками ви проведете час і корисно, і піднесено!
Модерує захід Оксана Волошенюк, менеджерка медіаосвітніх програм Академії української преси.
Про авторок
Зоря Юлія Миколаївна
Завідувачка навчально-тренінгового центру STEM-освіти КНЗ «Черкаський обласний інститут післядипломної освіти педагогічних працівників Черкаської обласної ради», кандидатка педагогічних наук.
У 2014 році захистила дисертацію «Організаційно-педагогічні засади використання інформаційно-комунікаційних технологій у патріотичному вихованні старшокласників у позакласній діяльності» (13.00.07 – теорія і методика виховання).
Науково-педагогічний стаж – 18 років.
Коло наукових інтересів: методика викладання медіаграмотності, інфомедійної грамотності, розвиток критичного мислення, інновації в освіті.
Авторка понад 50 робіт (статті, освітні програми, навчально-методичні посібники, методичні рекомендації).
Степанова Наталія Михайлівна
доцентка кафедри дошкільної освіти Черкаського національного університету імені Богдана Хмельницького, кандидатка філософських наук.
У 2012 році захистила дисертацію з теми «Довіра як соціокультурний феномен сучасного суспільства» (09.00.03 – соціальна філософія та філософія історії).
Науково-педагогічний стаж – 23 роки.
Коло наукових інтересів: методика викладання громадянської освіти та медіаграмотність, розвиток критичного мислення, філософія освіти.
Авторка понад 90 робіт (статті, освітні програми, навчально-методичні посібники, методичні рекомендації).
Виготовлення цього посібника стало можливим завдяки фінансовій підтримці Агентства США з міжнародного розвитку (USAID), що була надана через проект «Медійна програма в Україні», який виконується міжнародною організацією Internews. Ця програма зміцнює українські медіа та розширює доступ до якісної інформації. Зміст матеріалів є виключно відповідальністю громадської організації «Академія української преси» та не обов’язково відображає точку зору USAID, уряду США та Internews.
Подобное давление официоза снималось анекдотами, поскольку разум человека хоть и не ленив, но не настолько. На тему лозунга Слава КПСС бытовали такие “колкости”:
- Грузин смотрит на плакат и недоуменно восклицает: «Кто такой Слава Метревели знаю, а кто такой Слава КПСС — нет!»; - Чукча приехал домой из Москвы и рассказывает: «Чукча в Москве был, чукча умным стал, все знает. Оказывается, Карл, Маркс, Фридрих, Энгельс не четыре человека, а два. А Слава КПСС — вообще не человек»; - "Муж застав жену на измене с гневом высказывается. -Не будь Я членом партии, я бы тебя избил до полусмерти, не будь я членом партии я бы тебя выволок за волосы на улицу и т д. Бедная жена стоит с расширенными от страха глазами и шепчет: Слава КПСС! Слава КПСС!.
Философы, цитируя Аристотеля, говорят о человеке как о социальном животном, но человек также является и информационным животным, поглощающим и порождающим информацию. Никто на Земле, кроме человека, так не зависим от информации. Информированный человек – сильный человек, поэтому все так и пытаются “запудрить ему мозги”. Информация дает ему возможность выбрать тот путь, по которому идти, и все хотят, чтобы он послушался их советов, куда и как следует двигаться.
Пропаганда представляет собой индустриальный способ доказательства единственности и правильности своей правды, и в этом ее главная сила, поскольку она мощна и выступает против индивида, у которого нет подобных возможностей. Раньше так влияли религия и идеология, сегодня – политика и бизнес.
Пропаганда – системна, она придет в твой дом из множества источников, говоря о том же другими словами. В советское время бытовала шутка, что, даже включив утюг, можно услышать пропаганду, настолько она была распространена во множестве видов и подвидов.
Пропаганда может быть везде, условно говоря, даже под кроватью. Пропаганда – это идеология, которую спрятали поближе к нам, чтобы придать ей естественный характер. Идеология, которая пришла с официоза улицы в наш дом, должна хоть немного потерять свой “источник”. На улице она может быть боевой и пугающей, зато дома она принимает вид нашего мирного защитника от всех угроз, которые сама же красочно описывает вне зависимости от того, насколько они реальны.
Пропаганда – это переводчик официоза на язык аудитории. Она может усиливать то, чего нет, и замалчивать то, что есть. Она легко опирается на вымышленное прошлое и будущее, чтобы оправдать настоящее. Любая социальная общность опирается на пропаганду, особенно сильны в этом плане религия, политика и идеология, для которых единство взглядов населения очень важно.
Пропаганда присутствует в каждой мелочи нашего бытия. Она спрятана там, где мы бы никогда не подумали. Социальная система реализуется во множестве формально независимых от нее элементов. Мир идеологии/пропаганды пытается проникнуть в мир человека. Вот два казалось бы далеких от пропаганды примера: американский фаст-фуд и советская новогодняя открытка.
И. Сохань пишет о фаст-фуде так [1]:
– “фаст-фуд оказывается исключительно индустриализированной пищей, главное в которой — ее приготовление не самим потребителем, а неким анонимным институтом, который кормит, реализуя особую модель потребления пищи: есть тот, кто кормит — не только обеспечивает едой, но едой уже приготовленной, — и есть кормимый — тот, кто пищу не готовит, но получает в уже годном к употреблению виде. Фаст-фуд инициирует возможность исключения из ряда базовых повседневных гастрономических практик приготовление пищи, что, на первый взгляд, может показаться безобидным избавлением от обременяющей необходимости, но на самом деле может привести в изменениям в самой структуре семьи вплоть до ее исчезновения как таковой”;
– “Что касается гастрономического уровня, то в фаст-фуде он подвергнут определенной девальвации, т. к. функция застольного этикета сильно упрощена — с одной стороны, застольные практики потребления фаст-фуда не требуют не только предметного наполнения пространства трапезы (упразднение посуды — замена ее на одноразовые симулякры); но и вытесняют саму идею приема пищи как коммуникативного топоса в рамках «человек и его пища» и «человек, его пища и сотрапезники». В фаст-фуде гипертрофированно представлены два уровня гастрономического потребления — в одиночестве, на бегу, как перекус, где доминирует идея пищи как топлива, поставляемого в функционализированную телесность; и — фаст-фуд может рассматриваться экстремально публичным пространством приема пищи, где все со всеми и одновременно каждый сам по себе. Этот вариант наиболее представлен в архитектонике Макдональдс, которую можно рассматривать в стилистике паноптикума. Обращаясь к последнему уровню гастрономической культуры, понимаемому как возможность гастрономической рефлексии, необходимо выделить ее специфичность в отношении фаст-фуда. Первичная гастрономическая рефлексия дана как традиционный вариант репрезентации гастрономической культуры — в формате кулинарной книги, которая, как это представляется с должной долей очевидности, в отношении фаст-фуда невозможна. Тем более компенсирующим потенциалом обладает рефлексия над феноменом фаст-фуда средствами гуманитаристики — результаты такой рефлексии могут быть весьма впечатляющими в плане обнаружения тесной связи актуальных гастрономических практик и приоритетных способов формирования антропной идентичности”;
– “Большую часть характеристик утопической модели мира можно наблюдать и в американском типе культуры: мечта, урбанизм, новый тип идентичности, противоположный традиционному (включающему в себя и этническую идентичность — на это следует обратить особое внимание, т.к. исследования этнической идентичности все-таки создают определенное представление о значимости национальной пищи для конструирования этнического самосознания. Новый тип идентичности, освобожденный от этнического параметра, потребовал особого типа гастрономической культуры); географическая архитектоника утопии выражена в расположении Америки — это материк, омываемый океаном. Утопия основывается на вере в колоссальную значимость социальных условий для человека, которые выступают главной детерминантой его личности — поэтому в основе Америки была идея нации, которая породила народ — социальный договор о будущем проекте создания особого общественного проекта был раньше его исторических условий — основного агента этого проекта, народа”.
Мы видим, что фаст-фуд отнюдь не случаен для Америки. Он отражает ее идеологию. Кстати, А. Микоян после поездки в США стал продвигать идеи фабрик-кухонь в СССР, и это соответствовало идеям индустриализации.
О. Кибалко проанализировала новогодние открытки, выделив них следующие моменты [2]:
– “в новогодних открытках 60-х годов прошлого столетия широко использовалась космическая тематика, что несомненно напрямую связывало политику СССР в освоении космоса (космическую программу), первый полёт человека в космос (1961 год) и популяризацию достижений советского государства среди населения страны. Массовая культура являла собой отличный способ распространения требуемой информации, где каждый объект помимо экономического аспекта (открытки, календари, постеры и пр. – являлись товаром) имел визуальный аспект с идеологической составляющей, соответствующей духу времени, требованиям заказчика и проиллюстрированной кистью художника“;
– “Ни на одной из приведенных в пример открыток нет Деда Мороза, Снегурочки, снеговика и других сказочных героев (хотя их «реабилитация» произошла ещё в 1935 году вместе с новогодним деревом – ёлкой, однако в оформлении новогодних открыток персонажи появлялись не так часто). 60-е годы и полёты в космос подстегнули советскую науку и технический прогресс. СССР в очередной раз ощущал себя победителем, что прослеживается в дополнительной символике на тех же открытках – земной шар, космическая станция, ГЭС, Останкино, символически изображенные кремлёвские куранты, серп и молот и др.”;
– “советская социальная коммуникативная среда отражалась в знаковой системе новогодних поздравительных открыток СССР. Изображения изобиловали присутствием знаков, призванных воздействовать на непосредственных участников ситуации. Имея явные и сопутствующие значения, знаки формировали идеологию советского общества. В разные периоды существования Советского Союза, новогодняя открытка представляла собой средство агитационно-массовой пропаганды: – здорового образа жизни и семейных ценностей; – научно-технических достижений и прогресса; – национального патриотизма; – советской и русской культуры и много другого. Причём динамика формирования семантики непосредственно связывается с определенным отрезком времени советского государства, в котором реализовывалось символическое пространство, отражающее историко-экономические процессы страны и общества”.
Государство разговаривает со своими гражданами даже не на их языке, как пытается сделать это бизнес, а все равно на своем. Вспомним, к примеру, утренники в детских садах советского времени, где даже дети произносили правильные политически стихи. Это сквозь них “говорило” государство.
Но и для взрослых. Вот, к примеру, начало стихотворения Я. Купала:
О Сталине мудром я песню слагаю, А песня—от сердца, а песня такая, Что всюду летит и звенит, не смолкая, И нет у конца ей, и нет у ей края... О Сталине мудром я песню слагаю. Со Сталиным вольно живется на свете: Как ясное солнце, он греет и светит, Пути пролагает к великой победе, Чтоб радостней было и взрослым, и детям... Со Сталиным вольно живется на свете. Как песня, живет его имя в народе, — В просторах полей и на каждом заводе; В колхозные хаты он гостем приходит, Он с нами повсюду — в живом хороводе… Как песня, живет его имя в народе [3].
А вот начало стихотворения В. Лебедева-Кумача “Его портрет”:
Товарищ! Пройдем по земле советской — Заглянем в квартиры, в завком, в сельсовет, В школу, в кино, в санаторий детский — Всюду мы встретим знакомый портрет. В дальних зимовках, покрытых снегами, В светлых дворцах академий наук — Всюду он зримо присутствует с нами, Вождь и учитель, товарищ и друг. В доме колхозном с почетного места Милые сердцу портреты глядят: Сын-пулеметчик, дочурка-невеста, А посредине —портрет вождя.
Интересно, что оба стихотворения построены не столько на рассказе о действиях самого Сталина, сколько о реакции населения на него. Они программируют четкий вид такой реакции – поклонение.
И даже Песня чекистов моделируют ту же реакцию [4]:
Величье сталинского слова Глубоко в сердце мы храним. В боях за Сталина родного Всю кровь по капле отдадим.
И такой припев у песни:
Чекисты мы, нам Родина доверила Всегда беречь родной советский дом. Вперед, за Сталиным ведет нас Берия, Мы к зорям будущим уверенно идем. Родной семье народов нужен Ч екистов острый, зоркий взгляд. Они отточенным оружьем Свободу Родины хранят.
Обратим заодно внимание и на такой нюанс: именно чекисты хранят свободу…
Как видим, в определенные периоды истории пропаганда становится жизнью, а жизнь пропагандой. Их трудно разделить, поскольку пропаганда захватывает все возможные пространства: физическое, информационное и виртуальное. И укрыться от такого мощного воздействия было негде, о чем говорил такой советский анекдот: Человек смотрит телевизор, в котором Брежнев говорит речь на съезде. Переключает на другую программу – снова то же самое. Переключает на третью – и там Брежнев. Переключает снова, а в кадре мужчина в костюме, грозит пальцем: “Я тебе попереключаю”.
Иногда “градус” пропаганды даже зашкаливал. Чуковского ругала сама Крупская так, что Корней Иванович задумывался о своем будущем. Он попал под раздачу критики: “идеологическим нападкам подверглась «Муха Цокотуха» – сказка, особенно любимая автором; даже спустя двадцать лет, в тяжелую минуту вспоминая о своей былой власти над стихом, он в первую очередь называет именно «Муху Цокотуху». «Самый страшный бой был по поводу “Мухи Цокотухи”: буржуазная книга, мещанство, варенье, купеческий быт, свадьба, именины, комарик одет гусаром…». По мнению Гублита, «муха есть переодетая принцесса, а комар — переодетый принц», «рисунки неприличны: комарик стоит слишком близко к мухе», она «улыбается слишком кокетливо», «они флиртуют». Сказка подрывает веру детей в торжество коллектива, в ней выражено сочувствие кулацкой идеологии («А жуки рогатые, мужики богатые»), она восхваляет «мещанство и кулацкое накопление», она (а также «Тараканище» и «Крокодил») дает «неправильное представление о мире животных и насекомых». Критики выдвигают лозунг: оградим нашего ребенка от чуждых влияний! Следует заменить нереальные фантастические сказки простыми реальными рассказами из мира действительности и природы” [5].
Пропаганда становится особо опасной, когда под нее начинают “подгонять” жизнь. Приоритетность пропаганды превращает реальную жизнь людей в кошмар. Это происходит, когда вторичная действительность превращается в первичную. Реальность и ее описание не могут меняться местами. Помните из детского? Что нам стоит дом построить? Нарисуем, будем жить… Пропаганда, как раз это и делает, не строит, а рисует, правда, тем самым помогая строительству…
Пропаганда увеличивает объемы правильных с точки зрения государства текстов. В результате тексты неправильные занимают все меньше и меньше места. Их в принципе становится даже не так легко обнаружить.
Можно выделить три пути построения пропаганды. Примем для них такие условные названия:
– “армейский”: отталкивание только от своей модели мира, от которого получатель не может уклониться,
– “бизнесовый”: отталкивание от модели мира получателя, что позволяет усиливать рекламное воздействие,
– “соцмедийный”: отталкивание от двух моделей, как это происходит в соцмедиа, где в результате разгораются споры, а не вырабатывается единое мнение.
В первом случае идет доминирование организационной модели, ее точка зрения считается более важной, поэтому здесь государство побеждает индивида, делая это множеством способов. Его голос звучит громче из-за множества источников и разнообразия подачи: от просто новостей до телевизионных ток-шоу и фильмов. Человеку легче принять навязываемую точку зрения, чем бороться с ней. Тем более отклонение от нее, к примеру, в советское время несло неприятности для индивида.
Пропаганда старается быть эмоциональным воздействием, поскольку это облегчает вход в массовое сознание. Это кино и сериалы, где мы автоматически проникаемся ходом мыслей героев. Привлекательные и красивые герои порождают хорошие мысли, заодно побеждая врагов с их неправильными мыслями.
Однотипно фейки и конспирология, как анонимный вариант пропаганды, всегда строятся на эмоциональном входе, особенно негативном, поэтому они распространяются во много раз сильнее, чем позитивные сообщения. Чисто биологически отрицательная информация важнее для человека, чем информация позитивная. На негативную тот далекий пещерный человек должен был реагировать моментально…
Просто передача (объективной) информации не особо продуктивна для воздействия, она должна четко опираться на понимание того, как именно из точки А можно перейти в точку Б массового сознания. Изменение массового сознания и поведения позволяет на следующем этапе менять уже и индивидуальное поведение.
Пропаганда часто несет в себе и правду, и ложь одновременно, поэтому ее не так легко отбросить. Как пелось в советское время: Песне ты не скажешь до свиданья, Песня не прощается с тобой. Точно так происходит даже с пропагандой. Даже полностью лживая пропаганда, все же не уходит полностью.
Пропаганда часто строится на простом усилении или негатива. или позитива объекта внимания. Это древний подход, который, например, массовым стал у Сталина, когда академикам “приклеивался” ярлык “врага народа”. Само такое обозначение уже как бы не требовало дополнительных доказательств.Украинские войска российские медиа называли “карателями”, а своих оппозиционных журналистов – “иноагентами”. Тем самым такое обозначение как бы заранее задает отрицательную реакцию массового сознания, причем делает это, опираясь на многолетний опыт.
Перед нами смена языка описания с нейтрального на пропагандистский. И в этом ином типе языка мы получаем, программирование реакции населения. А пропаганда – это как раз не столько описание мира, как его программирование через изменение массового сознания.
А. Юрчак подчеркивает такую “хронологическую” особенность советской пропаганды: “70-е годы были отмечены тем, что идеологический язык партийный, который мы встречали, скажем, в передовицах «Правды» или в речах на этих собраниях, он был очень такой структурированный, его практически было не понять на уровне буквальных высказываний иногда, потому что он был такой сложный и совершенно повторяющийся, цитируемый, он из одной речи в другую повторялся. И я стал отслеживать, как же этот язык образовался. И в принципе в конце 40-х – в начале 50-х он был другой, он был намного более открытый. Он бы не менее идеологическим, но там была идея, что вот есть специалист по этому языку, такой внешний арбитр, роль его играл Сталин, либо его все представители. И постоянно издавались различные книги, различные статьи писались в газетах по поводу того, почему вот этот редактор неправильно высказался, почему в этой театральной постановке неправильное высказывание, надо его поменять. А после смерти Сталина, когда культ был раскритикован, и вообще появилась эта идея десталинизации, хотя она не была проведена до конца, но тем не менее, вот эта позиция внешнего арбитра исчезла. И язык стал структурироваться и замерзать, превратился в такую структуру повторяющуюся, где не так важно было читать буквально, что он означает, важно было повторять форму, и все секретари повторяли на уровне формы этот язык. Получилась такая ритуализация. То же самое было на уровне практик тоже, там, собраний, как собрания проводились. Появились специальные сценарии того, как проводить собрание, как проводить аттестацию – этого не было до этого. Появилось невероятное структурирование всех идеологических практик, идеологических ритуалов” [6].
Назовем это ритуализацией пропаганды, которую, вероятно, в свое время прошла и религия, перейдя от нарративов, описывающих близкое время для слушателей, к чисто виртуальному. Брежневское время жило именно в такой ритуальной пропаганде, когда “вчера” и “завтра” как бы сливались воедино. Кстати, сегодняшняя путинская пропаганда вновь уходит от современности в далекое прошлое. Этим переходом из “сегодня” во “вчера” пытаются закрыть недовольство граждан.
И главным идеологом Кремля именуют Н. Патрушева, картина мира которого выглядит так: “По мнению Патрушева, у мира после пандемии те же враги, что и до нее: НАТО, США и ее союзники с их «порочными ценностями». Он даже предполагает, что Вашингтон играет роль в распространении вируса, «разрабатывая биологическое оружие вдоль границ России и Китая». Его тезис: Соединенные Штаты хотят «расчленить Россию, чтобы получить доступ к ее огромным ресурсам». Путин с ним согласен. Он полностью доверяет Коле, который старше его на год. Например, во время подготовки к саммиту с Джо Байденом 16 июня в Женеве к американскому советнику по национальной безопасности он направил именно Патрушева, а не бывшего премьер-министра Дмитрия Медведева” [7].
История стала одним из главных форпостов, поскольку она не должна быть “текучей”, разрешающей разные интерпретации. По этой причине В. Путин создает межведомственную комиссию по историческому просвещению, имеющей такие цели: “В целях обеспечения планомерного и наступательного подхода к вопросу отстаивания национальных интересов РФ, связанных с сохранением исторической памяти и развитием просветительской деятельности в области истории, постановляю образовать межведомственную комиссию по историческому просвещению” [8].
Но все понимают, что государственная машина не в состоянии решать научные споры, поскольку имеет совсем другой инструментарий. И цели ее далеки от поиска научной истины, поскольку она всегда нацелена на поиск “врагов”.
История интересна власти лишь по одной причине, она позволяет удерживать картину мира сегодняшнего дня. Это можно сделать, поскольку в прошлом множество разных событий и еще больше интерпретаций. И все самые разные “кирпичики” для нужного типа фундамента. Прошлое – вторично, в фокусе – настоящее.
Историю не писали, а создавали и в дореволюционное время, и в сталинское. И. Грецкий напомнил и о сегодняшнем: “в 2009 году Кремль уже объявлял «крестовый поход» против «фальсификаторов истории». Тогда президент Медведев тоже создал комиссию, куда все так же входило много представителей силовых ведомств. Были и профессиональные историки, вроде академика Юрия Пивоварова и Николая Сванидзе. Тот же Нарышкин, будучи главой администрации президента, комиссию и возглавил” [9].
Всем понятно, что теперь пропаганды станет еще больше, а науки — еще меньше. И уже замаячили новые последствия – объявили, что и театры пора призвать к порядку: “Ничего, конечно, нет удивительного том, что в именно в сферу искусства и гуманитарных наук лезут с медвежьей грацией разнообразные начальники (тут к месту вспомнить про свежесозданную комиссию под руководством Мединского, которая должна будет выработать идеологически верную трактовку истории, а также «бороться с фальсификацией» — это уж само собой, организовывать «контрпропагандистские мероприятия» и анализировать деятельность «иностранных структур и лиц, наносящую вред национальным интересам Российской Федерации в исторической сфере»)” ([10], см. также [11 – 12]).
Даже в советское время именно в театре иногда могло проскакивать иное мнение. Сегодня в принципе важно то, что “иное”, то есть неофициальное мнение теперь не имеет ценности, а даже становится опасным.
Управление историей многими воспринимается отрицательно. Вот мнение историка Н. Соколова: “Штука в том, что здесь как всегда путаются два разных пласта, в которых функционирует в обществе историческое знание. С одной стороны, есть историческая наука, там никакой наступательной идеологии быть не может, она руководствуется фактами, опирается на проверяемые источники, не фальсифицированные базы данных. Тут никакого наступления быть не может. Есть, с другой стороны, всякая историческая публицистика, есть то, что сейчас в последнее время называют публичной историей, которой пользуются политики в качестве аргументов в политической борьбе. Здесь уже действительно работают скорее мифологемы, чем исторические факты. Я чрезвычайно боюсь за судьбу исторической науки в России после образования этой комиссии, потому что наступит всеобщее смешение, идеология начнет толкаться в сферу науки” [13].
Н. Соколов напоминает нам об опасности избранного пути: “мы знаем совершенно точно и уже детально, как формировался сталинский курс. Сначала он был создан для начальной школы, а потом эти тезисы были развернуты в учебниках для университетов, когда факультеты были восстановлены. Товарищ Сталин лично редактировал этот учебник, лично вписывал туда труды Александра Невского, борьбу с Западом и прочие тезисы, которые сейчас нам повторяют. Это ровно сталинская оптика взгляда на российскую историю” (там же).
Д. Быков также резко высказался об избранном для страны пути: “я вам скажу, в чем великая историческая заслуга Владимира Путина и его времени. Заслуга столь значительная, что у него есть все шансы на память более благодарную, чем у Сталина, Брежнева или Ельцина. Он больше всех скомпрометировал авторитаризм, несменяемость, поощрение лояльных и отсев талантливых. Он продемонстрировал всю нищету казенного патриотизма и спецслужебного национализма. Он добил все, что поднимало головы после оттепели и перестройки. Он и его режим были самыми наглядными свидетельствами тупиковости этого пути. И есть еще надежда, что для окончательной расправы с этими идеями и методами он воздержится от всемирного апокалипсиса, потому что все уже понятно” [14].
Управление историей рассматривается населением, а точнее интеллектуальной его прослойкой, как очередной вариант контроля со стороны государства, поскольку контроль прошлого напрямую связан с ужесточением контроля настоящего. Оруэлл был прав, написав: “Кто контролирует прошлое, тот контролирует будущее. Кто контролирует настоящее, тот контролирует прошлое“. Наши мозги живут не столько в физическом пространстве, как в информационном и виртуальном. И именно ими легче управлять, поскольку там нет инерционности, свойственной пространству физическому.
В принципе все это возникает в кризисные периоды. Постсоветское пространство прошло эту трансформацию своей истории после 1991 года, как до этого после 1917. И то, и другое было крутой ломкой картины мира, что было возможным, поскольку реальные трансформации проходили и в физическом пространстве. И тогда, и потом внезапно возникало забытое чувство страха, которое облегчало смену картины мира.
Пошли запреты на рекламу и кино [15 – 18]. Причем аргументы очень суровые, даже против аниме: “Человек отличается от животных тем, что у нас слово – это значимый побудительный символ, – констатировал после просмотра очередного фрагмента доктор психологических наук, начальник отдела судебной психолого-педагогической экспертизы Санкт-Петербургского института независимой экспертизы и оценки Василий Белов. – Слово формирует интерес к тематике смерти среди детей с нестабильной психикой и тем самым создает суицидальную воронку, в которую их затягивает. Во время прохождения возрастных кризисов внушаемость ребенка резко повышается, ему можно буквально переформатировать психику” [19].
Ранее, даже в более “мягкий период, запрету подвергся фильм “Смерть Сталина”. С тех пор такая практика уже никого не удивляет. А тогда в пользу запрета высказались многие известные лица: “Первый зампред комитета по культуре ГД РФ Елена Драпеко, подписавшая письмо, заявила журналистам, что “Смерть Сталина” является элементом информационной войны и содержит “элементы нарушения законодательства”. Зампред ЦК КПРФ Юрий Афонин согласился с мнением, что картина является частью информационной войны против России. Он полагает, что картина “совершенно четко формирует негативное отношение к прошлому нашей страны”. Депутат Госдумы РФ Наталья Поклонская после отзыва прокатного удостоверения фильма заявила, что обсуждение “Смерти Сталина” показало защитникам свободы творчества ее пределы: она заканчивается там, где начинается посягательство на права других людей” ([20], см. возникшие по этому поводу бурные дискуссии [21 – 25]).
В результате всего этого мир становится все более и более однообразным, и первыми при этом страдают те сферы, где, наоборот, ценится оригинальность, то есть литература и искусство, а пропаганда живет в повторе, видя в нем свою силу. По этой причине то, что от нее отклоняется и вызывает подозрение у государства.
Пропаганда направлена на то, чтобы иного мнения не было вовсе. Мозги должны ходить строем, тогда любое отклонение будет всегда на виду. А поскольку наш мир все более удаляется от приоритетности физического пространства, будет расти и роль пропаганды. Не ее жесткого варианта, который был в советское время, а более мягкого.
Литература
Звіт_запровадження МО_База даних 2021 (pptx-версія)
Проведення цього дослідження стало можливим завдяки фінансовій підтримці Агентства США з міжнародного розвитку (USAID), що була надана через проект «Медійна програма в Україні», який виконується міжнародною організацією Internews. Ця програма зміцнює українські медіа та розширює доступ до якісної інформації. Зміст матеріалів є виключно відповідальністю громадської організації «Академія української преси» та не обов’язково відображає точку зору USAID, уряду США та Internews.
Журналістика і війна. Ніколи не стоять осторонь один від одного. Хоча перші завжди борються з другою: через публікації, висвітлення фактів, пошуки альтернативних рішень та привертання уваги аудиторії. Наша чудова відбірка фільмів про репортерство у гарячих точках. Фільми відзняті за мемуарами реальних журналістів.
«Тисячу разів на добраніч» (англ. A Thousand Times Good Night) — ірландсько-норвезький драматичний фільм англійською мовою 2013 року режисера Еріка Поппе.
Ребекка — талановитий фотограф, яка працює в найгарячіших точках світу, знімаючи все, що відбувається навколо. Вона дуже дорожить своєю роботою, оскільки вважає, що завдяки її знімків люди можуть побачити всі, що відбувається в світі без будь-яких прикрас і фальші. Ребекка супроводжує одну з терористок-смертниць до Кабула, де передчасний вибух бомби тяжко травмує її. Коханий чоловік і діти дуже сильно переживають за неї, адже прекрасно розуміють, що така робота дуже небезпечна для життя і змушують її зробити вибір між охопленими війною територіями та сім'єю.
«Сортування» (англ. Triage) — драматичний фільм 2009 року режисера Даніса Тановіча.
Сюжет фільму — це похмура розповідь про фотожурналіста, який повертається додому після небезпечного завдання в Курдистані під час геноциду «Анфаль» 1988 року проти курдського народу. Фільм присвячений психологічному впливу війни на фотожурналіста. Він заснований на однойменному романі американського військового кореспондента Скотта Андерсона.
«Американська репортерка», «Репортерка» (англ.— Whiskey Tango Foxtrot, дослівно — «Віскі Танго Фокстрот», від військового акроніму WTF, що також має значення what the fuck — «Якого дідька!») — військовий комедійний фільм 2016 року Глена Фікара та Джона Рекуа, екранізація мемуарів журналістки Кім Баркер «Маневри Талібану» (The Taliban Shuffle).
Журналістка Кім Бейкер вирішила змінити ньюс-румівський офіс на репортерство у гарячій точці — Афганістані. Мало хто з її колег погодився б на таку поїздку, але цій сміливій ті відважній журналістсці ця місія була по плечу.
Георгий ПОЧЕПЦОВ, rezonans.asia
Россия в лице ее лингвистов выделила самостоятельное научное направление “лингвистика информационно-психологической войны”, свои труды по данной области они оформили в трех томах исследований. С.Л. Кушнерук видит две характеристики, “оправдывающие” этот подход [1]:
Понятно, что речь о внешнем воздействии на Россию, а не о российском на другие страны. Поэтому одна из глав трехтомника обозначена как “Россия как мишень информационно-психологической войны в художественных текстах” [2]. Здесь отдельными параграфами анализируются:
Художественный текст как пространство информационно-психологической войны (на материале романа/повести А.А. Зиновьева «Катастройка»), «ЖД» Д.Л. Быкова: информационно-психологическая война «против» или «за» Россию? Симптомы информационно-психологической войны в романе М.П. Шишкина «Венерин волос».
И, хотя выпущена серия из трех книг, озаглавленных как “Лингвистика информационно-психологической войны”, все же это трудно назвать лингвистикой, поскольку собственно языковому (речевому) инструментарию здесь уделено не так много места. По сути, как объекты изучения это может быть все: фильмы-романы-анекдоты, то есть все виды коммуникации, выходящие на массового человека. И, если новости все мы считаем сознательно отобранными и цензурированными в этом плане, то массовое сознание не воспринимает фильмы-романы-анекдоты как таковые, хотя они тоже являются таковыми. И в этой первой монографии есть отдельная глава, например, по православию.
А. Бернацкая говорит о двух условиях, позволяющих говорить именно об информационно-психологической войне [3]:
– компонент общественно-политического содержания,
– негативный модус представления государственных параметров.
И, хотя во втором пункте она говорит об «исключительно или, по меньшей мере, преимущественно негативном модусе представления всего, что составляет государственные устои”, сюда подпадет любая критика, что часто сегодня и происходит и в России. и в Беларуси. А когда власть хочет жить без критики, она перерождается в достаточно опасную.
Возрастание внутренней агрессивности российской информационной среды можно увидеть по периодизации российской прессы, в рамках которой выделены три периода: 1) «карнавализация» языка СМИ (1991–2005 гг.); 2) законодательное регулирование языка СМИ (2005–2014 гг.); 3) новые информационные войны (2014 г. – наст. время). То есть перестройка завершилась жестким нормированием, и сегодня мы живем в рамках третьего этапа, характериуемого так: “Третий этап развития языка СМИ определяется важными событиями 2014 г. Украинский политический кризис (Майдан и последующие за ним события, вплоть до военных действий на Донбассе) воскресил в СМИ риторику противостояния времен «холодной войны», вернул изрядно подзабытые пропагандистские штампы – в русле хорошо известного и ранее феномена так называемых информационных войн (ср. с относительно новыми понятиями «кибервойны» и «гибридные войны»). В этом же году состоялись Олимпийские игры в г. Сочи. Ситуация вокруг них актуализировала оппозицию «свой – чужой», психологию «осажденной крепости» и новую волну речевой агрессии в языке СМИ. После событий 2014 г., с одной стороны, формируется образ Запада как экзистенциального противника, а с другой – «демонизируется» российская власть; становятся востребованными прямые идеологические оценки, словесные ярлыки; активизируются технологии манипуляционного воздействия” [4].
Вероятно, правда, мы уже живем в четвертом периоде, когда внутри страны начались серьезное давление на альтернативные источники информации и носителей другой точки зрения, включая университетских профессоров и журналистов.
Из последних таких внутренних ударов – признание сайта Медиазона иноагентом [5 – 7] и задержание блогера Хованского за призывы к терроризму за песню о Норд-Осте. И на все это идет ответная реакция сетей и журналистов, например:
Сам Хованский никогда не скрывал, что готов рекламировать все что угодно, если за это заплатят. «За деньги я готов рекламировать все. По крайней мере, я этого не скрываю», — не раз заявлял он в своих видео, но при этом добавлял, что исправно платит налоги. Хованский даже запустил специальный сайт, с помощью которого любой желающий мог заказать у него рекламу. При этом в начале 2015 года блогер утверждал, что за ролик, на создание которого уходит полдня, он получает 50 тысяч рублей” ([11], см. также [12 – 13]).
М. Шугалей, именуемый политологом Пригожина, по заявлению которого глаза фемиды обратились к Медиазоне высказался так: “Уважаемые «независимые» интернет-СМИ, типа «Медиазоны», если вы считаете, что с помощью иностранных вливаний сможете втаптывать репутацию России в грязь, перевирать факты, навязывать нашей молодежи неприемлемые западные и европейские ценности, подбивать наших детей на незаконные действия… вот вам мой ответ. Мы здесь сами разберемся как нам жить, как воспитывать своих детей и каким путем идти…” ([14], см. также [15 – 16]). С другой стороны, И. Яковенко характеризует эту атмосферу как “Россия во лжи” [17].
Все это вместе составляет такой информационный шум, из которого каждый может вынести свое. Но везде будет присутствовать все же предостережение – лучше не говорить о власти плохого, а то отправят в кутузку…
Со стороны власти это тоже иной тип коммуникации, которого не было раньше. Беларусский историк А. Браточкин говорит так: “Мы имеем дело с чем-то большим, чем просто язык ненависти. То, как говорят госСМИ, – это не публикации с признаками языка ненависти, это сама ненависть и есть. Как сейчас в Беларуси не могут остановиться репрессии, так и эти высказывания уже не могут вернуться в прежнее «нормальное» состояние публичной речи. Нормы больше нет. Цинизм, как ни странно, также предполагает наличие каких-то ценностей, по отношению к которым мы проявляем цинизм. Пропаганда вышла за рамки цинизма. Является ли такая стилистика нормой для информационной войны? Наверное, надо думать о том, что сама по себе информационная война не является нормой” [18]
Даже уже Ивана Грозного нельзя трогать, если хочешь выжить сегодня [19]. История вновь, как в советское время, стала местом политических баталий. История рассматривается как фундамент, от которого отсчитывается легитимность сегодняшней власти. Смена политического режима вызывает смену варианта прошлого.
И вот еще места, где ищется крамола. Это названия параграфов из одного из томов Лингвистики информационно-психологической войны: Национальные отношения как мишень информационно-психологической войны, Роман Е.Г. Водолазкина «Соловьев и Ларионов»: лингвоидеологический анализ, Повесть Е.Г. Водолазкина «Близкие друзья» в лингвоидеологическом ракурсе, Роман В. Бенигсена «Чакра Фролова» в лингвоидеологической перспективе, Ложка дегтя в бочке меда (об одной «детали» романа Евгения Водолазкина «Лавр»). Это все отдельные параграфы из второй книгиЛингвистика информационно-психологической войны [20]. Одновременно следует вспомнить, что Е. Водолазкин очень популярный писатель [21].
Власти раздражают даже футболки сборной Украины по футболу [22 – 30]. То есть информационная война ведется даже здесь. При этом Беларусь повторяет эти процессы с еще большой скоростью, когда аресты и увольнения стали обыденной нормой внутренней жизни (см. [31 – 32] как примеры, за которыми стоят сотни случаев). Дезинформационные тучи собираются и над Казахстаном. Там тоже Россия ведет борьбу с историей. В Казахстане тоже был и голод, как в Украине, и национальный батальон во время войны, как, кстати, и у России [33]. И на латиницу он собирается перейти ([34], см. также [35 – 37]). Что может быть ужаснее?
Россия переводит экономические объединения стран в политические: “В Казахстане этому всегда пытались препятствовать. Там ясно представляли, что политизация ЕАЭС (к которому позже присоединились Кыргызстан и Армения) ввиду значительно преобладающего экономического потенциала России, может быть использована Москвой для реализации своих внешнеполитических амбиций. Это стало очевидно после крымской кампании и вмешательства России в войну на Донбассе. Ни одна страна-член ЕАЭС, впрочем, как и остального СНГ, не признала официально Крым частью России” [38].
И еще: “Поначалу в Казахстане старались дезавуировать попытки Москвы политизировать ЕАЭС, отряжая для этого представителей своей властной элиты второго-третьего ряда. Однако градус раздражения казахстанских элит риторикой российских властей стал повышаться, когда Путин вдруг заявил о «подарках русского народа», полученных некоторыми республиками при выходе из состава СССР. А «подарки надо возвращать», напоминали «говорящие головы» Кремля.
В Нурсултане усмотрели в этих выпадах намеки на спорную принадлежность Казахстану его северных областей. На этот раз Москве отвечали уже представители казахстанского руководства, – «бредом сивой кобылы» назвал эти инсинуации министр иностранных дел Мухтар Тлеуберди” (там же).
Россия, которую Запад вписывает в тройку главных источников дезинформации вместе с Китаем и Ираном, сама обвиняет во всем Запад: “Принимаются важные документы, проводятся исследования о дезинформации, пишутся доклады, а волна дезинформации всё нарастает и нарастает. И Россия, как объект дезинформационного воздействия, продолжает отбивать дезинформационные удары” [39].
Но более трезвые голоса видят проблему в другом. Л. Гозман объясняет это неадекватной картиной мира российского руководства: “Важнее искаженная картина мира нашего руководства. Сползание России к катастрофе — к изоляции, к конфликту со всем миром и к риску войны — не случайно. Оно имеет психологические причины. Проблемы не в реальности, сколь бы сложной и противоречивой она ни была, проблема — в головах наших руководителей. Прежде всего, это крайне архаическая мотивация их внешней политики. Внешняя политика для нашего президента не столько инструмент обеспечения безопасности и процветания своей страны — мы видим действия, прямо противоположные достижению этих результатов, сколько способ добиться сугубо личных целей — уважения к себе, не исключено — личного обогащения. Но главное — места в истории в качестве не только собирателя земель русских, но и победителя Америки. Не случайно же пропагандисты постоянно рассказывают, как весь мир восхищен нашим лидером, и транслируют чушь вроде той, что в Нью-Йорке празднуют его день рождения выпеканием бургеров по 1952 грамма по году его появления на свет. С местом в истории пока, правда, не получается — антиамерикански настроенные руководители государств, те же Эрдоган и Си, никакого лидерства Путина в противостоянии США не признают. Но для повышения самооценки есть европейские неонацисты, которые за небольшое вспомоществование готовы говорить, что угодно” [40].
С. Митрофанов юмористически интерпретирует эти страхи следующим образом: “Если из Украины ракета летит к Москве 15 минут, то неужели мы это будем терпеть? Подобное чревато огромными разрушениями, слезами и болью нашего народа. Удержали бы мы Москву без пакта Молотова-Риббентропа? Неизвестно. А ведь положение России сегодня много хуже (?), чем положение СССР тогда, когда страной правили Сталин и НКВД. Ну, так у нас перед глазами уже отработанная классная модель. Надо расширять буфер, превентивно долбанув по Украине и предотвратив таким образом приближение НАТО к нашим границам раз и навсегда” [41].
В третьей книге по лингвистике информационной-психологической войне ее определяют как: “противоборство сторон, которое возникает из-за конфликтов интересов и/или идеологий и осуществляется путем намеренного воздействия прежде всего с помощью языковых средств на сознание противника (народа или какой-либо его страты) для его когнитивного подавления и/или подчинения, а также путем применения мер информационно-психологической защиты от такого воздействия с противоположной стороны” [42].
И Россия активно атакует сознание граждан сопредельных государств. В. Иноземцев акцентирует то, что “Россия действительно играет сегодня в мир без правил. Я там подчеркиваю, что эта идея была очень четко изложена Карагановым и компанией еще в 2014 году в докладе Валдайского клуба. Собственно, Россия пытается выдать меняющиеся правила, которые существуют в развитом мире, за полное отсутствие правил и за хаос. Как бы отталкиваясь от того, что западный мир изменяет правила, равно по российским понятиям сползает в хаос, мы можем ответить чем угодно. Если мы посмотрим документы того же Валдайского клуба и многие кремлевские тексты, вы увидите, что эта идея мир без правил, игра без правил становится рефреном уже в течение 7 лет. То есть Россия придумывает некоторую для себя реальность в мировом масштабе, потом якобы под нее подстраивается, еще более подрывая сложившийся международный порядок. Идея игры без правил для Москвы сегодня, для Кремля является одной из важнейших” [43].
Построение мира без правил – опасно, так как в нем никто не верит ничему. Можно произносить разные речи, но на них не будет реакции, она есть только на действия в физическом пространстве.
Соответственно возникает и иной тип коммуникаций, непривычный для международного сообщества. Л. Гудков говорит о языке типа “мочить в сортире” или “выбить зубы” так: “Это язык шпаны или жесты шпаны. Если и рассчитано, то это лишь эксплуатация уже существующих настроений и представлений. Вообще говоря, где-то со второй половины 90-х годов появляется ощущение, что “нас никто не любит, нам все хотят зла, на Россию покушаются. <…> Фигуры врагов, на которых держится негативный фокус идентификации, меняется. С приходом Путина и с вхождением балтийских стран в ЕС и в НАТО на них обрушился основной удар пропаганды (в 90-е годы это был некий неопределенный “Запад”). К моменту войны с Грузией она вышла на первое место среди врагов, а дальше это Латвия, Эстония, Литва. Потом, в 2008-м, конечно, первую позицию заняли США” [44].
Власти хочется контролировать все, так ей спокойней спится, и враги, реальные или мифические, не так страшны. А. Орех увидел приход государства и в YouTube, где тоже ищутся враги:
“государство не оценивает художественные достоинства или их отсутствие. И песня про «Норд-Ост» возмутила их не потому, что им дорога память погибших. Как тогда спасали заложников и какие у властей были приоритеты, мы, слава богу, помним хорошо! И «Норд-Ост», и Беслан. Государству нужны новые посадки. Собственно, без посадок система работать уже не способна. Но в этой неизменной стратегической парадигме, есть и тактические ответвления. Совпадение случайное, но символичное: в эти же дни ФБК, уже признанный иностранным агентом, был назван еще и экстремистской организацией. Оправдание терроризма хорошо ложится в эту повестку. К тому же, здесь даже и повода искать не пришлось, как с Прокопьевой. «Полезный идиот» сыскался сам.
А через какое-то время пришли уже к другому ютуберу-миллионнику Дмитрию Ларину. Эти имена для большинства людей, следящих за политикой и не очень следящих за ютубовской мишурой, оказались совершенно новыми. Но у них сотни тысяч фанатов, для которых, быть может, имя Навального не говорит ничего особенного. И теперь мы видим просто классическую иллюстрацию ситуации — если ты не интересуешься политикой, то она заинтересуется тобой. И действительно трудно жить в обществе и быть от него свободным. Государству важно задать градус жесткости. Показав, что оно готово прессовать не только явных своих неприятелей, но и проводить рандомные зачистки” [45].
С советских времен мы помним, что государство – это все. Эта аксиома работала, когда все работали только на государство, получая зарплату от него. Когда же сегодня вырос частный бизнес, эта формула потеряла свою актуальность. Но она все равно настойчиво возвращается. Наши мозги вновь стали интересны для государства.
Мы долго шли в кажущийся нам издалека мирным мир будущего. Но он оказался таким же воинственным, как и прошлый, где вновь враги играют даже большую роль, чем друзья.
Литература
